- Мне очень жаль, но я не смогу, - ответила миссис Буро, и в её тоне можно было уловить искреннее сожаление. - Очень много работы. Как-нибудь в другой раз. С огромным удовольствием...
Питер неловко кивнул и двинулся дальше. Он ненавидел миссис Буро.
Раскаленная, грязная улица кишела нищими оборванцами, детишками с изъязвленными мухами глазами и горластыми торговцами. По ней, раздвигая толпу, то и дело с ревом проезжали военные грузовики. Питер надел пилотку, чувствуя, как протестует против прикосновения сукна его горячий и влажный лоб. Какой-то новозеландец, успевший к одиннадцати часам утра набраться до бесчувствия, печально брел с непокрытой головой под палящим солнцем Каира, в семи тысячах милях от своего зеленого острова, с такой упорядоченной жизнью.
В зале "Гроппи" было чуть прохладнее, чем на воздухе, и совсем не было яркого света. Официанты с красными фесками на головах и в белых, длинных галабиях1, бесшумно передвигались в радующем глаз сумраке. Два американских сержанта, со знаками стрелков-радистов на форменных рубашках, с торжественным видом ели мороженное, запивая его содовой. Питер заказал чай и прочитал утреннюю газету. Из неё он узнал о том, что уровень рождаемости в Англии повысился, и, что согласно предсказанию какого-то американского журнала, принцесса Елизавета выйдет замуж за американца. "Иджипшн мейл" перепечатала статью целиком и от себя в редакционном комментарии добавила, что одобряет подобное углубление союза между США и Великобританией. В английском Парламенте кто-то сказал, что через шесть лет все солдаты вернутся домой. Русские форсировали Днепр и пошли дальше. Новости из России Питер всегда приберегал напоследок. Каждый новый шаг русских приближал его к дому, к суровой, по-настоящему мужской шотландской погоде и к Энни...
Питер попытался вспомнить, как выглядит жена и какие ощущение вызывает прикосновение к её коже. Он, полуприкрыв глаза, смотрел в потолок, полностью отключившись от заведения, в котором подавали чай и мороженное, от Египта, летней жары, двух сержантов, официантов в фесках и от армии. Он отключился от всего, кроме супруги. Однако несмотря на все старания, вспомнить, как выглядит Энни, Питер не мог. Он помнил, какое на ней было платье в день свадьбы, помнил маленькую гостиницу, в которой они останавливались после Дюнкерка, помнил, что играл оркестр на концерте в его последний лондонский вечер, помнил он и то, как её любил. Но лица жены, так же как и звук её голоса Питер вспомнить не мог... Она категорически отказывалась фотографироваться. Каприз это или женский предрассудок, Питер так до конца и не понял...
Расплатившись, он вышел на улицу и отправился назад в офис. Оказавшись перед облезлым, с вычурными балконами и укрытым мешками с песком зданием и вспомнив о крошечном кабинете, бесконечных бумагах, поте, стуке кованых армейских ботинок, он понял, что не сможет переступить через порог. Питер повернулся и медленно пошел по улице. Часы на руке показывали, что до открытия баров оставался ещё час. Он шагал по теневой стороне улицы, по-солдатски расправив плечи, шагал неторопливо и уверенно с видом человека, выполняющего ответственное задание. Ужасно грязная женщина со столь же грязным ребенком (такими чумазыми могли быть только египтяне) с завыванием тащилась следом за ним. Питер не ускорял шагов, хотя чувствовал, что его и без того до предела натянутые нервы могут не выдержать этого воя.
Протащившись примерно половину квартала, женщина отстала. И он решительно зашагал, останавливаясь время от времени, чтобы посмотреть витрины. Французская парфюмерия, женская одежда, манго, книги, снимки... машинально фиксировал его мозг. Питер зашел к фотографу и там сфотографировался, демонстративно отказавшись улыбаться. Он смотрел в объектив так сурово, что насмерть напугал фотографа. Я пошлю снимок Энн. Три года. Сколько времени женщина может помнить мужчину? Его мрачная физиономия будет таращиться на неё утром, днем и вечером, призывая: "Помни меня! Помни своего мужа...".
Выйдя на улицу, Питер возобновил свой марш по теневой стороне улицы. Пройдет ещё пятнадцать минут, и все бары откроются. Он криво улыбнулся, вспомнив, как позировал перед фотоаппаратом. Ведь этот снимок - не что иное, как его законсервированная шотландская страсть, которую он пытается демонстрировать, по пуритански уныло пялясь на жену через два океана и с расстояния в три года. Энни скорее всего захихикает, увидев эту нелепо угрюмую и обвиняющую её в чем-то физиономию.
- Офицер, хотеть леди? Хотеть леди?
Питер посмотрел вниз. Его тянул за рубашку, улыбаясь с видом заговорщика, чудовищно грязный и босоногий мальчонка не старше десяти лет, в похожем на мешок одеянии.
- Французский леди, - зловещим шепотом произнес мальчонка. - Очень хороший французский леди.
Питер, не веря своим глазам, молча смотрел на мальчишку, но через несколько секунд громко расхохотался. Юный сутенер смутился на мгновение, но потом тоже разразился смехом.
- Благодарю вас, сэр, французской леди мне не надо, - сказал Питер.
Мальчишка пожал плечами, ухмыльнулся и заявил:
- Тогда, офицер, сигарету!
Питер не только достал для него сигарету, но и зажег её, после чего мальчишка убежал, чтобы предложить "французскую леди" какому-то польскому капралу.
В баре стоял прекрасный пивной дух, там было темно и прохладно, а бармен одновременно наливал восемь кружек, оставляя в каждой из них пенную шапку.
- Два лейтенанта оказались чересчур обидчивыми, - говорил Питер, - но зато майор вел себя отлично.
- Я так и думал, - ответил Мак. - Вчера вечером мне удалось с ним потолковать.
- Я с ним позавтракал, - продолжал Питер, дав знак рукой официанту принести ещё два пива, - и он сказал, что, наверное, вел себя так же, если бы ему пришлось проторчать в этом городе пять месяцев.
Мак с явным удовольствием допил свое пиво.
- Темпы рождаемости в Англии возрастают, - сказал Питер. - Я вычитал это в "Мейл". Три миллиона английских мужчин воюют за пределами страны, а рождаемость стремительно растет... - он слышал свой громкий, раздраженный, лишенный всякого юмора голос, как бы со стороны, - Скажи мне, ради всего святого, как они только осмеливаются публиковать подобные вещи?! - Питер видел широкую ухмылку Мака, но удержаться уже не мог. - Кто их отцы, спрашивается? И где эти отцы? Проклятая газетенка!