– А семья-то твоя как?

– Брат мой средний, Глеб, пал тогда, при осаде. Остальные слава Богу. Батюшка нынче, с благославения митрополита, с лодьями, продукты да книги святые старцам беломорским повез. – Он перекрестился.

У Артема по спине пробежал неприятный холодок. Он поднялся и произнес:

– Бог тебе в помощь, ступай своей дорогой, монах.

– И тебя храни Господь, – сказал монах, поднимаясь и благословляя Артема.

Они вышли на дорогу, и каждый пошел своим путем.

Уже на подходах к Новгороду Артем зашел на один из постоялых дворов. Как всегда, “Христа ради” ему дали немного подкрепиться. Он же обещал после трапезы поколоть дрова. Когда он уже заканчивал есть вчерашнюю кашу – ложкой, которую ему так же, как и два года назад, “Христа ради” подарили на первом постоялом дворе, – внимание его привлекла группа монахов, вокруг которой быстро собирался народ. Доев и отложив деревянную миску, он подошел к собирающейся толпе, протиснулся в первые ряды и был поражен новой встречей. В окружении четырех чернецов на лавке сидел митрополит, одетый в обычную монашескую одежду, и нараспев, громко, определенно работая на публику, причитал:

– Горе, други мои, горе. Антихрист пришел на землю новгородскую. Горе. Всем честным людям погибель пришла. Горе.

– В чем дело? – спросил Артем, и митрополит, услышав новый вопрошающий голос, явно в тридесятый раз начал рассказ.

– Слуга антихристов на вече пришел, замутил он разум честному народу речами лукавыми. Прокричало вече, что желает под князем Ингрийским ходить, по его бесовскому уложению жить. Горе, ой горе. Не послушало вече посадника, изгнало из города. И священники православные антихристовыми речами прельстились, не послушали моей анафемы дому Ингрийскому и Петербургу, Богом проклятому, сослали меня игуменом в монастырь Староладожский. Горе, други, ой горе.

Народ тревожно загудел. Артем хотел уйти. Барон в очередной раз одержал победу. Оставалось только порадоваться за его успех и поспешить в Новгород. Но тут образ трех горящих кораблей предстал перед его глазами. Вспомнились крики людей, гибнущих от меча и огня, тонущих в ладожских волнах. И тут он вдруг осознал, что имеет редкую возможность видеть того, кто повинен во всей этой бойне и мерзости. Одного из тех, кто во все времена плетет интриги, бросает людей в огонь сражений, морит их голодом, а потом, потерпев поражение, скрывается на прихваченных неправедным трудом заморских виллах, рассаживается на посольские должности – от Ботсваны до Парижа. Вот и этот. Люди, виноватые лишь в том, что верно служили ему, лежат сейчас на дне Ладожского озера, а его – игуменом в монастырь. Так ведь еще не уймется, на что-то надеется, агитирует. Он сделал шаг вперед и как мог почтительнее произнес:

– В чем же горе, отче? В том, что вече уложение ингрийское приняло, или в том, что тебя в монастырь сослали?

Митрополит остановил свое качание и вой и во все глаза уставился на Артема. Чернецы выгнули спины и зашипели. Конечно, митрополит не узнал Артема. Видел он его пару раз, да и то мельком. Да куда владыке запоминать каких-то слуг? Просто, как говорят кулачники, попал ему Артем “в душку”, на вдохе поймал. Всего ожидал митрополит, будоража народ, но не этого.

– Антихрист на земле православной, – громко возвестил он.

– Да нет, отче, – спокойно ответил Артем. – Хотел ты власти, а власть из-под ног вышибли, вот ты и плачешься.

– Кто ты таков, чтобы говорить столь богохульно? – взревел митрополит, вскакивая.

– Ты уж себя с Богом не равняй, я не Бога хулю, а тебя, старый козел, – столь же спокойно, но с нарастающим напором ответил Артем. – Я барон Артемий Александров, состою на службе у князя Ингрийского, четвертого дня рубился с ратниками твоими, которых ты якобы на Беломорье послал, а на самом деле перехватить ингрийского посла и подло убить направил.

Их глаза встретились, и митрополит отпрянул как от прямого удара в челюсть, споткнулся о скамейку и упал на спину. Чернецы попытались двинуться к Артему, потрясая клюками, но прыснули в стороны, когда тот перехватил посох в боевое положение. Митрополит начал подниматься.

– Лжешь, лжешь, антихрист, – хрипел он.

– Ну вот уж в антихристы меня произвел, – хохотнул Артем. – Быстрый ты. Как там звали того рослого да плечистого с лодьи, что барона искал? Ты к нему в ад заглянуть не хочешь? Он, наверное, голову там пришить никак не может. Это я его на эту голову укоротил. Слышишь?

Это уже было выше того, что мог перенести митрополит. Он схватился за сердце, начал оседать и мягко упал на землю. Чернецы бросились к нему. Артем повернулся и пошел прочь. Здесь делать больше было нечего. Подойдя к жене содержателя постоялого двора, он спросил:

– Ну, где те дрова, что рубить надо?

– Иди, иди отсюда, ступай с Богом, – замахала та руками.

Артем подошел к Новгороду к вечеру. Не остановленный никем, пройдя через весь город, он спокойно, как будто на нем был его костюм вельможи, а не одежда босяка, направился через мост, ведущий к кремлевским воротам. Один из стражников вышел ему навстречу, явно намереваясь прогнать наглеца. Однако, как только его глаза встретились с глазами “нищеброда”, заготовленная хамская фраза так и застыла у ратника на губах, а копье, начавшее опускаться к груди босяка, встало на полпути.

– Чего тебе? – как-то нерешительно произнес страж.

– Мне нужен барон фон Рункель, – спокойно произнес Артем, останавливаясь. – Здесь ли он?

– Барон здесь, – неожиданно сам для себя произнес страж. – Объявлен он ныне воеводой новгородским. Войско для похода на Псков супротив ливонцев собирает. А ты кто будешь?

– Я барон Артемий Александров, доложи о моем прибытии.

Стражник постоял с полминуты в нерешительности, потом крикнул напарнику:

– Ступай в наместнический дворец, сообщи, что барон Александров прибыл к барону Рункелю.

– Да какой там барон, Тимофей, глаза протри, – донеслось от ворот.

– Исполнять, – рявкнул стражник и, указав Артему на место около ворот, уточнил: – Ждать.