— Беги, князь!
— Нет, мне уже поздно. И незачем… А ты сможешь! Там, сзади, в шатре — икона, добытая у Святослава. Лик Пресвятой Девы Марии… Уноси её, слышишь? Спасай…
Судя по лязгу металла и яростным крикам, разрозненные кучки болгар ещё продолжали сопротивляться. Наспех выпущенная кем-то стрела просвистела так близко от головы Дмитрия, что тот даже присел против воли.
А Петр в ту же секунду ударом меча срубил чуть-чуть опоздавшего прикрыться щитом всадника в лисьей мохнатой шапке. Тело печенега ещё не успело упасть, а князь ухватил под уздцы коня и осадив его крикнул Дмитрию:
— Не медли! Бери икону и скачи вверх по Днепру, к табурищу черкасскому!
Помешкав, воевода решил не перечить: забежал в шатер за обернутым в белую тряпицу ликом, вернулся, оперся о притороченные по бокам коня туго набитые чем-то мешки и вскочил верхом…
Это было последнее, что увидел князь Петр в своей жизни. В освещенное пламенем полыхающих шатров пространство вбежал во главе своих воинов сам печенежский хан.
Вид его был ужасен: осатанелое, перекошенное нечеловеческой злобой лицо, черные от запекшейся крови руки, след от чьего-то удара поперек панциря. Сходу поднял он меч над головой болгарина — и тут же опустил его, рассекая сирийским клинком тело недавнего гостя от шеи до пояса.
— А-ар-ра!
Вопль звериного торжества сменился криком боли: Куря обеими руками ухватился за лицо и осел на сырую от крови землю. Это Дмитрий, проносясь мимо опешивших печенегов, успел-таки на скаку зацепить хана саблей…
Тех немногих, кому посчастливилось уйти тогда от печенегов, спасла лишь кромешная тьма без луны и звезд. Успевшие выскочить за пределы очерченного полыхающими шатрами круга остались живы — их укрыла от вражьей погони ночная степь.
Сначала каждый поднимался вдоль берега, вверх по Днепру в одиночку. Постепенно все же — собрались вместе, на скалистом крутом утесе…
— Что теперь делать, воевода? Куда идти? — Закончив перевязывать окровавленное плечо спросил тот самый болгарин, который совсем недавно вступился за Дмитрия перед князем.
— Сколько нас?
— Немного, — вздохнул кто-то.
— Но ведь у каждого есть оружие? — Так уж вышло, что беглецы сразу же и безоговорочно признали в недавнем пленнике нового предводителя.
— Почти у всех.
— Днем, по степи, они нас все равно догонят…
— Мы не боимся смерти, воевода.
Дмитрий задумался. Замолчали, тревожно прислушиваясь к утренним шорохам, обступившие его дружинники.
Солнце ещё только готовилось встать, и холодный туман с реки укрывал беглецов. Но ясно было — в любой момент тишину может нарушить стремительный топот погони или посвист выпущенной степняком стрелы.
— Зачем?
Воевода медленно обвел взглядом соотечественников. Оказалось их общим числом без трех человек тридцать — самых отчаянных, умелых и удачливых дружинников убитого печенегами князя Петра.
— Зачем умирать без чести и пользы?
Видно было, что Дмитрий принял решение, от которого теперь зависит судьба доверившихся ему людей.
— Приказывай, воевода!
Дмитрий шагнул к своему коню, вскинул саблю и с маху рубанул по свисающей с правого бока торбе. Животное дернулось от испуга, громко вхрапнуло — но в тот же миг из распоротой переметной сумы со звоном высыпались золотые и серебряные монеты. Тяжелый поток их упал на земь и матовой чешуей лег под конские копыта.
— Любо ли?
Ответом ему был возбужденный и одобрительный ропот трех десятков вооруженных мужчин.
Подождав, когда страсти немного поутихли, он продолжил:
— Это золото полито нашей кровью… Всем ли ведомо, что византийский император Цимисхий ценой несметных сокровищ купил мир у киевского князя?
— Ведомо! — Подтвердили дружинники.
— А вчера в страшной битве лишился князь Святослав и сокровищ, и самой жизни… — Дмитрий, бывший воевода Левшов, ещё раз оглядел своих недавних врагов-победителей.
Усмехнулся:
— Видно, мало добычи показалось степнякам. Захотели они и вашей долей завладеть!
Он все рассчитал верно — последние слова перекрыл рев ярости и возмущения. Пришлось даже сделать паузу, прежде чем продолжить:
— Петра, князя вашего, при мне зарубили. Все, что вы в честном бою с русичами добыли, теперь между собой делят… Неужели стерпите?
В небо, разгоняя остатки тумана, взметнулись копья и клинки:
— Приказывай, воевода!
— Веди нас!
— Что делать, Дмитрий? Укажи!
Человек, ставший волей судьбы и недавних врагов их предводителем тронул саблей рассыпанные под конскими копытами монеты.
Затем негромко, но так, чтобы все слышали, распорядился:
— Пойдем назад… К печенегам в гости!
… В одну из ближайших ночей, обманув погоню, болгары вернулись к пустеющему лагерю степняков. От захваченного сонным и пьяным табунщика они узнали, что большинство воинов хана с семьями, скотом и добычей уже снялась в обратный путь, к местам постоянных кочевий. Да и сам Куря тоже успел покинуть лагерь — рана его оказалась кровавой и тяжкой, но не смертельной.
Прежде чем умереть, пленник сообщил также, что ранним утром вслед за ханом отправится в путь оставшаяся часть его личной добычи…
Теперь Дмитрию было ясно, что делать дальше — ведь несмотря на численное превосходство сопровождавших сокровища печенегов жестоким искусством нападения из засад владели не только они.
Словом, на двенадцатый день после гибели Святослава перехваченный и отбитый у степняков караван достиг черкасского табурища — хорошо укрепленного поселения на границе Великой степи.
Жители табурища приняли усталых, израненых людей воеводы Дмитрия достойно: дали ночлег и пищу… Гости тоже в долгу не остались — даже малой толики отбитого у печенегов золота, серебра, шелка и драгоценных камней с лихвой хватило на то, чтобы расплатиться с хозяевами за кров и защиту.
Впрочем, отдых оказался недолгим — Дмитрию сообщили, что отряды хана Кури рыщут по всей степи в поисках беглецов. И что будто бы уже видели печенегов в одном дневном переходе от табурища…
Разумеется, воевода не посчитал себя вправе злоупотреблять гостеприимством хозяев. К тому же, следовало поскорее донести до всех весть о коварстве недавних союзников…
Пришлось опять уходить от погони — причем, уходить налегке, захватив только свежих коней и самое необходимое. Поэтому, прежде чем покинуть черкассов, схоронил Дмитрий несметные сокровища в тайном месте. А лик Пересвятой Девы, оставил при себе, сотворив особый знак и письмена на оборотной стороне иконы:
«Сделалась же тогда буря великая, ударили громы раскатистые, и пали с неба на землю ледяные камни».
… Видение исчезло. Умолк и женский голос — при этом Виктор скорее почувствовал, чем понял, что обладательница его не только молода, но ослепительно красива.
— Господи, почему? Почему сейчас только? — застонал Рогов. — Отец… Зачем знать все это мне, мертвому?
— Глупый, — с ласковой укоризной ответила женщина. — Ты же сам стремился сюда. Верно? Сам и пришел… А теперь прощай! Час ещё не настал, и Господь не приемлет тебя.
— Постой!
— Возвращайся домой. Домой… Возвращайся в свой ад, бедняга.
— Но что же…
— Разорви круг! Тогда — спасешься…
Небытие вокруг вспыхнуло огненным вихрем, скрутилось в воронку, стремительно завертело Виктора. Страшная боль, разрывая на части расплавленный мозг, сразу же стала единственным и последним его ощущением.
— Нет! Не надо… Нет…
— Не надо… Нет!
— Что? Чего это ты? — Склонившийся над Виктором давнишний лагерный приятель, Васька Росляков, в недоумении пожал плечами. — Чего, Витян?
Красавцем его назвать было трудно: рост, как говорится, метр с кепкой, обрит наголо, от татуировок синий, как кислородный баллон, да к тому же ещё — полная «хлеборезка» вставных зубов. Получил Васька восемь лет за нанесение тяжких телесных и срок ему предстояло мотать на всю катушку.
— Не помню… — Рогов открыл глаза и увидел высокий, облезлый потолок больничной палаты. Потом перевел взгляд на широкую, до ушей, «металлическую» улыбку приятеля.