2
Следователь. Свидетель Бирюзов, в ваших показаниях есть такое выражение - "пропадать по первому разряду". Что это такое?
- А это, товарищ следователь, у нас градация ведется, у пожарников. Незаконная, конечно, градация, в инструкциях ничего такого нет, а просто меж собой мы так считаем. Это случаи разные, когда не повезет. У нас ведь работенка веселая - то одно случится, то другое...
Следователь. Первый разряд - что это?
- Все воздушное сюда идет, и встреча с землей, главное. Я в армии десантником был, однако там, можно сказать, шутки шутили, а не прыгали. Тут тайга. Кроме леса, бывает некуда. Ныряешь в него и думаешь - лишь бы глаза сучьями не выковырнуло, остальное ерунда. А Гуляев - тот вечно поближе к огню норовит...
Следователь. Почему?
- Кому потом охота тащиться по чертолому? Кроме того, за нормальный прыжок десятку платят, а на лес если - семнадцать рубликов...
Следователь. Понятно. А второй разряд?
- Это все, что с огнем связано. Плюс взрывчатка. Мы же ее, бывает, центнерами берем с собой. Надо уметь с ней обойтись, особенно с запалами. В Улан-Удэ был случай. Двое парашютистов рвали остаток запалов - их из тайги вывозить нельзя, - и вот капсюли-детонаторы открытыми дульцами вверх приладили. Искра от затравки попала - и с приветом.
Следователь. Что?
- Вся любовь. Обоих.
Следователь. И еще разряды есть?
- А как же? Третий - это случаи, когда ноги из тайги уносишь. Бывает, сбросят черт те куда, километров за двести от жилы, вот и выбирайся. Помню, Гуляев нас выводил рекой. Чистый третий разряд. Уж и не знаю, как вылезли. Вертолетов тогда еще не было...
Следователь. А сейчас?
- В случае чего, ясно, вертолет - _по последнему слову в технике_. Гуляев-то у нас невезучий. И нынешний сезон у него начался с кувырка. Вертолетом вытаскивали...
Весной Родиону и вправду крепко не повезло, с первого же прыжка. Когда его выгружали на аэродроме, многие думали, что пропащее дело, однако Родион, увидев у вертолета врача, оживел. Он отказался в больницу - не переваривал это дело с детства. Отлеживался на квартире, хотя ничего хорошего тут не было. Хозяйка не больно-то жаловала постояльцев, но Родион с Санькой давно притерпелись и зря не тратили нервы, убедившись на горьком опыте, что все квартирные хозяйки в городе вроде этой - на словах рассыпаются колокольчиком-бубенчиком, а в натуре норовят шкуру содрать.
Колени распухли, и в позвоночнике не отпускала какая-то странная пульсирующая боль. Она портила Родиону настроение. И еще паршиво, что с аэродрома никто не заходил уже сколько дней, - должно быть, и парашютистов и рабочих бросили на север, в Жигановский район, где вечно горело.
Родион не любил летать в те далекие леса. Пожары там засекались поздно, раскочегаривало их, только держись, и работы-заботы с ними хватало: уж лучше три раза где-нибудь поближе соскочить, чем туда тащиться да неделю-другую топтаться у одного очага. Правда, раз на раз не приходится. Последний в том сезоне пожар, у кордона-то, парашютисты задавили скоро и хорошо, без приключений. Одно только было, Санька потом рассказал. Он раскидывал рядом с Пиной землю на полосе, надумал пошутить. Подкрался к ней да схватил сзади. Она вывернулась, махнула лопатой и угодила парню по голове. Друг пролежал тогда до вечера на стане, сказав, что наглотался дыму и башка раскалывается. Ему поверили, и всю обратную дорогу, пока тянулись на барже, сочувствовали, потому что он то и дело хватался за голову.
Санька сознался зимой, но Пина не подтвердила в письме этого случая, отговорилась как-то незаметно. Ее письма, нечастые и нерегулярные, вообще надо было понимать. О серьезном она писала шутливо и коротко, а про пустяки развозила. Например, как заметелило кордон и почта месяц не ходит, а она совсем заспалась. Встает днем, открывает один глаз и так шатается от окна к окну. Отец ругается почем зря, она отвечает, что другой глаз ей пока не нужен, а мать только вздыхает. В одном из писем выяснилась интересная для Родиона подробность: оказывается, никто тогда, на пожаре-то, Пине насчет него не врал и он зря грешил на пожарников. Пина все это придумала, только зачем, сама не знает.
Зима тянулась долго. Родион занимался с парашютистами, ездил в техникум на экзамены, у матери в деревне потом пожил, и все ладом выходило. Если б не этот случай по первому разряду! А то ребята теперь где-то одни шуруют, а ты тут лежи да загибайся...
В комнатушке застоялся тяжелый запах. Под койкой Родиона лежал бывший в употреблении парашютный ранец с червивой картошкой, и друзья забыли про него. В углу, жирно блестя стволами, стояла Санькина тулка-бескурковка. Несло зверем от старого, плохо выделанного медведя, что разлегся по всему полу; в густую шерсть забились всякий сор и старые окурки. На стенках висели пустые птичьи клетки. Родион каждую зиму занимался щеглами и чечетками, отпуская их на волю к первому своему вылету. В этот рейс он собирался наспех, пичуг выпустил, а клетки не успел почистить.
Родион-то принюхался и ничего не чуял, а хозяйке было наплевать. Правда, она сразу ласковела, когда заходили ребята: "Пожалте, гости дорогие, пожалте!" Родион не знал, что парашютисты из его команды в складчину купили ей кусок штапеля, чтоб она получше ходила за ним. Чуть свет хозяйка начинала бродить по дому. Зачем это она бесконечно топала за стенкой? Дышала со свистом, и шаги ее были тяжелыми, будто она таскала на плечах воз.
Утром принесли "Лесное хозяйство". Родион перелистал его, однако про пожары там снова ничего не было, и он закинул журнал под кровать. Тоска! В окно был виден кусок неба, безрадостно яркого и чистого. И что это за весна такая сухменная, пропади она пропадом совсем! Видать, никто не придет и сегодня.
Около полудня, однако, послышался с крыльца умильный голос хозяйки:
- Проходите, дорогие гости, проходите!
Никак, рабочие? Они! Входят по одному, цепочкой, будто по тропе. И дядя Федя впереди, Неелов. Несет свою драгоценную кудрявую бороду, только губы да нос из нее. Родион заскрипел койкой.
- Да лежи ты! - сказал дядя Федя.
Славно. Остальные тоже, должно быть, прямо из тайги. Потискали ему руку, расселись кто где.
- Проветрить бы, Родя. Берлогой у тебя прет.
- Проветривай не проветривай, - махнул рукой Родион, разглядывая мужиков.
Ты скажи, все прошлогодние опять подобрались! Ну, с этими-то можно дела делать. Каждую весну летнаб Гуцких нанимал сезонников. В другое время все они таежничали - соболя и белку били, шишковали, вывозили к рекам лес для самозаготовителей, сплавляли его полой водой, а как сгоняло снега, из разных мест собирались на лесные пожары. Просились непременно под команду Родьки Гуляева, потому что парень он был грамотный, оборотистый и огонь его слушался. Родион ими тоже дорожил. Новый человек неизвестно чего стоит, и в тайге лучше нет с теми, кого ты видел во всяких видах. А этих людей, разных по возрасту и характерам, но в чем-то очень сходных меж собой и с ним самим, он даже как бы любил - ему не скучно было слушать их обыкновенные разговоры о бедах-заботах, знал семейные дела каждого, грехи и слабости, без каких человек не живет на земле.
Рабочие принесли с собой, конечно. Дядя Федя сполоснул из бутылки стакан, стоящий на столе, налил Родиону.
- Шуруй, старшой.
- Отрава, - скосоротился тот, жалостливо поглядывая на дядю Федю, во всяком деле бригадира. - Как только вы ее, стерву, пьете?
- Да как? Так уж. К трудностям нам не привыкать, сам знаешь.
Сдержанно заулыбались, и было понятно, что дело вовсе не в этой старой немудрящей шутке, а просто всем было хорошо - вот так вот собрались и зашли. И Родион радовался, потому что бригада в порядке и зашла полным составом.
- Тебя хоть просвечивали, Родя?
- А вы думаете, эти доктора меня живьем отпустили бы, если б кости потрескались?
- Стал быть, в порядке?
- Как видите! - Родион закурил, затянулся. - Вы сегодня из лесу? А Санька Бирюзов где?