"28 октября 1942 года.
Вчера гестаповцы расстреляли 27 человек. Все партизаны. Из них две женщины и один мальчик лет двенадцати. Я их видал, как они рыли себе могилу. Большинство молодых, но есть и старики. Есть бахмачские. Сегодня утром ходил на могилу. Земли сверху 5-10 сантиметров. Я с санинструктором насыпал холмик. За это немцы нас чуть не избили".
Однажды Толик Листопадов увидел около станции Славу Мирошкина, одного из "ничьих" ребят, которого он помнил еще по Городищу. Малыш сбежал оттуда, собрался ночью зарыться в уголь и ехать на Брянск.
- В Конотопе снимут тебя и застрелят, - сказал Толик.
- А я спрячусь с головой...
- А разгружать начнут? Не пущу. Идем!
- Куда?
Слава Мирошкин переночевал на одной койке с Толиком в хате Анны Константиновны, а назавтра переселился в детдом.
Но то, что затеяла Анна Константиновна, еще нельзя было назвать детдомом. Подошла осень, в помещении было холодно, и разутые-раздетые дети все время болели. Анна Константиновна перетаскивала больных ребятишек в свою хату, и Толик снабжал этот лазарет таблетками, добывая их в райздраве. Не оставлял без внимания ребятишек и Данила Иванович Костенко. А поздней осенью пришлось обратиться к нему, чтоб отвести главную беду. Управа приказала освободить подготовленное на зиму здание нарсуда - негде было, дескать, размещать немцев. Анна Константиновна побежала разыскивать Костенко.
- Один выход - в контору МТС, - растерянно сказал Данила Иванович. Попробую договориться с сыночком, чтоб его...
Волкушевский, приемный сын Костенко, личность странная, разрешил занять большую комнату конторы. Через разбитые окна и пустой дверной проем в нее нанесло уже много снегу. Забили окна досками, оставили только одно, кое-как застеклив осколками раму. Дымила печь, и снова Иван Матвеевич месил глину, таскал с пепелищ кирпичи. На первый случай прибили к дверным косякам старое одеяло, а вскоре Костенко привез готовую дверь, сняв ее с петель в своем сарае...
Толик был дома, когда однажды поздно вечером Иван Матвеевич привел незнакомого человека лет сорока. Он был наголо обрит.
- Сынку, - шепнул Иван Матвеевич. - Это Анатолий Иванович. Никому не рассказывай...
Парнишка кивнул, он все понимал. Через несколько дней гость посреди ночи ушел, обняв на прощанье Ивана Матвеевича, и опять потекли дни без особых событий. Потом Анатолий Иванович снова появился.
"7 декабря 1942 года.
Фронт движется к нам. Мы ждем не дождемся наших. Анна Константиновна начала ремонтировать здание для детдома в МТС. У нас живет врач, который убег из плена. Человек наш. Зовут Анатолий Иванович. Сегодня один фриц доказывал, что России капут. Он говорит, что они пойдут до Урала, а дальше нет заводов, и нам капут".
"17 декабря 1942 года.
Я работаю в зубном кабинете регистратором. Врач - хороший парень. На дворе холодно, и немцы похожи на пугал. На головах платки, поверх шинелей полушубки. На ногах, поверх ботинок, соломенные лапти. Потеха! Вчера в дезкамере сгорела одежда немцев, которые мылись в санпропускнике. Немцы, у которых была одежда, отбирали барахло у жителей для голых немцев. Потеха!"
Незадолго до Нового года детдом погрузился на подводу и двинулся в МТС.
Когда разместились, вошел выпивший Волкушевский и мрачно сказал:
- Все, что в подвале, - пацанам.
Женщины кинулись в подвал. Там была картошка, бочонок соевого масла, сахарная свекла. Почти каждый день Анна Константиновна приводила обмороженных, дрожащих от холода "ничьих" ребятишек. Раз среди ночи постучалась старушка и протянула сверток.
- Возьмите, ради бога. С самых Песков несла. Боюсь, что кто-нибудь на меня докажет...
Так в детдоме оказалась донельзя запуганная Поленька Иоффе. Анна Константиновна всю ночь просидела у окна.
Сумеет ли она сохранить детей? Нужна помощь" нужен запас продуктов. Масла и овощей в подвале немного, надо снова просить Костенко, чтоб его знакомые в управе добыли овсянки и хотя бы немного мучицы. А что это за человек Волкушевский? Анна Константиновна присматривалась к нему. Непонятно. Бахмачане относились к Волкушевскому недоверчиво - он якшался с оккупантами, работал на них, однако детей принял хорошо.
Потом пришел Новый год. О его встрече женщины и не думали. Все затеял Слава Щерба. Этот расторопный мальчишка вместе с сестренкой и братишкой появился на усадьбе МТС в один из последних дней декабря. Обогрелся, перезнакомился с остальными ребятами, и те сразу признали его за вожака. Еще бы! Славка до войны учился в школе, видел много замечательных кинокартин и знал все здешние места. Дети беспрекословно уступали ему "чоботы". В детдоме была одна обутка на всех - старые огромные сапоги, раздобытые неизвестно где. Анна Константиновна обрезала голенища и сшила из них детям несколько тапочек. Но на улицу, в снег и грязь, в тапочках не пойдешь. Поэтому "чоботы", которые обычно стояли у двери, пользовались огромным спросом.
Накануне Нового года Славка взял в сенцах топор и пошел к лесочку, что рос в стороне от дороги. "Чоботы" соскакивали, ноги в них совсем замерзли. Но Слава все же добрался до небольшой елочки, начал рубить ее защербленным топором. Потом оглянулся - по его следу шел какой-то дядька, страшный, обросший. Он отобрал у Славки топор, проваливаясь в снег, пошел дальше в лес и вскоре появился оттуда с красивой, пушистой елкой.
- Вот это елка! Мне бы такую! - восхищенно сказал Славка, приплясывая на дороге от холода, потом погрустнел. - Только я бы ни за что такую здоровую не дотащил.
- Пошли, застынешь, - сказал Волкушевский, - сопли-то подотри...
Так у ребят появилась елка. Ее украсили тряпочками, бумажками, а на самом верху укрепили серебристый дирижабль, с которым не расставался Шурик Щерба, младший братишка Славы. На дирижабле красными буквами было написано: "СССР".
Дети забыли обо всем на свете, ходили вокруг елки и все выспрашивали Анну Константиновну, когда придет Дед Мороз. Она сидела задумчивая, тихая.
В дверь постучали.
- Дед Мороз! Дед Мороз! - закричали дети и столпились у двери.
Но это был Волкушевский. Он принес несколько кусков сала. Оглядел елку, заметил наверху дирижабль, сорвал его и молча ушел. Шурик Щерба заплакал, и его долго не могли успокоить.
А в полночь, когда дети уснули, послышалась далекая стрельба. Стреляли в городе. Анна Константиновна подумала, что это партизаны устроили налет на станцию, воспользовавшись тем, что фашисты перепились и ослабили караулы".
"1 января 1943 года.
Ночью в 12 часов немцы стреляли. Анатолий Иванович говорит: "Не понравился им 42-й год, так они его с оружием прогоняют. Немец без оружия - блоха". Верно он говорит. Немцы без оружия никуда не пойдут. Даже по городу боятся ходить. Партизаны здорово их колошматят. С фронта бегут мадьяры. Немцы их ловят и расстреливают. Анна Константиновна наконец открыла детдом. Продуктов немцы не дают, а что удается выпросить у наших заправил, то и детям".
"7 января 1943 года.
Немцы зенитки ставят. В город войск много нагнали. Наши около Харькова и, говорят, к Сумам подходят. Работаю у зубного техника учеником. Работаем по 3-4 часа в день. Техник глухонемой, и навряд ли я чему выучусь. Анна Константиновна заставляет".
"30 января 1943 года.
Бегут с фронта итальянцы. Эти бегут целыми отрядами, и немцы боятся их трогать. Вшей у них уйма. Зениток фрицы подвозят все больше и больше. Поставили прожектора. Ночью слышен был гул какой-то. Наверно, наши где-то бомбили. Матвеенко на базаре продавал трубы и кричал: "Немцам труба, итальянцам труба, мадьярам труба". А когда на него напустился полицай, то он говорит: "Купи, полицай, трубу, все равно тебе будет труба". Били его сильно".
"21 февраля 1943 года.
Сегодня поставили у нас на огородах зенитную батарею. Одну зенитку поставили под самой нашей хатой, а расчет стал в хате. Нас выгнали в одну комнату. Заняли наши кровати. В общем, поступили по-немецки. Всех их 7 человек с унтер-офицером. Есть один поляк, старик. Вроде ничего мужик. Понимает по-русски. Я ему сказал, что у нас до войны хлеб был по 75 коп. кг, не поверил".