- Огонь! - кричит командир пулеметного взвода.

Нажимаю на гашетку и слышу, как захлебывается в ярости мой пулемет, как ровно стучат "максимы" Багиньского и Бучиньского, как трещат автоматы. Вот один немец рухнул на колени и выпустил из рук винтовку, за ним падают другие.

- Назад! Назад! - вопит кто-то невидимый в тумане.

Мы устремляемся вперед, туда, откуда доносится голос, призывающий немцев к отступлению.

После грохота сражения тишина кажется особенно удивительной. Багиньский исчезает куда-то и спустя минуту возвращается с трофеем - серебристым альпийским эдельвейсом. Он снял его с шапки убитого гитлеровца.

Временно в обороне

Для штаба полка, вероятно, явилось полной неожиданностью, что небольшая группа наших бойцов сумела на противоположном берегу реки Гвды отразить контратаку немцев. До вышестоящих инстанций дошел, судя по всему, и слух о появлении танков, и через некоторое время на наш участок прибыла советская противотанковая артиллерия. Однако тревога оказалась ложной.

Началось запоздалое преследование противника. Хорунжий Рыхерт собрал разведчиков, я передал трофейный пулемет бойцам четвертой роты, и вот мы шагаем впереди, в авангарде полка. Разговор все время идет о недавнем бое, о погибших и об отличившихся в этой схватке. Причем я тогда еще не знал, что командование высоко оценило мое участие в этом бою и по его представлению мне присвоено звание хорунжего. Спустя девятнадцать дней командующий армией подписал приказ. Но я об этом узнал только через четыре месяца...

Впереди нас внимательно обследуют местность дозорные, поэтому мы чувствуем себя в относительной безопасности и с любопытством разглядываем места, где совсем недавно шел бой. Вот рядом с шоссе лежат пять убитых немцев, а невдалеке, в придорожном рву, нашли свою могилу еще девять гитлеровцев. Их, должно быть, накрыл наш кинжальный огонь. А вот распластались еще трое фашистов. И... неожиданно натыкаемся на знакомый "додж", перевернутый вверх колесами. Возле пего несколько убитых офицеров в польской форме, и среди них тот полковник, что не поверил в правильность наших сведений. Хорунжий Рыхерт отдает честь погибшим, около него застываем в глубоком молчании и мы.

Выходим из леса. Отсюда до Яструва рукой подать. Прибавляем шагу, ведь за нами чуть ли не по пятам движется авангард полка. В городе встречаем бойцов 4-й дивизии, которые вошли в него с другой стороны.

Останавливаемся на отдых. По соседству расположилась пятая рота. Некоторые бойцы, не дожидаясь обеда, заглядывают в покинутые дома и выносят оттуда банки с различными яствами. Открыть их - дело несложное, этому мы уже научились.

- Эй, с дороги! Посторонись! - кричит кто-то.

Предусмотрительно схожу с проезжей части и вижу ефрейтора Яцкого из пятой пехотной роты, который, сидя на высоких козлах катафалка, погоняет пару вороных лошадей. Опять придумал что-то этот весельчак!

- Тпру! - останавливает он сверкающую черным лаком и серебром повозку, вешает вожжи на отливающий золотом фонарь катафалка, пружинистым шагом подходит к хорунжему Смирницкому, лихо щелкает каблуками, отдает честь и докладывает:

- Гражданин хорунжий, разрешите передать в ваше распоряжение. Это экипаж самого богатого в городе немца...

Пока Яцкий докладывал, хорунжий стоял по стойке "смирно", сохраняя притворно серьезный вид, но как только ефрейтор закрыл рот, хорунжий вместе со всеми залился безудержным смехом. Затем многозначительно подмигнул старшине:

- Выходит, что теперь я должен ездить на этом катафалке. Ну и выдумал же ты, Яцкий... Но ты прав: на войне надо иногда и посмеяться...

И опять собравшиеся в кучу бойцы покатываются со смеху.

Дождавшись полевых кухонь с обедом, отправляемся снова в путь. А катафалк так и остается посреди мостовой. Ни Рыхерт, ни Яцкий больше на катафалке не ездили, однако возницу с тех пор злые языки прозвали "катафальщиком".

Движемся в направлении Сыпнева. Другие дивизии 1-й армии Войска Польского ушли вперед, а наша находится во втором эшелоне. По дороге то и дело встречаются брошенные хозяевами дома, бродит беспризорный скот. Издалека доносится приглушенный расстоянием грохот орудий. Под вечер добираемся до Сыпнева. Артиллерийская канонада понемногу стихает, и мы устраиваемся на ночлег.

На следующий день утром 7-й и 9-й пехотные полки вступают в бой. Повсюду на огневых позициях полно орудий, недостаток в которых мы ощущали в предыдущих боях. Новый день начинается с необычного оживления в батальонах полка. Забегаю в свою прежнюю роту за новостями, однако никто ничего толком не знает. Правда, ходят слухи, что их направляют в тыл противника со специальным заданием. Вернувшись в свой взвод, я рассказал обо всем услышанном хорунжему Рыхерту.

- Что, в тыл? Сейчас все узнаю! - решительно заявляет он.

Но слухи подтверждаются, о чем свидетельствует невеселое выражение лица хорунжего. Оказывается, первый батальон следует в Гожув Велькопольский, второй - в Жепин, а третий - в Иновроцлав.

- А мы?- беспокоятся разведчики.

- Будем бить немцев здесь,- коротко бросает хорунжий.

- Одни, без пехоты?..- качает с сомнением головой подхорунжий Дуда.

- Нечего переживать. Кроме нас остаются штаб полка и все самостоятельные подразделения,- подбадривает нас Рыхерт.

С улицы доносятся отрывистые команды и топот множества ног. Пехотные батальоны нашего полка покидают Сыпнев. Выходим во двор. Погода сегодня прекрасная: впервые за несколько дней выглянуло солнце, температура чуть ниже нуля. Но на душе у бойцов взвода разведки отнюдь не радостно.

- Когда теперь увидимся?- разочарованно спрашивают они.

После полудня на улицах поселка снова началось какое-то оживление - это специальные подразделения - артиллерии, минометов, противотанковых ружей и даже обе роты автоматчиков передаются в качестве средств усиления 7-му и 9-му пехотным полкам.

На следующий день, после того как мы приняли на себя охрану штаба полка, в расположение нашего взвода заглядывает командир части подполковник Гжегож Самар. Хорунжий Рыхерт докладывает, что бойцы занимаются чисткой оружия.

- Ну, как дела, разведчики? - спрашивает подполковник.

Воцаряется гробовая тишина.

- Почему повесили головы? Может, еще заплачете?

- Плакать не собираемся, гражданин подполковник...- нерешительно говорю я,- но нам все же кажется, что о нас забыли...

- Ребятам нужна более конкретная работа,- поясняет хорунжий.

- А разве это не конкретная работа - охранять штаб вблизи линии фронта? Ведь несение караульной службы- тоже боевое задание. Кстати, об этом говорится во всех уставах. Вы, наверное, уже слышали, что довольно большой группе немцев удалось вырваться из окруженной Пилы? Они наверняка попытаются прорваться к своим, и не исключено, что как раз на нашем участке. Вот тогда и у вас будет конкретная работа. Но независимо от этого я попрошу начальника штаба найти для вас, как вы говорите, что-нибудь посущественнее. Идемте со мной,- обращается он к Рыхерту.

Хорунжий вскоре возвращается.

- Я только что был в штабе полка и знаете, что видел? Угадайте,- с порога заявляет он и, не давая нам времени на раздумья, продолжает: - Наш офицер по снабжению подпоручник Мечислав Обедзиньский вместе с двумя бойцами взяли в плен девятнадцать фрицев!

- Откуда он их столько набрал?! - удивляется сержант Дучиньский.

- Возвращался из штаба дивизии, а гитлеровцы обстреляли его автомашину. Ребята не растерялись: выскочили из машины и открыли огонь из автоматов по избе, откуда стреляли немцы. А потом бросили пару гранат, и фрицы, подняв лапки вверх, вышли из дома. А мы сидим здесь сложа руки... - заканчивает он с горечью.

Спустя два или три дня после этого происшествия охрану штаба принимает от нас взвод саперов, а мы перебираемся в красивое кирпичное здание. В нем намного удобнее, а все наши обязанности сводятся теперь к охране дома и присмотру за своим собственным хозяйством.