— Да, сын мой, все это непривычно. Мне тоже сначала было страшно. Но это не шак, в коране нет запрета против такого суждения.

— Если это так, почему же аллах не даровал нам своего откровения на этот счет? — растерянно спросил мальчик.

— Аллах дал нам разум, сын мой. С его помощью мы должны сами постигнуть вселенную.

Они замолчали. Сайд отошел на другой край площадки и глядел на луну. Мальчик растерянно следил за ним. «Если бы все это я услышал от другого человека, не выдержал, кинулся бы на него. Но это говорит мой учитель… Мне страшно…»

— Учитель, разрешите мне уйти. Мне почему-то холодно сегодня.

— Я провожу тебя до моста Аби-рахмат. Завтра после полуденной молитвы приходи в Чил-Устун, там продолжим урок.

Спускаясь по лестнице, мальчик посмотрел на небо. Оно показалось ему непривычно тревожным.

Мавлана Сайд в числе немногих мунаджимов обсерватории имел доступ в загородный дворец Чил-Устун. Дворец находился в Баги-Майдане, великолепном парке, когда-то разбитом по велению Султана Улугбека у западного подножия холма Кухак. Двухъярусное здание, построенное на высоком каменном основании, завершалось широкой террасой с причудливыми перилами. Это было излюбленное место для занятий мавлана. Он сидел в тени высоких тополей, падающей после полудня, и занимался вычислениями. Невдалеке высилось сплошь покрытое бирюзовым узором здание обсерватории. Отсюда можно было даже различить немногих людей, ведущих наблюдения на ее крыше.

— Здравствуйте, мавлана, я пришел.

Мальчик стоял на верхней ступеньке винтовой лестницы одного из четырех минаретов, возвышающихся по углам террасы. Тонкое лицо его побледнело, совсем осунулось. «Видно, не спал ночью. Не слишком ли грубо начал я разрушать его прежние представления? Следует быть осторожнее», — подумал Сайд.

Он усадил ученика рядом на мягкую подстилку и, собирая разбросанные листки с низкого столика, стоявшего перед ними, спросил:

— Чем ты озабочен, сын мой?

— Я все время думаю о том, что вы мне сказали вчера ночью. Ужас не покидает меня, учитель, — признался мальчик.

— Отчего? — Сайд невольно улыбнулся.

— Учитель, привычная до вчерашнего вечера вселенная стала шаткой и неустойчивой. Она тронулась и закружилась в разрушительном вращении.

— Понимаю тебя, сын мой. Мне в мои годы привыкнуть к этому было намного тяжелее.

— Учитель, откуда у вас такое откровение?

— Это и есть последний урок мавлана Али Кушчи, сын мой.

— Али Кушчи? Но его же нет в этом мире?!

Удивление мальчика граничило с ужасом.

— Верно. Но перед смертью он своею рукой написал свою последнюю книгу. По воле аллаха она дошла до меня.

— Ив ней изложено… это?.. — мальчик осекся, не зная, как назвать услышанное вчера.

— Другое представление о вселенной, — продолжил за него учитель, — и оно более соответствует истинному могуществу и мудрости создателя.

Сад был запущен, и вдобавок касание осеннего месяца шавваль[11] порождало чувство одиночества и заброшенности. Даже неугомонное пение птиц, казалось, было окрашено грустью начавшегося листопада.

— Мой долг посвятить тебя во все то, что познал я сам за последний год.

«Не спешу ли я с этим, — подумал он в который раз. Он стоял на краю террасы и глядел в глубину сада. — Но я чувствую неотвратимое приближение беды, и мне надо поспешать».

Бесповоротная решимость вдруг наполнила его: «Это надлежит сделать теперь, ибо кому ведомо, как аллах начертал мои дальнейшие дни?»

Он повернулся к мальчику. На лице уже не было следов сомнений и колебаний.

Это он впервые заявил, что в центре вселенной находится Солнце, а все сферы: сфера Земли, сфера планет, сфера Луны, вращаются вокруг него.

Вокруг же всего этого — неподвижная сфера с неподвижными звездами.

О необычном учении этого человека мой учитель узнал из книг знаменитого Архимеда. Потом в Истамбульских книгохранилищах он нашел забытые книги самого Аристарха. Изучив их, он, человек преклонного возраста, сделался рабом простых, но поистине мудрых мыслей этого грека.

— Учитель, не тот ли это мунаджим, об измерениях величин Солнца и Луны которого написано в «Альмагесте» Птолемея? Его имя упоминает еще и Беруни, в первой книге «Канона Маъсуда».

— Это он. Но только эти великие мужи науки ничего не знали о самых необычных суждениях Аристарха. Время надолго похоронило их. О них не ведал и покойный Султан Улугбек. Посчастливилось лишь мавлана Али Кушчи, но слишком поздно, чтобы он мог проверить учение грека наблюдениями. К страданиям последних дней моего учителя на чужбине добавилось тяжкое сознание того, что прозрел он вселенную по-настоящему слишком поздно. Мне, грешному, завещано им провести необходимые измерения в обсерватории. Вот уже свыше года выполняю я предписанное учителем. Я следил за Солнцем на его пути через все двенадцать знаков Зодиака. И я воочию убедился в неподвижности звездной сферы, ощутил наше вращение вокруг Солнца. Я почувствовал, что вплотную подошел к истине.

Глаза мальчика расширились. В них еще была усталость бессонной ночи, но сейчас появился влажный блеск ожидания чего-то важного.

— Разве истина постигаема, учитель? Она ведома только аллаху.

— Мы постоянно приближаемся к ней. Каждое наше, даже самое простое, постижение чего-нибудь — есть шаг к истине.

— Мне иногда кажется, учитель, что люди предоставлены сами себе. Ведь, как говорит мой отец, — до аллаха высоко…

— Забота создателя о нас, сын мой, — в природе, окружающей нас. Через стихии проявляется его воля. Постигая явления природы, мы приближаемся к единственной в своей простоте истине, скрытой от наших глаз в хаосе и суете бытия…

С минарета ближайшей мечети донесся протяжный зов на вечернюю молитву. Со всех концов города и мечетей окрестных сел к нему присоединились отдаленные и нестройные «аллаху акбар» муэдзинов.

«Это вековечный зов, призывающий наших предков к мыслям о творце. Он же будет призывать и наших потомков. А мысли о вращении Земли возникали и исчезали не раз. Быть может, учитель Али и за ним ты оказались жертвой очередного брожения умов — и только. Имеешь ли ты право смущать ум этого мальчика, доверенного твоему попечению?

Но не я ли внушал ему о пути к истине. Нельзя же, чтобы поколения за поколением лишь повторяли заветы творца, не пытаясь приблизиться к самой сущности его творений… Семьи я не заводил, детей не оставлю после себя. Аллах не простит мне, если не оставлю и учеников. Чтобы ученик мог идти дальше, учитель передает ему самое ценное, что есть у него. У меня это — последний урок учителя Али и мои последние наблюдения и вычисления. Я верю в них…»

Свет одинокой свечи на террасе Чил-Устун до глубокой ночи вырывал из осенней тьмы лица учителя и ученика. Слегка колеблющееся пламя освещало и разбросанные перед ними белые листки. Они были исчерчены окружностями, напоминающими расходящиеся на воде круги.

— Учитель, в «Каноне Маъсуда» упомянуто об индийце, который утверждал, будто Земля, как волчок, вращается с запада на восток. Он знал про учение Аристарха?

Сайд только что провел урок по астрологии в большом молельном зале медресе Улугбека и, ответив на многочисленные вопросы юных слушателей, теперь спешил в обсерваторию. Рядом, почтительно отстав на полшага, шел ученик. Они уже подходили к коням, привязанным недалеко от главного входа в медресе.

Мавлана не отвечал. Он отвязал коня и, взобравшись в седло легко для своих лет, направил коня в одну из оживленных улиц. Мальчик на своем породистом иноходце последовал за ним. Мягкое солнце поздней осени приятно грело после сырости каменного зала медресе. Встречные, знавшие мавлана, останавливались и почтительно приветствовали его, приложив руки к груди. Учитель рассеянно отвечал на приветствия, глаза его были устремлены куда-то вдаль. Мальчик понял, что не вовремя задал мучивший его вопрос. Скоро людные улицы остались позади, они проехали городские ворота. Пыльная дорога, разбитая колесами повозок и копытами, петляя меж холмов, уходила к обсерватории. Та уже сверкала вдалеке под лучами садящегося солнца.