Первая Мессенская война (736-720 гг. до н.э.), совпадавшая по времени с основанием первых эллинских поселений во Фракии и на Сицилии, дала спартанцам обширные земельные приобретения в плодородной Мессении. Но видимое и осязаемое благо таило в себе скрытое зло. Спартанские невзгоды начались сразу же после победы. Завоевать обитателей Мессении оказалось значительно проще, чем удержать их в повиновении. Это были не варвары-фракийцы или сицилийцы, а такие же эллины, как и сами спартанцы, с той же культурой, искусные в ратном деле и, кроме того, достаточно многочисленные. Первая Мессенская война была детской игрой в сравнении со Второй Мессенской войной (650-620 гг. до н.э.). Мессенцы, преисполненные вражды, ярости и стыда за предыдущее позорное поражение, направили оружие против спартанских правителей и сражались долг о и упорно, пытаясь вернуть свободу и независимость. Однако удача снова отвернулась от них. Победа досталась спартанцам, но на этот раз победители стали обращаться с побежденными с беспрецедентной жестокостью. Однако в более широком историческом плане повстанцы Мессении отомстили Спарте, как Ганнибал отомстил Риму. Вторая Мессенская война изменила весь ритм спартанской жизни, повернула ход спартанской истории. Это была одна из тех войн, в которых железо сковывает души тех. кто выжил. Испытание было столь суровым, что спартанское общество так и не смогло восстановить всю полноту жизни. Спартанское развитие, став односторонним, шло в тупик. Спартанцы, целиком захваченные перипетиями войны, не смогли расслабиться н найти достойный выход из тупика послевоенной ситуации.

Спартанцы, завоевав Мессению с надеждой жить и благоденствовать на новых землях, вынуждены были напрячь все свои силы, чтобы удержать ее. С этого момента они превратились в послушных слуг своей власти над Мессенией. что стало проклятием всей их истории. И эта неизбежная служба была столь же тяжким бременем, как и рабская система оттоманского падишаха.

Подобно османам, спартанцы приготовились совершить свой рывок. Они приспособили старые институты для выполнения новых задач. Но, тогда как османы могли положиться на старое наследство номадизма, спартанские институты восходили к первобытным и примитивным основам, которые пришлось срочно приспосабливать к специфическим требованиям новой жизни.

Спартанцы произошли от грекоязычных варваров, которые принадлежали к так называемой дорийской общине, представлявшей собой слой внешнего пролетариата погибшего минойского мира. На берега Эгейского моря дорийцы пришли из европейских континентальных племен в постминойский и доэллинский период (прибл. XIII–XII вв. до н.э.). Первобытные учреждения спартанцев были заимствованы у дорийцев: надо сказать, что другие эллинские общины, берущие начало от дорийцев, как, например, эллинские завоеватели Крита, не только унаследовали, но и сохранили примитивные дорийские институты вплоть до последних дней эллинской истории. Критские дорийцы, однако, следовали традиции по инерции и не стремились приспособить унаследованное общественное устройство к условиям нового социального окружения.

Для спартанской системы, как, впрочем, и для оттоманской, характерна изумительная эффективность на первой стадии, затем фатальная закостенелость и, наконец, надлом. Все это явилось следствием абсолютного пренебрежения человеческой природой. Но если мы посмотрим на эти системы под одним углом зрения, то увидим, что в некоторых отношениях напряжение законов Ликурга было не столь безжалостно, как рабская система оттоманов, а значит, вызов Спарты был менее силен.

Например, Спарта никогда не игнорировала прав происхождения и наследования. Свободные граждане-землевладельцы Спарты оказались в прямо противоположной ситуации, чем свободная мусульманская землевладельческая знать. В то время как оттоманские мусульмане исключались из участия в государственной деятельности, а потомкам рабов падишаха запрещалось быть наследниками своих отцов и дедов, вся тяжесть владычества и непростого управления Мессенией легла на плечи свободных детей свободных спартиатов. В то же время внутри спартиатской гражданской системы принцип равенства был не только провозглашен, но и на деле практиковался весьма широко.

Хотя не существовало равенства в богатстве, каждый спартиат получил от государства одно поместье или надел (клер) равной площади или равной продуктивности. На такие участки была разделена после Второй Мессенской войны вся обрабатываемая земля Мессении. Наделы эти обрабатывались закрепощенными местными жителями – илотами. Размеры участка позволяли содержать спартиата и его семью по-спартански, то есть вынуждали быть бережливым и экономным. Среднее число илотов на каждую семью спартиата, по Геродоту, не превышало семи человек. Каждый спартиат, каков бы ни был его имущественный ценз, полностью посвящал все свое время совершенствованию воинских приемов и навыков, а поэтому имущественное неравенство никак не сказывалось на образе жизни [прим51] .

В вопросе наследования чинов спартанская знать не оставляла за собой никаких привилегий, кроме права быть избранным в совет старейшин – герусию. Верховным органом государства считалось собрание полноправных граждан – апелла, – фактически не игравшее существенной роли. Отборные войска тяжеловооруженных пехотинцев также рекрутировались из спартиатов. Наиболее поразительной чертой системы Ликурга был статут царей. Хотя цари возводились на трон по праву наследования, фактическая власть была в руках военной олигархии. Несмотря на ряд церемониальных обязанностей и второстепенных привилегий, цари наряду с членами их семей подчинялись той же строгой дисциплине, что и остальные спартиаты. Царские дети получали то же образование, что и остальные [346] .

Однако это равенство свободнорожденных не имело ничего общего с равенством по принципу «отец у нас Авраам» (Матф. 3, 9). Свободное спартиатское рождение не гарантировало места в высших сферах общества. Происхождение из знатной семьи, хотя и требовалось для успешной карьеры, не было, тем не менее, обязательным. Слабые новорожденные сразу приговаривались к смерти общественными властями, остальные же обязаны были пройти курс спартанского воспитания. Достигший совершеннолетия и показавший успехи в обучении мог претендовать на заметное место в обществе. Однако те из спартиатов, которые не смогли удовлетворительно пройти испытания, не допускались в аристократическое «братство трехсот» [347] . Наоборот, бывали случаи, по всей вероятности весьма редкие, когда мальчики неспартиатского происхождения проходили курс спартанского образования.