Выйдя из темноты декабрьской ночи, гости обнаруживали у подъезда дома огромную елку, поставленную по распоряжению Элизабет, которая считала, что так телезрители могут подумать, что здесь живет простая британская семья, встречающая Рождество. Переступая порог дома 10, приглашенные не знали, что их уже проверили на наличие оружия и взрывчатки. Они отдавали свои плащи и пальто в обмен на улыбку и жетончик и терпеливо вставали в очередь, ведущую наверх, в Зеленый зал, где Урхарт принимал гостей. Медленно двигаясь с этой очередью по ступеням, мимо висящих на стенах портретов предыдущих премьеров, они старались не пялить глаза на других гостей и не смотреть по сторонам, что означало бы, что вы не побывали здесь уже сотню раз прежде. Большинство присутствующих не имели никакого отношения к политике, некоторые даже не были сторонниками нынешнего правительства, но энтузиазм, с которым их приветствовала Элизабет Урхарт, производил впечатление на всех. Атмосфера увлекала, превращала всех в почетных участников некоей команды. Если власть — это заговор, то они тоже желали приблизиться к нему.

В течение десяти минут Урхарт старался развлекать гостей. Его взгляд, не останавливаясь ни на минуту, переключался с одного объекта на другой. Урхарт либо атаковал, либо держал оборону, выслушивая жалобы бизнесменов и скороспелые советы доброхотов от политики. В конце концов он добрался до Тима Стэмпера и, благодарно вцепившись в его рукав, отвел в уголок.

— Ты что-то задумал, Френсис?

— Нет, я просто подумал, насколько же счастлив сейчас Генри, что избавился от всего этого. Чего ради мы все терпим?

— Стремление к власти шьют из крепкого сукна.

— Когда ты цитируешь Шекспира, ради Бога, не перевирай его. И потом, я предпочел бы, чтобы для этого случая ты выбрал какую-нибудь другую пьесу, не „Юлия Цезаря". Если помнишь, его там вскоре зарезали.

— Справедливый упрек. В будущем в твоем присутствии буду цитировать только „Макбета".

Урхарт ответил кривой улыбкой, оценив мрачный юмор. Он с радостью провел бы остаток сегодняшнего вечера в пикировках со Стэмпером и в обсуждении предстоящих выборов. Прошла всего неделя, опросы общественного мнения показали рост их популярности на три пункта, словно избиратели откликнулись на появление новых лиц, на свежие ветры, повеявшие в Уайтхолле, и на удаление из правительства нескольких непопулярных деятелей.

— Им понравились простыни новобрачных, — откомментировал это Стэмпер, — свежие, накрахмаленные и достаточно окровавленные, чтобы было видно, что свое дело ты знаешь.

Ох уж этот Стэмпер, у него одно на уме.

Через гул набитого людьми зала до них донесся смех Элизабет Урхарт. Она была занята беседой с итальянским тенором, одним из лучших и уж точно самым модным оперным певцом из всех, посетивших Лондон за последние годы. Пустив в ход лесть и женские чары, она убеждала его спеть позже на приеме. Элизабет приближалась к своим пятидесяти, но она хорошо сохранилась, умела подать себя, и итальянец сдался. Она поспешила прочь, чтобы узнать, есть ли на Даунинг-стрит рояль.

— А, Дики! — Урхарт приветливо протянул руку невысокому мужчине с непропорционально большой головой и серьезными глазами, который целеустремленно пробивался к нему через толпу. Дики был новым министром по проблемам окружающей среды, самым молодым из министров нового кабинета, любителем-марафонцем, энтузиастом и выдумщиком, и на него произвело глубокое впечатление решение Урхарта сделать его эмблемой природоохранных устремлений нового правительства. Его назначение встретило одобрение всех общественных кругов, кроме самых воинственных лоббистов, но в данный момент он выглядел не очень-то счастливым. На его лбу блестели капельки пота, что-то явно тревожило его.

— Мне нужно сказать вам пару слов, Дики, сказал Урхарт, прежде чем его собеседник успел открыть рот. — Что с этой площадкой на Виктория-стрит? Вы уже разобрались с ней? Собираетесь заасфальтировать ее или что-нибудь другое?

— Бог с вами, премьер-министр, конечно, нет. Я тщательно изучил все предложения и считаю, что правильнее будет отклонить все экстравагантное и остановиться на чем-нибудь традиционном. Никаких коробок из стекла и стали, набитых кондиционерами.

— А это обеспечит необходимые современные удобства для работы? — вмешался Стэмпер.

— Это создаст гармонию с остальными зданиями Вестминстера, — слегка смутившись, ответил Дики.

— Это не совсем одно и то же, — заметил председатель партии.

— Мы восстановим против себя те организации, которые занимаются охраной старины, если попытаемся превратить Вестминстер в Чикаго, — извиняющимся тоном сказал Дики.

— Понимаю, планирование под давлением лоббистов, — цинично усмехнулся Стэмпер.

Министр по проблемам окружающей среды, казалось, растерялся перед неожиданным натиском, но Урхарт поспешил ему на помощь.

— Не обращайте внимания на Стэмпера, Дики. Он только неделю на своей должности, но уже не может спокойно слышать о лоббистах.

Эти собеседники устраивали Урхарта гораздо больше, чем представительницы двух женских благотворительных организаций, ожидавшие своей очереди за спиной Дики. Загораживаясь от них, Урхарт притянул Дики ближе к себе.

— А что у вас еще?

— Этот загадочный вирус, от которого гибли тюлени на побережье Северного моря. Ученые считали, что он исчез, но мне только что представили отчет, из которого следует, что останки тюленей выбрасывает на берег по всему побережью Норфолка. Вирус вернулся. И утру там будут эти шакалы-газетчики, и снимки умирающих тюленей появятся на первых полосах всех газет.

Урхарт скорчил гримасу. „Шакалы-газетчики"! Этого термина он не слышал уже много лет. Дики был человеном исключительно серьезным и начисто лишенным чувства юмора — идеальное сочетание для должности, на которой постоянно приходится общаться с защитниками окружающей среды. Они способны месяцами изводить друг друга своей непробиваемой серьезностью. Лишь бы он сумел заткнуть им рот до марта…

— Вот что вы сделаете, Дики. Я хочу, чтобы утром, когда они доберутся до пляжа, вы уже были там и продемонстрировали озабоченность правительства. Чтобы вы всегда были готовы отвечать на вопросы… этих шакалов. — Уголком глаза он видел, что Стэмпер давится от смеха. — Я хочу видеть ваше лицо в завтрашних вечерних выпусках газет. Вместе со всеми этими дохлыми тюленями.

Стэмпер закрыл лицо платком, но Дики вполне серьезно кивал головой.

— Даете ли вы мне разрешение назначить правительственное расследование, если я увижу в этом необходимость?

— Даю. Даю, дорогой Дики. И обещайте им все, что хотите. Кроме денег, разумеется.

— Чтобы быть там к рассвету, мне лучше отправиться немедленно. Вы извините меня, премьер-министр?

Министр по проблемам окружающей среды с важным видом устремился к выходу, а Стэмпер наконец дал себе волю. Его плечи тряслись от хохота.

— Нечего смеяться, — укоризненно сказал Урхарт, изогнув бровь дугой. — Тюлени — очень серьезное дело. Видишь ли, они поедают всех этих лососей.

Они расхохотались, а представительницы женских организаций, перестроившись, решили перейти в атаку. Бросив украдкой взгляд на их полные бюсты, Урхарт повернулся к ним спиной и оказался лицом к лицу с молодой, привлекательной и очень элегантной женщиной, с вызовом смотревшей на него своими большими глазами. Она казалась вполне приемлемой альтернативой пожилым матронам. Он протянул ей руку:

— Добрый вечер, я Френсис Урхарт.

— Салли Куайн. — Она была спокойна, спокойнее большинства гостей.

— Я рад, что вы смогли прийти. А ваш муж?..

— Искренне надеюсь, что над ним не меньше тонны бетона.

Теперь он смог разобрать легкий носовой акцент и деликатным, но восхищенным взглядом скользнул по ее длинному жакету в стиле Регентства. Он был красный, с большими манжетами, и единственным его украшением были маленькие, но с узором металлические пуговицы, которые создавали эффект и привлекательности, и компетентности. Черные с отливом волосы торжественно блестели в свете канделябров.