- Это точно, оба целее будем.- Нагнулась, отчего голуби мигом пустились врассыпную, поглядела на свои ноги, пошевелила пальцами, сказала сама себе: Грязные до чего... Весь день ношусь как оглашенная по Москве, дела, дела, дела, чтоб им провалиться... Срам какой!
- Какие же у тебя дела? - Он никак не мог найти тон, которым надо с ней говорить.- И я вовсе не смотрел на твои ноги, я просто... Так какие же у тебя дела?
- "Птичка Божия не знает ни заботы, ни труда..." - усмехнулась она.Посидел бы ты с мое голышом, да еще на сквозняке, перед дюжиной здоровенных оболтусов, все затекает - спина, шея, руки... Хотя студенты все лучше, чем народные художники, те только и норовят, чтобы прямо с подиума в койку затащить. Правда, платят побольше.- И с вызовом поглядела на него: - А вы-то как? Я хотела сказать - ты-то?
- Хуже не бывает,- невольно признался он,- так худо, что хоть в петлю.- И совершенно неожиданно для самого себя предложил: - Но сейчас-то ты свободна? Давай завалимся куда-нибудь, одно только мне и остается - надраться до потери чувств.
- Прожигать жизнь зовешь? - И вновь скосила глаза на свои ноги.- С такими-то ногами?! Нет уж, вот когда я в форме буду...- Усмехнулась: - Явление народу...
Рэм Викторович, сам на себя поражаясь, предложил:
- Тогда - в гости, а?..
- К кому? - удивилась она.- К тебе, что ли?
- Я тут рядом живу, в переулке на Покровке. И я не могу сейчас - один, мне надо, чтоб хоть кто-нибудь рядом...
- А ты, однако же, шустрый, вот уж никогда бы не подумала...
- А ты и не думай...
- Ничего я не думаю! - резко отрезала она.- Не маленькая. Да и волков бояться...- И с язвительной усмешкой: - Жена, небось, в отъезде, квартира пустая, отчего бы и не пригласить на чашку кофе невинную, глупую девочку... Ты хоть знаешь, сколько мне лет? Тридцать скоро, меня уже ничем не удивишь.- И без перехода: - Если жены и вправду нет, я бы, представь себе, душ приняла, неделю в бане не была. Если, конечно, это тебя не обидит. И если ты действительно недалеко живешь. Хоть ты и не подумавши пригласил, но это уже твои проблемы. Ну что, пошли? - И первая поднялась со скамейки.
Они шли по пустынной в этот вечерний час Маросейке, Москва всегда лучше самой себя вот такая, обезлюдевшая, умерившая свой торопливый, белкой в колесе, задыхающийся бег, кажется, что ты остался с нею один на один, не надо никуда торопиться, сшибаться плечами и локтями с встречными, и сам становишься покойнее, добрее, и мысли приходят в голову легкие и чуть печальные...
На всем пути до дома он жалел о том, что зазвал ее к себе, и страшился того, что будет, как она сказала, после. И вместе с тем очень определенно и ясно видел, как она войдет в ванную, разденется и станет под душ, и голое ее тело видел - худое, легкое, спину с трогательно выступающими острыми лопатками, маленькие, плоские груди с розово-коричневыми кружками вокруг вишневых плотных сосков, впалый живот с глубокой ямкой пупка, курчавящийся темный мысок под ним, голенастые, как у подростка, ноги, маленькую, под машинку остриженную голову,- и не мог унять то же, как в первый раз, над альбомом Нечаева, обжигающее, слепое желание.
Он понукал себя думать, что такое с ней случается не впервой, что она просто-напросто разбитная и доступная, как все натурщицы, деваха, ее особенно-то и добиваться не надо, стоит только, вот как сейчас, поманить пальцем, сама сказала: ничем ее не удивишь. И в то же время не верил в это и мучился неловкостью и испугом: а дальше? потом? после?..
Как ни странно, вины своей перед Ириной - которой еще ни разу не изменял, хотя и отдавал себе отчет, как увядает на глазах былая любовь к ней, как они день ото дня все дальше отодвигаются друг от друга и на смену любви приходит одно глухое раздражение,- вины перед нею он сейчас не испытывал. Лишь неловкость и неуверенность в себе - как он скажет Ольге: разденься, ложись в постель, а главное - что делать и о чем говорить, когда самое пугающее будет уже позади?..
Еще не шло из головы: где это должно произойти? Не в его же с Ириной постели в спальной, не в Сашиной же комнате, уж этого-то он никогда себе не позволит, а в кабинете и в гостиной диваны узкие, не раздвигаются... И вместе с этими жалкими, трусливыми мыслями приходили и другие - как неловка, как зажата и несвободна Ирина в постели и как он сам ее стесняется, и совсем другого нетерпеливо ждал и хотел от Ольги.
Когда они вошли в квартиру, Ольга сразу же, в передней, сбросила с ног босоножки, прошла босиком вперед:
- Можно, я сразу под душ?
Он принес ей чистое полотенце и, пока она мылась, достал из холодильника на кухне запасенную Ириной на время своего отсутствия еду, и только тут почувствовал угрызения совести: она позаботилась, чтобы ему не надо было бегать по магазинам, ей и в голову не могло прийти, что он способен привести к себе первую же попавшуюся на бульваре девку...
Ольга спросила из ванной:
- Можно, я халатик надену, тут чей-то висит?
Это его оскорбило до глубины души - Ирин халат, она не может не догадываться, неужели ей и это нипочем?! Но когда она вышла из ванной, видны были выше коленок ее загорелые ноги, матово блестела от воды и шампуня маленькая голова, из выреза халата наполовину выглядывали ее, белее ног и лица, груди,- такой свежестью повеяло от нее, такой естественностью, что Рэм Викторович разом забыл и о Логвинове, и об Анциферове, и о своих страхах и стыде за то, что сейчас произойдет, и опять накатило на него давешнее желание, и смелость, и чувство, что ничего дурного он не делает, напротив, он поступает так потому, что именно этого - смелости, легкости, открытости и естественности ему и не хватало в их с Ириной отношениях, с ней он никогда не испытывал той свободы и уверенности в себе, какие и должен испытывать мужчина рядом с женщиной.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, он подошел к Ольге, ни слова не говоря обнял ее, ощущая ладонями сквозь тонкую махровую ткань халата ее влажное, скользкое тело и слыша грудью, как бьется ее сердце. Она подняла на него глаза - так близко, что он увидел в них собственное отражение, и вдруг понял, что она единственный в мире человек, которому он может выложить все, что с ним стряслось за сегодняшний день. Но она его опередила: