Осенью, как вернулись в долину, узнала Кызъетер, что забыл ее нареченный, другую полюбил дочку мельника. И решила она, оскорбленная, что найдет жениха лучше этого - отомстит своему изменщику.
Не прошло месяца, сбежала она с сыном Сакины из Курдобы Алмамедом внуком Кербалаи Ибихана.
Свадьбу играли три дня и три ночи, тридцать баранов, семь телят прирезали... Вся округа собралась на свадьбу Кызъетер. Но жених ее, обрученный, не смирился с таким поношением, глубоко затаил обиду.
"Пусть он внук Кербалаи Ибихана! Я правнук Гасана Одноухого!".
Не много лет прошло, свела их судьба на узкой дорожке. Правнук Гасана Одноухого проворней оказался, всадил в Алмамеда три пули подряд. Только в скором времени и сам получил три пули - сразил его сын повитухи, принимавшей когда-то Алмамеда. Собрались аксакалы, судили, рядили, уговорили кровников замириться. Замириться-то замирились, только злобу куда денешь?... Стали бедную Кызъетер ругать, попрекать, со света оживать: "Из-за бешеной сучки два таких молодца головы свои сложили!..." Свекровь Сакина видеть ее не хочет, деверь Айваз слова доброго не скажет... Но только Кызъетер все нипочем: родня ее хулит да клянет, а она цветет, как маков цвет - полыхают огнем щеки алые, да и вся она как огнем горит, а идет, под ней земля ковром стелется. Увидел ее раз чабан Махмуд, влюбился в нее без памяти. Спать не спит, есть не ест, только о ней и думает... Как-то шла она с родника, видит: замер тот, стоит на скале и глаз с нее не сводит, а сам красавец красавцем. Не раз примечала Кызъетер его пылкий взгляд, и приостановила она подруг: чего ему, дескать, надобно?...
А чабан огляделся по сторонам, подошел и заговорил жарким шепотом:
- Моя милая, ненаглядная, люблю тебя больше жизни. Пойдешь за меня, красавица?
Кызъетер засмеялась ему в глаза:
- Сдурел парень! Совсем заврался!
- Да не вру я! Люблю тебя! Больше жизни люблю!
- Да ты ж вон какой: молодой, красивый, а у меня трое мал мала меньше. На что я тебе такая?
- Да будь у тебя хоть девятеро! Одна ты мне нужна! - Сказал, да и снял у нее с плеча кувшин с водой и поставил на землю. И в глаза поглядел ей пристально.
- Ну и наглости у тебя! - Кызъетер головой качает, а у самой огонь побежал по всем жилочкам...
А тот за руки ее хвать, к себе тянет...
- Ты что? Увидят!...
А кому видеть, кругом ни души... Оглянулась она по сторонам - нет никого, прижалась к парню да так и впилась в него жаркими губами - третий год безмужняя ходила.
С того дня и повелись у них тайные встречи. Не разбирая ни дня, ни ночи, сходились они в душистых лугах и предавались любовным утехам. Только рот у людей, что разверстый мешок, а глаз у народа - соколиный. Как ни таили они свою любовь, все обнаружилось. И пошли старухи вздыхать, бормотать: "Эта сука гульливая опять нас кровью зальет!..." А девушки, так те морщились: "Нашел, дурень, в кого влюбиться! Она, кляча старая, в матери ему годится!".
Сколько веревочке ни виться, а кончику быть. Вот как-то раз Айвазова жена зовет Кызъетер в сторонку, говорит, брось, мол, ты своего чабана: узнает деверь, на куски тебя изрежет.
И наутро, тайно встретив любимого, сказала ему Кызъетер такие стихи:
На горах - снега след,
На цветах - позора след,
Умираю, в сердце милого след,
Не достигла своих желаний я...
- Что это ты горюешь, Кызъетер? - спрашивает ее чабан Махмуд ласково.
- И не спрашивай, дорогой ты мой! Против нас пошла судьба-разлучница. Разлучит она нас с тобой!
- Ну, судьба только слабых осиливает!
- Что ты можешь одни против племени, против рода Корбалаи Ибнхана? Нет, милый мой, если можешь, увези меня, иначе нам с тобой и не свидеться!
- Твое слово - для меня закон! Как скажешь, так и будет!
Но тут вдруг Кызъетер взяло сомнение:
- А решился бы ты убежать со мной? Скажи мне правду!
- Куда камень ты бросишь - туда голову положу! Больше мне сказать тебе нечего!
Искупала она детишек своих, постирала одежонку, заштопала, напекла два лотка чуреков им... А ночью, как заснули они, поглядела она на них, поплакала и, вручив их аллаху, ушла из родной кибитки...
Днем беглецы в скалах прятались, ночью шли. Долго ли, коротко ли добрались до быстрого Аракса. Свиреп был в ту нору Хан-Аракс: высоко вздымал свои волны. Взяли они два пустых бурдюка, сунули в них одежду свою, надули их, привязали к поясу. Короче, перебрались через Аракс. Шли, шли, дошли до владений одного хана. Приходят к управителю. Он: что, мол, надо? Хотим хану послужить.
Сам хай был человек в годах, дома не жил, все больше охотой забавлялся. А жена его, молодая персиянин, блудлива была и мужем вертела, как хотела. Увидела она Махмуда, у нее слюнки потекли. И велела она управителю, чтобы женщину приставить коров доить, а парня во дворец прислуживать. Махмуд говорит, я прислуживать не обучен; я - пастух, только жена хана свое дело знает - ничего, говорит, научишься. И сама улыбается.
Приметила Кызъетер ту улыбочку, похолодела вся, но ни слова не молвила. А жена хана нарядила Махмуда, словно бекского сынка, и красив стал он в том наряде, как Юсиф Прекрасный, да и стать сразу другую обрел, и повадки, как у придворного...
... Жили они с Кызъетер в комнатушке, в той части дворца, что для слуг. Слугам, какие по хозяйству, в ханские покои и ходу нет, а Махмуд лишь в ханских покоях и находится. Только Кызъетер была гордая, ни разу не спросила, чем, мол, там ты при госпоже занимаешься?
Но приметила Кызъетер, что нет в любимом ее жара прежнего, не вьется он вокруг нее, затаила она это в себе и виду нисколько не показывала.
И вот как-то хан со свитой уехал на охоту, а Махмуд и говорит Кызъетер: я, мол, нынче ночевать не приду, во дворце останусь. "Зачем же так?" - спрашивает она. "У двери буду сторожить, где госпожа спит". - "Что ж это, кроме тебя во дворце слуг нету?" - "Да что ты пристала! Госпожа, может, никому так не доверяет, как мне!". - "Ну, раз доверяет, иди, сторожи!".
Сказала она так вроде тихо, спокойно, а сама вся дрожит, как листочек под ветром. Ночью нет ей, бедной, сна, встала она с одинокой своей постели, кругом вес спят, пробралась в покои ханские, к ханской опочивальне крадется. Только нет ее Махмуда настороже у двери. Отворила тихонько дверь - спит ее Махмуд сладким сном в обнимку с молодой персиянкой. Глядела, глядела она на спящих... Потом пришла в свою каморку, взяла Махмудов чабанский нож и вернулась в опочивальню ханскую. Сперва думала ханшу убить, да решила, нет, проснется он, помешает делу задуманному... И вонзила кинжал в грудь любимого. Открыл он свои глаза, сказать что-то хотел, да только простонал жалобно... А она кинжал вынула - да ханше по самую рукоятку в грудь! И пошла себе прочь из спальни... Видит, заперты ворота железные. Прислонила к ограде лестницу, перелезла наружу да сгинула. С той поры никто из людей ее не видывал...
Старый Мохнет затянулся, выпустил дым изо рта...
- Шла она, шла, и сама не знает, куда идет. Только вышел навстречу ей пророк Ильяс - а живет он столько лет, сколько мир наш стоит, - и сказал ей: "Нельзя тут тебе одной, женщине, зверь тебя задерет. Ты закрой глаза, а откроешь их, окажешься в своем селении". - "Не хочу я в свое селение!" - "А куда тебе желательно?" - "И сама не знаю. Не могу я больше видеть людей", "Ну тогда, - говорит ей пророк Йльяс, - твой был грех, твой и ответ будет". И исчез, как растаял в воздухе. А та, бедная, дальше идет. И вдруг видит: свадьба, да какая!... Сидит на золотом троне красавица - музыканты играют, пляшут танцовщицы... А на скатерти, что расстелена на ковре, все стоит, что твоей душеньке угодно...
И спрашивает Кызъетер та красавица, что на троне сидит из чистого золота: "Как ты, смертный человек, оказалась здесь?" - "А ты кто есть? говорит Кызъетер. - Разве ты сама не смертная?". "Я... Царица Фей", отвечает та. И поведала ей Кызъетер обо всем, все поведала, что с ней приключилось. И спросила ее Царица Фей: "Охладилось ли сердце местью?" "Нет, горит оно, не охладилось. Пока есть на свете неверные, мести жаждет мое сердце израненное". И призвала тогда Царица Фей Слепого Дьявола и велела ему, чтоб с этого дня был он в подчинении у женщины.