— А вы, видать, настоящий горожанин, как наш Бадди. Спорим, что вы хоть сию минуту готовы туда вернуться, а? Знаю я вас таких, — и она нагло подмигнула, давая понять, каких именно она имела в виду.

— Мэй, ради Бога…

Однако если Леди так и не удалось унять миссис Стромберг, то Денни весьма в этом преуспел. Его вырвало прямо на стол, причем настолько обильно, что перепачкало четырех сидевших поблизости женщин — Леди, Блоссом, Элис и его собственную мать. Поднялась страшная суматоха, все засуетились, стараясь увернуться от новой опасности, которая угрожающе обозначилась на физиономии Денни. Орвилл не сдержался и захохотал. К счастью, к нему присоединились Бадди и маленькая Дора, при этом рот у нее был набит сосиской. Даже Андерсон издал звук, который с некоторой натяжкой можно было принять за смех.

Бадди извинился и встал из-за стола, секундой позже поднялся Орвилл, продолжая расточать комплименты повару и едва заметно кивнув Блоссом. Она заметила жест и тоже поднялась. Стромберг отволок сынка в лес, но недалеко, так что все остальные слышали, как он его порол.

Нейл спал, лежа на земле.

За столом остались Мериэнн, Дора и Андерсон. В течение дня Мериэнн то и дело принималась плакать. А сейчас, пропустив рюмочку, она тоже принялась болтать:

— Вот я помню, прежде…

— Извиняюсь, — сказал Андерсон и, прихватив кувшин, удалился.

— …бывало, — продолжала Мериэнн. — Тогда все так красиво устраивали — индейка, тыквенный пирог, и все такие счастливые…

Выйдя из-за стола, Грета кружным путем отправилась в церковь. Прежде чем скрыться в темноте притвора, она обменялась взглядами с Бадди, неотрывно наблюдавшим за ней, и Бадди кивнул ей — «да». Когда обед внезапно прервался, он отправился следом за ней.

— Эй, приятель, привет! — похоже, она решила всегда начинать игру с этого словесного гамбита.

— Привет, Грета. Ты сегодня — высший класс.

Стоя в притворе, они были не видны из той части парка, где устраивались пикники. Пол был ободряюще прочным. Грета крепко обхватила Бадди холодными руками за шею и притянула его губы к своим. Встретившись, цокнули зубы, и языки возобновили старое знакомство.

Он попытался прижать ее покрепче, но, мягко засмеявшись, она отодвинулась. Получив то, что хотела, она могла позволить себе подразнить его. Да, это была прежняя Грета.

— Ты видел, как напился Нейл? — прошептала она. — Он вел себя просто по-свински, так ведь?

В глазах ее было иное выражение, чем то, что ему помнилось, и он еще не мог понять, изменилось ли также и ее тело, спрятанное под зимней одеждой. Ему вдруг пришло в голову, что он и сам мог перемениться, но наполнявшее его желание оттесняло неуместные мысли. Теперь он поцеловал ее. Обнявшись, они стали медленно опускаться на пол.

— О, нет, — прошептала она, — не надо.

Они стали на колени, и в эту минуту вошел Андерсон. Он долго молчал, а они так и стояли, не в силах подняться. На лице Греты появилось странное, двусмысленное выражение, и Бадди подумал, что на такую развязку она и надеялась. Она и церковь выбрала именно ради этого. Жестом Андерсон велел им встать, шагнул к Грете, плюнул ей в лицо и тем же жестом велел убираться вон.

Что помешало ему предать их законной каре, установленной для прелюбодеев? Наказанию, им же самим установленному. Почему он не потребовал побить их камнями? Что это, жалость, сочувствие? Или просто родительская слабость? Гримаса, перекосившая лицо старика, ничего не объясняла Бадди.

— Я пришел сюда молиться, — сказал он сыну, когда они остались вдвоем. И, не закончив фразы, ногой, обутой в тяжелый башмак, он сильно ударил Бадди. Хорошо, что движение оказалось замедленным, видимо, благодаря выпивке, и сын успел вовремя увернуться, так что удар пришелся по бедру.

— Ладно, мальчик, после разберемся, — пообещал Андерсон, растягивая слова, и вошел в церковь. Видать, не придется ему больше пользоваться положением любимца, которое так некстати свалилось на него в июне.

Когда Бадди вышел из церкви, первые снежинки плавно падали с серого неба. Бадди подставил руку и смотрел, как они тают на ладони.

Глава 7

ПРИШЕСТВИЕ

Корова Грейси жила вместе со всеми, в общей комнате. У цыплят тоже был свой угол, только свиньи помещались снаружи, в свинарнике.

После Дня Благодарения четыре дня подряд шел снег. Он падал тяжелыми хлопьями, и это было похоже на игрушечный снегопад, который сыпется на крошечный городок внутри стеклянного пресс-папье. Потом целую неделю было по-зимнему ясно, и детишки бегали на прежний берег озера кататься с гор на санках. На исходе недели задули штормовые ветры, снегопад разыгрался не на шутку. Андерсон забеспокоился, не рухнут ли стены их хлипкого жилища, несмотря на то, что их подпирали высокие сугробы. Три-четыре раза в день мужчины выходили на улицу перетягивать «навес», служивший крышей общей комнаты. Пока расчищали от снега, стаскивали и скручивали ту половину крыши, которая была наверху, та, что свешивалась вниз, постепенно высвобождалась из-под плотного снежного кокона и занимала место убранной половины. Не считая этих хлопот да ухода за свиньями, во время метелей мужчины бездельничали. Вся прочая работа — стряпня, тряпки, дети и больные — лежала на женских плечах. Когда погода прояснится, мужчины смогут охотиться или заниматься подледным ловом рыбы, что, кстати, сулило немалые надежды на добычу.

А пока приходилось терпеть вынужденное безделье, и прожить эти дни было нелегко. Выпивать в общей комнате запрещалось (драк и без того хватало), покер потерял привлекательность, когда деньги в глиняном горшке стали цениться не больше, чем бумажки, которыми пользовались дети в своих бесконечных играх в «Монопольку». Других книг, кроме Андерсоновой Библии в переплете из телячьей кожи (раньше она украшала аналой епископальной церкви), было очень мало — их не держали из-за недостатка места под крышей, это пространство было слишком драгоценно. Да если бы даже книг и было побольше, кто бы стал их читать? Ну, Орвилл стал бы — он был из читающей публики. Ну, Бадди. Да Леди, наверное, тоже — она всегда много читала.

Разговоры вертелись вокруг вопросов практических. Но большей частью мужчины подражали Андерсону, а он неподвижно сидел на краю своей кровати и жевал жвачку из мякоти Растений. Сомнительно, однако, чтобы остальные проводили это время столь же плодотворно, как это удавалось ему, ибо он-то был погружен не просто в раздумья — он строил планы. Во всяком случае, когда наступала весна, все нововведения и усовершенствования, все новые идеи исходили только от него и ни от кого больше.

Теперь среди них появился еще один человек, способный по-настоящему мыслить. Он, правда, предпочитал мыслить вслух. Старик слушал Джереми Орвилла с неудовольствием. Соображения, которые Орвилл то и дело выдвигал, порою казались ему совершенно безбожными. Взять хотя бы Растения — он рассуждал о них как об искусственных лабораторных образцах. Он как будто даже восхищался ими. Впрочем, он мог одновременно высказывать и абсолютно здравые суждения. Даже когда разговор заходил о погоде (эта тема обсуждалась чаще других), он и то знал, что сказать.

— Я все же так полагаю, — говорил Клэй Кестнер (разговор происходил в первый день, как началась лютая пурга, но Клэй своего мнения держался уже несколько лет), — что не климат холоднее становится, а просто мы больше на холоде торчим. Это все нам кажется, потому что здоровье наше уже не то. С какой стати погоде-то холодать?

— Какого черта, Клэй, — возразил Джоэль Стромберг, неодобрительно встряхивая головой, или, может, голова у него просто тряслась, — провалиться мне на этом месте, если зимы нынче не холоднее, чем лет десять-двадцать назад. Тогда мы, бывало, не знали наверняка, выпадет ли снег к Рождеству. Я таки думаю, это оттого, что озеро обмелело.

— Болтовня! — упорствовал Клэй, и нельзя сказать, чтоб это было несправедливо.

В другое время на них обратили бы не больше внимания, чем на унылый вой ветра в зарослях голых островерхих Растений, но на сей раз вмешался Орвилл: