— Блоссом! «Я здесь». Ага, он знал, что она никуда не денется, будет тут, рядом, он так и знал!

— А эти где?«Они ушли. Они меня звали с собой, но я не пошла. Я осталась».

— Почему, Блоссом? «Потому что я люблю тебя».

— И я люблю тебя, Блоссом. И всегда любил. Еще с тех пор, как ты была совсем крошкой. «Я знаю. Мы с тобой уедем отсюда». Ее голос лился как песня, убаюкивал, укачивал его измученное сознание, как качают колыбель. «Уедем куда-нибудь далеко-далеко, туда, где нас никто не найдет. Во Флориду. Будем жить там вдвоем, совершенно одни, как Адам и Ева, и придумывать новые имена для зверей». Голос нарастал, становился все прекраснее и чище. «Будем день и ночь плыть на плоту вниз по Миссисипи. Совершенно одни. День и ночь».

— Да, — сказал Нейл.

Он был побежден, видение полностью завладело им. Он двинулся навстречу этому сильному, дивному голосу.

— Говори, говори еще. Он кружил на одном месте. «Я буду королева, а ты — мой король, и никого на свете больше не будет», Дрожащей рукой он коснулся ее руки.

«Поцелуй меня, — сказала она. — Разве не этого ты всегда так хотел?»

— Да, — его губы прильнули к ее губам. — Конечно, да.

Но почему-то ее губы и голова оказались не там, где должны были быть. Голова отделилась от шеи, и спустя какое-то время он нашел ее чуть в стороне. На губах, которые он целовал, был привкус крови и солода.

Несколько дней спустя он все еще утолял свое годами скрываемое вожделение с головой военной медицинской сестры Элис Нимероу.

Глава 16

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Бывает, что дорога оказывается лучшим лекарством, и, чтобы восстановить силы, полезнее продолжать путь, а не рассиживаться. Не говоря о том, что после привала вы можете оказаться не в состоянии встать и идти дальше. Не то чтобы они могли выбирать, им просто нельзя было останавливаться. И они продолжали восхождение.

Теперь все шло значительно легче. Может быть, дело было в том, что они наконец стряхнули тяжкое бремя нависшей над ними угрозы, неотступно преследовавшей их все эти дни. Ее зыбкая, не имеющая явных очертаний тень, казалось, давила на них, и теперь внезапное освобождение подействовало на них так, что они даже перестали бояться слететь вниз и, поднимаясь по скользким ступеням, чувствовали лишь твердую уверенность, что на этот раз подъем — это путь к воскрешению из мертвых.

Теперь беспокойство одолевало только Бадди, но вскоре и оно рассеялось. Не прошло и часа, как они выбрались туда, где был их теперешний дом, и нашли Мериэнн, которая терпеливо ждала их. Горел фонарь, и они вновь прозрели. Зрелище, представшее их глазам, было не из лучших: они посмотрели друг на друга, на свои синяки и кровоподтеки, на грязь, облеплявшую их, и едва не разрыдались, а потом принялись потешаться и хохотать, точно ребятня на дне рождения.

— Вы как хотите выбираться наверх — прямо сейчас или все-таки передохнете?

— Прямо сейчас, — ответил Бадди.

— Передохнем, — сказал Орвилл. В этот момент он осознал, что у него сломана переносица. Какая жалость, у него был такой замечательный нос — тонкий, прямой, горделивый нос.

— Ужасно выглядит, да? — спросил он Блоссом.

Она грустно покачала головой и поцеловала его нос, но не произнесла ни слова. Она так и молчала с тех пор, как разыгралась эта жуткая сцена там, внизу. Орвилл хотел было ответить на ее поцелуй, но она отвернулась.

Бадди и Мериэнн хотелось побыть вдвоем, и они отошли.

— По-моему, он здорово вырос, — заметил Бадди, качая Бадди-младшего. — Сколько же времени нас не было?

— Три дня и три ночи. Время так тянулось, я не могла уснуть, поэтому казалось, что дни длиннее, чем всегда. Все остальные уже ушли наверх. Они не захотели ждать. Но я то знала, что ты придешь. Ты же обещал мне, помнишь?

— Ммм, — промычал он и поцеловал ей руку.

— Грета вернулась, — сказала Мериэнн.

— Какая разница. Это больше никакого значения не имеет.

— Она сказала, что из-за тебя вернулась. Она говорит, что жить без тебя не может.

— Тебе сказала? Наглость какая!

— Она… очень изменилась. Вот увидишь. Она не в том клубне, где я ждала вас, а в другом, над нами. Пойдем, я отведу тебя.

— Тебя послушать, так ты просто мечтаешь о том, чтобы я к ней вернулся.

— Я мечтаю только о том, чтобы тебе было хорошо, чтобы все было так, как ты хочешь. Ты же сказал, что Нейл умер. Так что, если хочешь, пусть она станет твоей второй женой, я мешать не буду… если ты этого хочешь.

— Да нет же, черт возьми! Не хочу! Я сказал, что люблю тебя, а если я что-то сказал, то так оно и есть, можешь не сомневаться. Договорились?

— Договорились, — голос ее прозвучал еле слышно, точно зашуршала церковная мышь. Раздался даже жалкий, сдавленный смешок. — Но все равно, ты бы повидался с ней, потому что тебе придется придумать, как вытащить ее наверх. Мэй Стромберг, между прочим, тоже вернулась, но она уже ушла с остальными. Она, похоже, тронулась. Представляешь, все еще таскает с собой Денни, то есть то, что от него осталось. В сущности, одни кости. Вот этот клубень, а Грета там, в глубине. Я здесь постою с фонарем, она говорит, что ей в темноте лучше.

Запахло крысами. Но пока Бадди пробирался по клубню, в нос ему ударил еще более скверный запах. Он вспомнил, как однажды, во время массовой заготовки зеленого горошка, он проезжал в машине через городок где-то в Южной Миннесоте и едва не задохнулся, потому что весь город провонял загаженным сортиром.

— Грета! — позвал он.

— Это ты, Бадди? — голос был, конечно, ее, но что-то в нем переменилось, тембр стал какой-то другой. Звук «д» сделался глуше, а начальную «б» она и вовсе проглотила. — Как дела, Бадди? Стой там! Не подходи ближе! Я… — раздался такой вздох, точно спазм перехватил ей дыхание, а когда она заговорила снова, то речь ее больше походила на лопотание ребенка, пробующего болтать с набитым ртом: — …б’ду ль’бить тебя. Я ’очу быть тывоей. П’ости меня. Можем начать ’се сначала, ’ак Адам и Эа — только мы ’дывоем.

— Что с тобой? — спросил он. — Ты нездорова? Тебе плохо?

— Нет. Я… — последовала мощная отрыжка, — просто чуточку голодная. Со мной такое бывает. Мериэнн носит сюда еду, но мне всегда не хватает. Бадди, она хочет уморить меня!

— Мериэнн, — крикнул Бадди. — Принеси фонарь!

— Нет, не надо! — дурным голосом завопила Грета. — Сначала ответь мне, Бадди. Теперь нам ничего не мешает, никто между нами не стоит. Мериэнн сказала, что, если ты захочешь… Нет! Уйди! Мне от света больно глазам.

Послышалось чавканье и чмоканье, похожее на плеск в ванной, в которой кто-то резко повернулся, и воздух всколыхнули новые волны мерзейшей вони.

Мериэнн отдала мужу тускло горевший фонарь, и он поднял его над превращенным в свинарник местом, где, провалившись под собственной тяжестью во всю эту грязь, громоздилась туша Греты Андерсон. Ее оплывшее тело совершенно потеряло человеческий облик: жирная, дряблая глыба, и больше ничего. Черты лица терялись в складках свисающей плоти, так выглядит размытый дождем акварельный портрет, забытый в саду во время грозы. И вот лицо заколыхалось из стороны в сторону, точно задрожавший студень, — судя по всему, это был жест, выражавший отрицание или отказ.

— Она не может ходить сама, — объяснила Мериэнн, — а поднимать ее чересчур тяжело. Ее нашли, когда искали Блоссом, и притащили сюда на веревках. Это я сказала, чтобы они оставили ее здесь, за ней ведь нужно присматривать, а кто этим будет заниматься? Я ее хотя бы кормлю. Знаешь, это такое хлопотное дело, будто мне дали должность на полный рабочий день.

Громада плоти у их ног снова заволновалась, на лице как будто даже проступило выражение. Скорее всего, это была ненависть. Затем посередине лица отворился зияющий проем, и оттуда донесся голос Греты.

— Убирайтесь, вы меня раздр’жаете, с’отреть противно!

Они еще не успели уйти, а фигура на полу уже запихивала в бездонную пасть полные пригоршни сахаристой фруктовой мякоти.