И откровенья нараспашку,

И в душе выстирать рубашку.

И были ночью догонялки.

Пяток лосей (ну елки-палки!)

Несутся вслед по этажам,

И аспирант в трусах: – Я вам!…

Ну, в общем, зря я распинаюсь.

Известна жизнь (чего копаюсь?)

Неглупых молодых парней -

В ней много от игры детей.

Само собой, души движенья

На ту пору фальцетом пенье.

И мироздания проблемы

Не задевали трепа темы.

* * *

Тоннельная мозгов работа,

Учебы в спину штырь-забота

Забрали все. Я дивовал,

Что музыки не понимал.

Забыл, как долго это было,

Но не мелодия мне плыла

В забитые вконец мозги,

А треск ломаемой доски.

* * *

Хм… Помню много я чего.

О чем сказать верней всего?…

О мокрой осени в Долгопе?

Безветрен сумрак. Тих… Как в гроте.

Конец занятиям одним,

В общагу переход к другим.

Кровать, а к ней кусок стола,

И жизнь-учеба вновь пошла.

И все нормально, так и надо.

(Как хорошо! Эх, жизнь-отрада!)

Так ясно все – работа, сон,

Как благодатью осенен.

И кувыркаешься в задачах,

И озарениях-удачах,

Томясь, теорию природы

Под «лабника» вгоняешь своды.

(Вам, если «лабник» невдомек,

Я поясню, коль сам изрек:

По физике «лабораторки»

В нем были все. Шедевр до корки.)

Как из кирпичиков дома,

Страничек пестрых череда

Дает чудесное Творенье…

Труда в нем взлет или везенье?

Все просто, близко, и с понятьем,

И все, что надо, без изъятья.

Умов дотошных ясный слог,

Как луч, пробьет незнанья смог.

В любом предмете нить – познанье

Нам расплетать самим заданье.

Но сколь же радостней, когда

Кудель свивала голова!

* * *

В Рязань идет дорога наша,

Где Джон хлебал курсанта кашу.

И тем платил сполна за грезы:

Берет, десант, девичьи слезы…

Вокзал Казанский. Переходы

Из-под одних в другие своды.

Жгуты хвостов-очередей

От касс вплелись в толпу людей.

Шум-гул огромного вокзала.

У касс – в поту. Билетов мало,

Мне не добыть, и еду «зайцем».

Ну, теснота! Не двинешь пальцем.

Час ночи. Полумрак вагона.

Рязань? – Рязань… И тишь до звона.

Безмолвье проходных дворов,

И я один. А отчий кров…

Одни законы бытия

Для всей страны, где б ни был я.

Но все же привкус сладкий был -

Дороги новь, мальчиший пыл…

Гостиница на перекрестке,

И фонарей нечастых блестки.

Зашел. Мест нет. Я примостился

В углу на стульчик. Притулился.

Сон набежал. Квадраты в дреме,

И ноги вязнут в глиноземе.

Промозгло, слякоть, темнота,

Проход меж стен… И теснота.

Слегка глазенки приоткрылись.

Рассвет как в снах, что только снились,

Озноб трясет. Пора вставать

И в утро серое вползать.

* * *

Училище недалеко,

Но там не ждет меня никто.

Для Джона всех важней занятий

Бег в сапогах из снов объятий.

В дремотной мягкой тишине

Бег рот молчащих слышен мне.

Туман, промозгло, голый торс…

Лет через семь– афганский кросс.

А мне пешком (по Первомайской?

Забыл. Но помнил б, если Райской).

Столовая. Пуста с утра.

Зевая, ходят повара.

(Простите, милый мой читатель,

Что взять с меня? Поэт, мечтатель…

По реформистким временам

Я лебеда – ни нам ни вам.

Предметы чувств моих простые:

Что зрил плюс хлопоты земные.

Снег, ветры, торжество заката

И понимание собрата.)

Тем общепитовским столовым

Грядет конец– приходим к новым

Мы отношениям людей…

Былое – тень. Но мы – под ней.

Столовые, они ж блинные,

Пельменные, диет, простые…

Где естество очередей

И крик к котлам: «Компот налей!»

Так заурядно… Где с зевотой,

Где с чуть побольшею заботой

Стучали черпаки в котлах,

Лоснилось сало в кислых щах.

Бифштекс с яйцом, подлив, жаркое

(На слух все вкусное такое),

Но после этих звучных блюд

Не сыт желудок – лишь надут.

Без аппетита поедали

Мы что дадут. И вытирали

Пред трапезой платками ложки,

Стирая мойки тем оплошки.

В обед стоишь-полно народа,

И треп идет такого рода:

– «О, здрасьте!» – Здрастье! Где пропал?

Рассольник будешь? – «Уезжал».

– Сметаны надо?… Где носило?

– «Скучали, что ли?» – Маш, ведь было!

Ну, что молчишь, ведь бравый парень!…

И мне: «Бери! Не девка, пламень»

Смеются с Машей, сам хохочешь,

Поднос вперед: «Картошки хочешь?»

– Хочу. Как, Маш, идем в кино?

– «Идем-идем… филе-одно?»

* * *

Была картина и такая.

Бабенка, пьяная и злая,

Швыряет кашу, грязь кругом,

Вокзала дух, пьянь за столом…

* * *

Ну вот и сыт. Хожу, глазею.

Рязань… Я в памяти лелею

Простые Руси города.

Добротно было. Да когда…

С тех пор их лик переродился,

Позахламился, запустился.

Промеж купеческих домов

Бетона твердь с прямьем углов.

А по задворкам вкривь заборы,

Стена, в ней мох глядит с укором.

А что глядеть? Ведь не мое.

Ну жаль, и что? Эх, е-твое…

Живем, как будто бы пришельцы

В чужой стране. Малое дельце

Здесь держит каждого из нас -

Бочком прожить грядущий час.

А коли так – латаем дом

Хоть как-нибудь, а там помрем.

Закрыл дыру кусок фанеры,

И можно жить… Еще примеры?

Взгляните сами за окно.

Кто зрит, увидит и не то.

Архитектурные смотрины

Опустим для другой картины.

* * *

День ноября поплыл к закату,

Вдруг солнце туч прорвало вату.

У ка-пэ-пэ два паренька…

Невесел что-то Джон. Пока?

Все хорошо. Но вдруг прорвется

Словечко, два. И вновь: «Живется

Так ничего. И интересно!

Торф под Москвой горел… Известно?

Два месяца его тушили,

Ну и денечки, скажем, были!

С одной лопатой! Столб огня

Деревьев выше… У меня

Друг аж по пояс провалился,

Но ничего, не опалился.

Мы рядом были, не зевали.

Сапог сгорел, ему не дали.»

Ну и так далее. Стрельба,