Старая знакомая хибара ничуть не изменилась с тех пор.

У стены распростерся и шумно храпел разжившийся где-то бутылкой допы рабочий. Повсюду вокруг слышались беспокойные звуки, издаваемые тысячами спящих людей, набившихся в хибары на узких улочках, теснившихся в развалинах зданий. Я толкнул знакомую дверь. Генал уселся на груде мешков, служивших ему постелью, и заморгал, как сыч.

- Кто... - он прищурился, глядя на прямоугольник розового лунного света. - Нет... Писец?! Писец!

Я быстро вошел и схватил его за руку.

- Лахал, Генал. Ты здоров?

Он поглядел на меня, сглотнул и закрыл рот.

- Лахал, Писец, - он вдруг вскочил и бросился в другой угол лачуги, по утрамбованному земляному полу с его ковриком в виде куска мешковины, и опрокинул по пути глиняный горшок. Склонившись над другим тюфяком которого я сперва и не заметил, он принялся трясти спящего.

- Пугнарсес... проснись, проснись! Это Писец, вернулся из зеленого сияния Генодраса!

Я похолодел от его слов.

Пугнарсес проснулся в дурном настроении, и первым делом помянул Гракки-Гродно, небесное божество тягловых животных. Потом тупо посмотрел на меня и поднялся с тюфяка. Его лохматые волосы и брови, злобный взгляд вызывали у меня неприятные чувства, и, чтобы скрыть их, я приветствовал его, протянув руку:

- Лахал, Пунгарсес.

- Лахал, Писец.

Я чувствовал себя не в своей тарелке. Эти двое смотрели на меня как на выходца с того света. В некотором смысле, конечно, так оно и было.

Но вот они оба вели себя естественно, оба ругались и взывали к Гродно, божеству зеленого солнца Генодрас.

Интересно, подумал я, ощущая головокружение от беспомощности, что бы подумали об этой ситуации пур Зенкирен или пур Зазз?

Я взял себя в руки.

- Я не могу здесь долго оставаться, - сказал я. - И не могу высовываться за пределы "нахаловки".

- Ты можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь, Писец, - сразу же горячо заверил меня Генал. - Здесь ты в безопасности.

Он нагнулся и поднял с пола серую тунику. Я увидел на ней черно-зеленые знаки надсмотрщика над рабочими, имеющего право носить балассовую палку.

- Я теперь держу баласс, как и Пугнарсес Мы можем тебе помочь, Писец, - он пристально глянул на меня, рассматривая мои плечи и бицепсы. Побывал на галерах?

- Да, Генал, побывал.

- И ты сбежал! - присвистнул Пунгарсес.

Как я подозревал, его изрядно злило, что Генал возвысился до баласса, в то время как он, Пунгарсес, по-прежнему оставался надсмотрщиком над рабочими и так и не получил того повышения, к которому так стремился, белой набедренной повязки и кнута надсмотрщика над надсмотрщиками.

- А как Фоллон-фрисл? - поинтересовался я. Пусть эти двое пока верят в то, во что хотят.

Пунгарсес издал звук нескрываемого отвращения, а Генал скорчил гримасу и сделал непристойный жест. Я уже поотвык от манер рабов. Это было полезное напоминание. Мне лучше будет не забывать...

- Он тоже получил баласс. Донес о побеге - когда ты исчез, - и его наградили.

- Я рад, Генал, что у тебя хватило ума не ввязываться в это дело.

- Но мы восстанем, обязательно...

- ...Да, - согласился я.

Они одновременно посмотрели на меня.

- А... Холли?

Мои слова вызвали забавную реакцию. Они быстро переглянулись, потом отвели глаза, и лица у них тут же сделались непроницаемыми.

- Она здорова, Писец, - сказал Генал.

- И красивее всех размалеванных баб из дворцов Магдага, - довольно горячо добавил Пунгарсес.

Так вот, значит, как обстояло дело.

Я пришел в "нахаловку" невольников и рабочих вовсе не с целью повидаться с Холли, хотя и надеялся вскоре ее увидеть. Мне требовалось снова стать одним из этих людей. Они уже поверили, будто я сбежал с галер и обращаюсь к ним за помощью. Что же, неплохо для начала.

- Возможно, мне придется попросить, чтобы вы меня прятали, - сказал я. - Время от времени. Потому как у меня большие планы.

Я оборвал фразу. В паралеллограм лунного света вторглась тонкая тень. Приближалось утро, но этот свет еще не начал становиться из розового серебристым. Сейчас эта тонкая фигурка заколебалась в дверях окруженная розовым нимбом.

Тихий голос выдохнул единственное слово.

- П и с е ц !

Холли была по-прежнему невероятно прекрасна. Теперь ее красота стала более зрелой. Но я знал, что невинность и наивность ее черт обманчивы, и хрупкий облик скрывает железную решимость. Рядом с ней принцесса Сушинг выглядела непомерно разросшимся поблекшим осенним цветком.

- Лахал, Холли, - начал было я.

Но она кинулась мне на шею. Ее стройное гибкое тело откровенно прижалось к моему. Горячие, влажные губы с потрясающим пылом страсти прильнули к моему рту. И когда она так порывисто целовала меня, я видел через ее плечо ошарашенные физиономии уставившихся на меня Генала и Пугнарсеса.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Планы Писца

После этого жизнь стала волнующей, интересной и необыкновенно стоящей.

Я провел много ночей в "нахаловке". После того как я снова присоединился к участникам сафари, и немного поохотился в свое удовольствие привезя в Магдаг в качестве трофеев несколько лимов, мне ничего не стоило устроить неподалеку от "нахаловки" тайник, рядом с рекой, куда мог легко добраться из "Изумрудного глаза" на сектриксе. Там я спрятал оружие, одежду и деньги. Я выезжал из дворца без сопровождения чуликов. Чтобы избавиться от них, приходилось прибегать к откровенному обману. Я переодевался в серую набедренную повязку и бесшумно скользил по лабиринтам переулков и дворов. Возвращался я задолго до рассвета.

По шестым дням мне часто удавалось провести с невольниками и рабочими целые сутки, так как Гликас и Сушинг усердно предавались религиозным обрядам, посвященным Гродно. В исполнении религиозного долга все жители Магдага были невероятно щепетильны, в особенности в те дни, когда приближалось время Великой Смерти.

Дело с Фоллоном-фрислом получило весьма странное завершение, обернувшееся к моей выгоде.

Было бы неправдой сказать, что все фрислы выглядели для меня на одно лицо. Когда надо я отлично узнавал отдельных личностей. Однажды вечером, когда с неба исчезли последние лучи солнц, а Дева-с-Множеством-Улыбок плыла высоко над облаками, я подъехал к реке и привязал сектрикса к ветке дерева. Дальше по берегу протянулась "нахаловка", казавшаяся оранжевой в этом красноватом отраженном свете. Глядя на этот свет, я воспрянул духом.