— Ладно, поступайте как знаете, — сказал он сухо, не повышая голоса. — Плавайте куда хотите. Посмотрим, чем все это кончится. Идем, Энди!

И отец с сыном зашагали вниз по дороге, ведущей в Гаравин. Мы слушали, пока не стихнут шаги. Тогда Пэт сказал:

— И откуда он взялся со своими советами? Я просто не мог больше выносить его гнусную болтовню. Ты слышал, что он тут городил про испанские привидения? Как будто они чем-то хуже ирландских или турецких. Я видел этих испанских духов. По-моему, такие славные, мирные призраки!

«Славные, мирные призраки!» — эти слова так просто и естественно прозвучали в устах моего друга, что у меня опять волосы на голове зашевелились от ужаса. Темень была вокруг, хоть глаз выколи. Ни луны, ни звезд, только луч маяка вдали да желтые четырехугольники окон в доме Конроев. Ночные тени казались от этого полными тайн. Сверху из окон лились слабые звуки музыки. Я вдруг озяб — ночь была холодная.

— Да, — сказал Пэт, когда мы шли обратно, — я скажу отцу, что мы поймали жеребенка на Лошадином острове. И ты скажи своему. Мне теперь совершенно ясно: вороные на острове дикие, а все остальные, даже если забыть о подковах, несомненно ходили в упряжи. У них, по-моему, даже гривы и хвосты подстрижены. Но маленькие черные — дикие. В этом нет никакого сомнения.

— А как туда могли попасть эти лошади? — спросил я.

— Надо было спросить об этом Майка Коффи, — ответил Пэт. — Сами-то они не могли туда доплыть. Теперь я понимаю, почему он отправил назад своего приятеля с Аранов. Побоялся, что тот раструбит всему свету, куда мы уплыли. Не знаю, что за игру он ведет, но, как видно, ему не очень улыбается появление инишронской флотилии у Лошадиного острова.

Взглянув в сторону дома, мы увидели, что в комнате рядом с кухней зажегся слабый огонек свечи, едва заметный сквозь штору.

— Бабушка, кажется, уже легла, — сказал Пэт. — Но завтра, когда все в доме приведут в порядок, я попрошу ее, чтобы она рассказала мне о диких лошадях.

Больше пока нечего было делать. У самого дома мы услыхали, как Джон запел очень красивую песню «Марин де Бара». Ни одна мелодия в жизни не звучала для меня более сладостно. Помню, я буквально прыгнул в светлую, уютную кухню из зловещей черноты, как кот зимой на теплые кирпичи лежанки. За мной по пятам гналось по меньшей мере семь привидений.

Глава 6

БАБУШКИН РАССКАЗ И ПЛАВАНИЕ В РОСМОР

Справедливо говорят: утро вечера мудренее. За завтраком я рассказал отцу и матушке о том, что мы с Пэтом были на Лошадином острове и поймали там черного жеребенка. Мой отец, слушая рассказ, удивился только тому, как ловко одним ударом я отсек верхушку сваренного всмятку яйца.

— Я-то сразу почувствовала, что вы что-то скрываете, — спокойно заметила матушка. — Ну, теперь уж выкладывай все, раз начал.

И я рассказал им, как мы высадились на острове, как покрыли дроком бывшую кузню, как мимо нас в ночной тьме проскакал табун диких коней. Потом рассказал про уединенную долину и про то, как мы поймали и погрузили в лодку вороного жеребенка.

— А я как раз сегодня собирался тебя спросить, — сказал отец, — как вам удалось втащить жеребенка из воды в лодку.

Отец, усмехнувшись, глянул на меня искоса, а матушка спросила:

— Почему же ты не сказал нам, что вы туда собрались?

— А нам это пришло в голову, когда мы были уже далеко в море.

— Это, конечно, все выдумки Пэта Конроя, — сухо произнесла мать.

— А у Конроев наверняка говорят, что заводила всему Дэнни Макдонаг, — усмехнулся отец. — Кто бы первый ни решил туда ехать, беды никакой не случилось. — Глубоко вздохнув, отец продолжал: — Вы сделали крышу, устроили теплый ночлег, напекли картошки в горячей золе. — Он опять помолчал немного, потом, взглянув на мать, сказал: — Видать, наш сын стал уже совсем взрослым.

— Что-что, а голодным не останется, — ответила мать.

Я описал долину диких коней, рассказал, как мы посуху проникли в нее во время отлива и как ушли с жеребенком.

— Жеребенок по праву принадлежит Пэтчину, — решил мой отец. — Его семья дольше других жила на острове. Они уехали оттуда последние. Красивейшее было место. Зимы, правда, там бывали суровые. Но ведь и лето не может круглый год длиться. Я до сих пор не понимаю, почему у острова такая дурная слава.

— А вчера ты почему молчал? — спросила матушка.

Она у нас очень умная женщина, под землей на пять футов видит. Обращаясь к отцу, я ответил:

— Я пытался оторвать тебя от карт и не смог.

Отец заерзал смущенно, а мать знай свое:

— А почему на пристани ничего не рассказал отцу?

— Мы побоялись, что все сейчас же поплывут туда и переловят всех диких коней, — объяснил я. — Если бы вы видели, как им хорошо на приволье, и вы бы стали молчать. Пэт очень просил, чтобы вы никому ничего не рассказывали.

— А своим родителям он рассказал? — строго спросил отец.

— Конечно, но он и их попросит держать наш в секрете.

— Такую тайну хранить трудно, — сказал отец, покачав головой. — Самое плохое то, что ваша история очень обрастет самыми невероятными подробностями. День-другой и вы услышите, что на Лошадином острове обитают пятьдесят арабских скакунов, на каждом драгоценная сбруя и что они могут отвезти всякого, кто захочет, в страну вечной молодости. Я вам очень советую не играть в молчанку, иначе хлопот не оберешься.

— Какие там хлопоты! Нет, сейчас лучше никому не рассказывать. Тем более, что Пэт решил подарить жеребенка Джону, чтобы тот отвез его старику Костеллоу. Так что жеребенок на нашем острове пробудет недолго.

Услыхав это, мать с отцом очень обрадовались. Отец сказал, что, увидев жеребенка, Стефен Костеллоу перестанет наконец называть инишронцев голью перекатной. Только слепому надо объяснять, каких денег стоит такой конек. Отец прямо-таки ликовал. Куда уж тут решать, что благоразумнее: утаить правду о жеребенке или всем рассказать. Вряд ли надо говорить, что я не стал напоминать ему об этом. Воспользовавшись добрым расположением духа родителей, я попросил разрешения поехать этим утром с Пэтом и Джоном в Росмор, куда они решили не мешкая отвезти жеребенка. Мать с отцом даже заторопили меня: вдруг я опоздаю. И взяли с меня слово, что я буду смотреть во все глаза, когда к Стефену подведут жеребенка: очень им было интересно, какое у него будет лицо.

У Конроев я узнал, что родители Пэта отнеслись к его рассказу так же, как и мои: решили, что жеребенок — законная собственность Пэта, ведь его прадеды были владельцами прадедов вороного коня, А когда Пэт рассказал о своем плане подарить жеребенка старику Костеллоу, Джон с отцом пришли в такой восторг, что ни о чем больше не стали расспрашивать. Мать Пэта, правда, сказала, что ей было бы приятнее, если бы жеребенок остался у Джона, но прибавила, что проку, конечно, будет больше, если его подарят Стефену.

— И то верно, — сказала она. — Увидит старик жеребеночка, начнет с ним нянчиться и про свою Барбару позабудет.

Пэт все это мне быстренько пересказал, когда мы шли с ним на кухню. Там была только одна бабушка. Она сидела на своем любимом месте, на правой лавке у очага, курила свою глиняную трубку, и вид у нее был на удивление благодушный. Увидев нас, она вынула изо рта трубку и сказала тихо:

— Закройте двери, мальчики, и пойдите сюда. Твоя мать, Пэт, пошла кормить свиней. И, думаю, вернется не скоро.

Мы закрыли дверь, подошли. Она велела придвинуть к ее ногам две маленькие скамеечки. Мы так и сделали и уселись на них, уютно устроившись у огня. Глянув с беспокойством на закрытую дверь, бабушка спросила:

— А теперь признавайтесь, вы действительно нашли жеребенка на Лошадином острове?

— Конечно, — ответил Пэт. — Все было, как я рассказал.

— Вы нашли его в бухте, отрезанной от всего острова скалами? — спросила бабушка, явно волнуясь и пристально поглядывая то на меня, то на Пэта.

— Почему ты сомневаешься в моих словах и на этот раз? — ответил Пэт на вопрос вопросом, и в тоне его прозвучала обида. — Сначала мы говорили неправду: жеребенок и не думал плыть в море. Но сегодня я рассказал все, как было на самом деле. Мы действительно нашли жеребенка на Лошадином острове.