Ничто сделанное мной не должно быть помехой поставленной мной цели найти Делию. Но, равным образом, я ничего не мог предпринять для ее поисков, пока не разберусь с наличной задачей. И потому я, соответственно, шагал вперед - если не с легким сердцем, то, по крайней мере, не слишком угнетенный душевно. И я жаждал столкнуться со сталью в руке с каким-нибудь осязаемым противником.

Прежде моя жизнь не была особо счастливой. Счастье, как я имел склонность думать в те давние дни, - это своего рода мираж, который видит в пустыне умирающий от жажды. Я нашел много чудесного и приятного среди своих кланнеров и приложил немало усилий, чтобы завоевать Делию на-Дельфонд только для того, чтобы потерять ее в тот самый миг, когда добился успеха. Мне хотелось бы знать, буду ли я когда-нибудь в состоянии сказать вместе с мистером Ратующим-за-Правду из "Пути Паломника" Бэньяна: "С огромным трудом я добрался сюда, однако не сожалею теперь обо всех тех тяготах, с коими столкнулся, дабы прибыть туда, где сейчас нахожусь".

Проходил день за днем, а я все не видел никаких следов человеческой жизни. Единственным событием было то, что я уклонился от столкновения со стаей грундалов. Посмотрев на пустынное море, я зашагал через безлюдную сельскую местность.

Увиденное мной в Ахраме, и те знания, которые я приобрел - в основном за долгие часы чтения в свободное от вахт время - побудили меня сделать крюк в сторону от моря. На картах тодалфемов внутреннее море - или "Око Мира", как оно значилось курсивом на древнем пергаменте - выглядело напоминающим формой боб, сгорбленный на севере и протянувшийся более чем на пятьсот дуабуров10 с запада на восток. Из-за извилистости береговой черты его усеивали заливы, полуострова, острова и речные дельты. Ширину его было трудно точно измерить, хотя форма боба дает хорошее представление о пропорциях.

Средняя ширина могла быть порядка ста дуабуров; однако при этом не принимаются в расчет два меньших, но все же приличного размера моря, врезающихся в южное побережье, куда ведут узкие проливы. Я по-прежнему находился в северном полушарии Крегена, и, как мне представлялось, Вэллия лежала по другую сторону внешнего океана, того моря, которое в Зеникке мы именовали Закатным - на восток и чуть на север отсюда. Между восточной оконечностью внутреннего моря и восточным концом континента Турисмонд лежат огромные и скалистые горы. За ними простираются равнины, населенные негостеприимными народами, жизнь которых окружена ореолом самых устрашающих и леденящих душу легенд, каких только стоит ожидать от таинственной страны. Также я понял, что жители внутреннего моря - Ока Мира - столь же страстно обожали эти байки, как и народ Сегестеса.

Поэтому я решил податься чуть вглубь материка, прочь от сияющего моря.

На третий день я был вознагражден, оказавшись среди ухоженных кустов сах-лаха с невероятно душистыми цветками, такими же яркими как виденные мной на Великом Канале миссалы. В данный сезон их почки набухали и обещали после созревания богатый урожай и все шансы снять еще и второй.

Я внимательно следил за окружающей местностью, так как имел уже достаточный опыт общения с жестоким Крегеном, чтобы не кидаться куда ни попади, очертя голову, без предварительного наблюдения из укрытия. Увы, под давлением следующих непрерывно одно за другим чрезвычайных обстоятельств я постоянно забываю строгие правила. Здесь, однако, ничего чрезвычайного как будто не присутствовало. Фактически, я тогда рискнул бы предположить, что тут не ведают ни о нападении, ни об опасности. Я ошибся бы в своих предположениях. Но не по тем причинам, которые высказал самому себе, когда затаился в кустах, пристально глядя на упорядоченные ряды хижин, на занятых работой в поле мужчин и женщин, на эти ощущающиеся повсюду порядок и дисциплину.

Когда я убедился, что это, должно быть, какая-то ферма колоссальных масштабов, за вычетом исчезнувшей словно по волшебству всей обычной, неотделимой от деревенской жизни неразберихи и грязи, мне пришла в голову мысль, что прежде, чем показываться кому-то на глаза, следует вымыться. Найдя ручей, я разделся - и вот в таком положении, совершенно нагим, стоя в струящейся по мне воде, и увидел выехавшего на берег всадника в кольчуге. Мне не раз доводилось быть застигнутым купающимся, в голом виде, и это зачастую влекло за собой взаимонепонимание, так как мужчины, раздеваясь, сбрасывают нечто большее, чем одежду. В данном случае мне не дали никакой возможности что-либо объяснить, никакой возможности заговорить, никакой возможности показать, что я здесь чужой, не один из их подданных.

Закованный в сталь всадник свесился со своего скакуна и с размаху обрушил мне на голову меч.

Я пригнулся и ушел от удара, но меня подвела щипавшая мне глаза вода, повлияв на четкость моего зрения. Кроме того, я стоял в воде по пояс и оказался как бы стреноженным ею. В итоге клинок угодил мне плашмя по черепу.

Думается, меня вполне можно назвать человеком твердолобым, поскольку мой лоб вынес достаточно ударов, чтобы доказать свою крепость, прочность, а также, признаться, и упрямство. В данном случае, однако, мой бедный череп смог сделать только одно - спасти мне жизнь. Я не смог остановить внезапно обрушившейся на меня черноты и потери сознания.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Магдаг

- Я убедил Холли, - Генал поднял взгляд прищуренных глаз от места, по которому он шлепал шпателем, придавая нужную форму глиняному кирпичу, принести нам, когда солнца будут в зените, лишнюю порцию сыра.

- В один прекрасный день, Генал, ты попросишь эту бедную девушку сделать слишком многое, - ответил я с лишь наполовину притворной резкостью. - И тогда охранники прознают и...

- Да Холли так просто не поймать, она девушка умная, - возразил

Генал, шлепая твердой умелой рукой по изготовляемому кирпичу.

В удушающе-знойном воздухе плавали знакомые звуки: шлепанье и стук шпателей, плеск воды, тяжелое дыхание сотен рабочих, изготовляющих кирпичи.

- Слишком умная - и слишком прекрасная для человека вроде тебя, Генал, кирпичник ты эдакий.

Он рассмеялся.