думать о своих крыльях. А когда вы там встретите родственников и они

упорно будут обращаться с вами так, словно вы обыкновенная смертная,

вы их просто возненавидите. Вам захочется иметь дело только с теми, кто

вас узнал уже ангелом. Энн. Значит, одно тщеславие заставило вас в конце концов от нас убежать? Тэннер. Да, одно тщеславие, выражаясь вашим языком. Энн. Но меня-то вам нечего было сторониться, если так. Тэннер. Вас больше, чем кого бы то ни было: вы сильнее всех противились

моему самоутверждению. Энн (серьезно). Какая несправедливость! Я для вас на все была готова. Тэннер. На все, кроме того, чтобы дать мне свободу. Инстинкт уже тогда

подсказал вам дьявольскую уловку женщины - придавить мужчину бременем

долга, покорно и безоговорочно отдаться на его волю, так чтобы в конце

концов он шагу не смел ступить, не спросившись у нее. Есть у меня один

знакомый; бедняга только об одном мечтает в жизни: как бы удрать от

жены. Но он никогда на это не решится, потому что она пригрозила ему

броситься под тот самый поезд, в котором он уедет. Так поступают все

женщины. Нет такого закона, который запрещал бы нам идти куда-либо

против вашего желания; но стоит нам сделать шаг - и нога наступит на

вашу грудь; стоит тронуться с места - и ваше тело окажется под

колесами. Нет! Еще не родилась та женщина, которая сумеет так

поработить меня. Энн. Но нельзя же прожить свою жизнь, совершенно не считаясь с другими,

Джек. Тэннер. А кто эти другие, хотел бы я знать? Вот это стремление считаться с

другими - или, вернее, жалкая трусость, которую мы выдаем за стремление

считаться с другими, - превращает нас в сентиментальных рабов.

Считаться с вами, как вы это понимаете, значит подменить свою волю

вашей. А если ваша воля менее благородна, чем моя? У кого знаний

больше, у женщины или у мужчины? Конечно, у мужчины. У толпы

избирателей или у государственного деятеля? Конечно, у государственного

деятеля. К чему же мы придем, если государственные деятели начнут

считаться со своими избирателями, а в частной жизни - мужчины со своими

женами? Что такое Церковь и Государство в наше время? Женщина и

Налогоплательщик! Энн (мирным тоном). Я так рада, что вы разбираетесь в политике, Джек. Это

вам очень пригодится, если вы попадете в парламент.

Он съеживается, точно проколотый воздушный шар.

Но мне очень грустно, что вы считаете мое влияние таким дурным. Тэннер. Я этого не сказал. Дело не в том, дурное это влияние или хорошее, а

в том, что я не хочу быть сшитым по вашей выкройке. И не бывать этому. Энн. Никто этого и не добивается, Джек, уверяю вас; право же, я решительно

ничего не имею против ваших странных взглядов. Вы ведь знаете, мы все

воспитаны в духе передовых идей. Почему вы так упорно хотите считать

меня ограниченной? Тэннер. А, вот это и есть самое опасное! Конечно, вы ничего не имеете

против, - вы убедились, что это не так важно. Когда боа-констриктор уже

обвил своими кольцами тело лани, он ничего не имеет против ее взглядов. Энн (встает, осененная внезапной догадкой). А-а-а! Теперь я поняла, почему

вы сказали Тави, что я - боа-констриктор. Мне дединька рассказывал! (Со

смехом накидывает ему на шею свое боа.) А как тепло и приятно! Разве

нет, Джек? Тэннер (барахтается в сетях). Бессовестная женщина, перестанете вы

когда-нибудь лицемерить? Энн. С вами я никогда не лицемерю, Джек. Вы сердитесь? (Снимает с него боа и

бросает на кресло.) Не надо было мне этого делать. Тэннер (презрительно). Подумаешь, преступление! А почему бы и нет, раз это

вам доставляет удовольствие? Энн (застенчиво). Потому что... потому что мне кажется, когда вы говорили о

боа-констрикторе, вы имели в виду вот что. (Закидывает ему руки на

шею.) Тэннер (пристально глядя на нее). Какая смелость!

Она смеется и гладит его по щеке.

Любопытно: вот вздумай я рассказать об этом, мне бы попросту не

поверили, а кто и поверил бы, тут же осудил бы меня за мой рассказ; но

если бы вы меня в этом обвинили, то ни одна душа не поверила бы моим

запирательствам! Энн (с достоинством, снимая руки). Вы неисправимы, Джек. Зачем вы шутите над

нашей привязанностью друг к другу? Никому не пришло бы в голову

неправильно истолковать это. Вам ведь не приходит в голову, я надеюсь? Тэннер. Моя кровь говорит за меня, Энн. Бедный Рикки-Тикки-Тави! Энн (метнув на него быстрый взгляд, словно озаренная неожиданной мыслью). Не

так уж вы глупы, чтобы ревновать к Тави. Тэннер. Ревновать! С какой стати? Но я не удивляюсь вашей власти над ним. Со

мной вы только шутите, и то я уже чувствую, как вокруг меня стягиваются

убийственные кольца. Энн. Вы думаете, я имею виды на Тави? Тэннер. Не думаю, а знаю. Энн (серьезно). Берегитесь, Джек. Вы причините Тави много горя, если

наведете его на ложный след. Тэннер. Не бойтесь. Он от вас не уйдет. Энн. Хотелось бы мне знать: вы действительно умный человек? Тэннер. Откуда это внезапное сомнение? Энн. Вы как будто понимаете все, чего не понимаю я; и в то же время вы

совершенный ребенок в таких вещах, которые я отлично понимаю. Тэннер. Как Тави к вам относится, я понимаю, Энн; уж в этом-то можете быть

уверены. Энн. Но кроме того, вам кажется, что вы понимаете, как я отношусь к Тави. Тэннер. Я слишком хорошо знаю, что ждет беднягу. Энн. Если бы не покойный папочка, я бы сейчас от души посмеялась, Джек.

Смотрите же! Тави будет очень несчастен. Тэннер. Вероятно. Но он этого не заметит, бедняга. Он слишком хороший.

Потому-то он и совершит из-за вас роковую ошибку своей жизни. Энн. По-моему, слишком умные люди гораздо чаще совершают ошибки, чем слишком хорошие. (Садится, и презрение ко всему мужскому полу

ясно выражено в грациозном изгибе ее плеч.) Тэннер. О, я знаю, что судьба Тави вас не особенно беспокоит. Но в любви

всегда один целует, а другой лишь позволяет себя целовать. Так вот:

целовать будет Тави, а вы лишь будете подставлять щеку; и бросите его,

как только подвернется что-нибудь получше. Энн (обиженно). Вы не имеете права так говорить, Джек. Это несправедливо и

невежливо. Не моя вина, если вам и Тави угодно делать глупости из-за