- Маловато, - авторитетно заметил Куропаткин. - надо больше, чтобы денатурат обычным спиртом вытеснить. А, давайте вино! Наливай, дочка, большую кружку!

Эта его реплика относилась к Луизе, которая суетилась больше всех. У неё так тряслись руки, что она половину пролила на пол, и неизвестно, как уцелели чашка и горлышко бутылки, неоднократно соприкасавшиеся с сильным звоном. Еще пол-чашки она разлила по груди Григория, когда пыталась влить вино ему в рот.

Я осторожно взял её за предплечье.

- Люсенька, не переживай ты так. Наш фантазер на жалость бьет.

Она резко обернулась ко мне - пожалуй, даже с возмущением - но тут Григорий пошевелился, приоткрыл глаза и выдавил:

- Виктор, ты... ты всегда... - и недоговорил, его снова охватили спазмы рыданий.

- Он хочет сказать, что во мне нет ни капли романтики, и вообще, я циничный и черствый человек, - громко сказал я и обнял Луизу, у которой уже набухли на глазах слезы, - Пойдем-ка, Люсенька. Его общество действует на тебя разлагающе.

- Пустите! - вырвалась она, впервые назвав меня на "вы", и разразилась серией невнятных восклицаний, - вы теперь всегда... помыкать мною, да? Спасли, попользовались, но я вам теперь не вечная должница! Вы не видели, как у вас на глазах убивали родителей! Вы не знаете... Вы не... Пустите меня, я пойду их хоронить!

Я был несколько ошарашен этой словесной атакой, но все же не потерял самообладания и, крепко схватив её за дергающиеся руки, сказал:

- Наум, подержите её пожалуйста, я схожу за валерьянкой.

Как будто одного слова "валерьянка" хватило, чтобы её успокоить, она обмякла в моих руках и прошептала:

- Прости... Я не хотела... - и обернувшись к Ирине, торопливо заговорила, - Это все чепуха... Я сама не знаю, что говорила... Глупости... - и совсем жалко залепетала, - Понимаете, когда я там, голая, перед этими... И тут он с пистолетом... я не знала, зачем он меня увозит... а потом... оказалось... я вас очень-очень люблю... - она всхлипнула и звонко добавила, - я у него на коленях просить прощения буду! Ничего не было!

Я положил руки ей на плечи.

- Луиза, не унижайся и не ври. С женой я сам как-нибудь разберусь.

- Пожалуй, пора мне идти за валерьянкой, - натянуто пошутила Ирина, и словно оценив её шутку, Луиза разразилась диким истерическим смехом. Она повалилась на пол, продолжая задыхаться от пронзительного хохота, а Топорышкин поднял голову и обрушил на всех нас поток визгливой матершины, которая лилась из него неудержимо, как рвота, однообразная, невыразительная, повторяющаяся, и он совершенно напрасно пытался залить её слезами и сжимать рот. От Топорышкина и Ирина заразилась; признаться, за многие годы совместной жизни я ни разу не слышал от неё таких многоэтажных оборотов и не подозревал, что она на них способна. Потом она схватила початую бутылку и стала пить прямо из горлышка - глоток за глотком.

В наступившей тишине Топорышкин встал, слегка покачиваясь, но все-таки твердо, и тихо сказал:

- Виктор... Дай мне пистолет.

- Зачем тебе пистолет?

- Я убью Орла!

Он попытался выговорить это сквозь зубы, чтобы получилось мужественно и сурово, но из-за слез его заявление прозвучало фальцетом, с проглоченными согласными.

- Знаете ли, - сказал на это Куропаткин, и в его речи послышались оттенки рассудительных горбачевских интонаций, - так не годится. Мы тут все свои, но я буду вынужден сообщить, хм-хм, законным властям.

Топорышкин, как-то резко опьянев и зашатавшись, уставился на него остекленевшим взором. Потом откинул лезущую в глаза прядь и бросился на него с шипением:

- С-стукач!

Куропаткин едва успел увернуться от его длиных ногтей гитариста, сейчас поломанных, но от этого ещё более острых. Все же Григорий сбил его с ног. На выручку Куропаткину поспешил его товарищ по комитету, оттащил Григория, который махал кулаками и рвался в бой.

Когда Куропаткин поднялся на ноги, от его корректности не осталось и следа. Лицо побагровело, шевелюра растрепалась.

- Все вы тут фашистское гнездо! - завопил он. - Интеллигенты гребаные, дерьмократы вонючие, чеченские подстилки! Правильно вас таких расстреливают! Мало расстреливали! Жидовские прихвостни!

Я не сразу понял, почему Ирина повисла у меня на плечах, пытаясь остановить, и что-то кричит на ухо; почему мгновенно приблизившийся Куропаткин, перекосившись лицом и даже как-то всем телом, сжимает в руках несерьезную духовушку, пытаясь то ли прицелиться в меня, то ли отгородиться. Что она могла сделать против армейского "пээма", оттягивавшего к земле мою руку? Я едва удержался, чтобы не нажать на курок, и, задыхаясь от ярости, заорал на него:

- Вон отсюда! Еще раз увижу - пристрелю!

Рядом со мной стоял Басилевич, такой же оскаленный, приподняв пустую бутылку. Комитетчики осторожно, бочком и даже спиной вперед, начали пробираться в прихожую. Куропаткин, оказавшийся в этой процессии первым, из-за спин женщин шипел что-то злобное: "Придут наши товарищи - тогда разберемся!" Зинаида Петровна, косясь на нас обоих, пыталась его утихомирить, одновременно делая мне примиряющие жесты - мол, не будем портить отношения.

- Заткнись, подонок! - не выдержав, заорал я. - Таких, как ты, в сортире топить надо!

- Витя, Витя, убери пистолет, - настойчиво повторяла Ирина, схватив меня за вооруженную руку и следя, чтобы дуло "макарова" было направлено в нейтральное пространство. Комитет толкался в прихожей, раздался звук открываемой двери, потом какие-то голоса на лестнице, испуганное восклицание, возня. Я выбежал в прихожую посмотреть, что там творится, и испытал ощущение мгновенной пустоты в животе. В квартиру входил не кто иной, как старшина Пападьяк. Обеими руками он держал Куропаткина, и хотя тот был крупным мужчиной, возникало ощущение, что могучий, как ледокол, старшина, несет его по воздуху. На плече у Пападьяка висел "калашников" с коническим раструбом, придававшим автомату игрушечный и одновременно зловещий вид. Вслед за старшиной - мои ноги ещё крепче приросли к полу входил пижон-бодигард Дельфинова, тоже в камуфляже, с автоматом и с черной полосой наискось по лицу, словно собирался воевать не в городе, а в джунглях. И наконец, третья - Анжела.

- Витя! - только и сказала она. И подойдя, приложила ладонь к моей щеке, уже приобретающей сходство с обувной щеткой.

- Ну и компания у тебя, - только и смог вымолвить я, вконец ошалев. Откуда вы все такие?

- Значит, вы - Шаверников? - прогудел Пападьяк. - Что с этим делать? он встряхнул Куропаткина как пустой мешок. - Выбежал из вашей двери с духовушкой в руках. Я его придержал на всякий случай.

- Пусть катится, - сказал я. - Я его выгнал. Анжела, родная, что все это значит? У меня сейчас крыша поедет.

Пижон увидел Ирину и помахал ей рукой.

- Привет, красуля! Как делишки?

- Мы разве знакомы? - надменно ответила она. И отшив его, тут же снизила тон, - впрочем, заходите. А вас я где-то видела, - сказала она Анжеле.

- Вчера, у Бричковского, - ответила та, нисколько не смутившись. Виталий нас друг другу не представил. Вы его жена? - и она протянула Ирине руку.

- Ну говори, как ты? - торопливо спросил я её. - Вы в порядке? Дом ваш не затопило? Как плотина рухнула, я за тебя испугался...

- Не затопило, - произнесла Анжела. - Снесло. До основания.

- Боже! Значит, ты бездомная? Ну, моя квартира, конечно, всегда к... А мать твоя как же?

- Отмучилась, бедная, - сказала Анжела печально, но спокойно. - Лежит где-то там под водой в завалах.

- А ты сама как уцелела?

- Меня дома не было. Пурапутин срочно вызвал. Все сбежали, одна я шефа не бросила... Нет, не одна я, конечно, ещё кое-кто, но в общем... Так вот, слушай, зачем я приехала. Я по его просьбе тебя разыскиваю. Он хочет...

- Ага, - не удержался я, несмотря на присутствие жены, - а без его просьбы ты бы...

- Ну Витя! - воскликнула она укоризненно. - Как бы я могла? А тут охрану дали...