— Вот и ладно… — Стражник любовно потрогал узлы. — Хорошо затянули? Тогда пойдем, посмотришь свою новую комнатку, парень.

Их целью стал средний коридор. Узкая, выложенная камнем щель, чадящие от недостатка воздуха факелы, сырость и одуряющая вонь. Миновали две парные двери, остановились у третьих. Пока Роппер возился с массивным засовом справа, Шагалан разглядел-таки в полутьме торец коридора. Замыкался он сплошной стенкой из толстых досок, почти доверху заваленной землей, обломками камня и мусором.

Наконец ржавый засов поддался, с визгом отъехала могучая, с влагой на металле створка.

— Заходи! — Нергорн толчком послал юношу вперед, сам шагнул следом, выставив факел и придерживая рукоять сабли на поясе.

Свет пламени врезался в масляно-плотную черноту провала, но лишь чуть раздвинул ее. Сразу несколько теней метнулись в стороны, зарябил неясный шум. Шагалан вначале подумал о крысах и только потом заметил людей. Впрочем, не заметить было трудно — тоннель шагов пять в поперечнике они заполняли до тесноты. Грязные, заросшие, оборванные призраки жались по стенам, прятались друг за друга. Кто-то лежал, вытянувшись, кто-то свернулся в комок, многие, отползая, волокли за собой лязгающие цепи. Казалось, в этих сверкающих белками глазах не сохранилось ничего человеческого, все погребено лавиной первородного ужаса. В длину тоннель был невелик, шагов восемь-десять, и содержал, по беглой прикидке разведчика, около пятнадцати узников.

Мрачно сопящий Нергорн обогнал юношу, прошел посредине, не обращая внимания на поспешно отдергиваемые босые ноги.

— Иди-ка сюда, счастливчик, — позвал из дальнего угла.

Вокруг тюремщика стремительно ширилась плешь. Замешкавшийся бедолага тотчас получил сочный пинок тяжелым сапогом и с визгом отлетел на товарищей.

— Раздайся, дерьмо! Насобирали вас, будто осин вдоль дорог мало. Тащат и тащат! Хорошо хоть виселица трудится, не капризничает. Кое-кто из вас уже завтра поутру с ней свидится, недолго терпеть.

Лишь подойдя вплотную, Шагалан понял, почему для него выбиралось именно это место: из стены на высоте груди торчало позеленевшее медное кольцо. Пять таких же тянулись, занятые, рядком по всему тоннелю. По первому впечатлению, к ним приковывали самых крепких и диковатых узников.

— Садись! — Тюремщик вздернул руки юноши повыше и начал приматывать веревку к кольцу. — Спать так, конечно, неудобно, ну да ничего, помучайся чуток, тогда утром и цепи наградой покажутся.

От двери приблизился Роппер:

— Туже крути, балда. Затягивай на совесть, отвяжется.

— Глупости, у меня слабины не дождешься, — отмахнулся Нергорн. — Дагара явится, еще перерезать доведется.

Выпрямился, довольно оглядел свое произведение, затем, повернувшись к застывшим рядом заключенным, проговорил негромко, сквозь зубы:

— И не дай вам бог попытаться узы ему порушить. Всех плетьми накормлю до отрыжки, а виноватых лично к палачам стащу. Понятно? Судя по тому, как трясутся ваши мерзкие рожи, понятно.

Он пихнул к Шагалану охапку подгнившей соломы, задумался:

— Надо бы с него сапоги снять. Грех пропадать добрым вещам.

— Брось, — откликнулся Роппер. — Не время сейчас. Пронюхает дознаватель — сам кнутов огребешь без меры.

— Да откуда пронюхает?

— Потом тебе расскажу, снаружи. Уже был как-то случай.

— Ну, тогда запирай, старина, пора на вечеринку. Здесь лишнюю минуту проторчишь — напрочь аппетит потеряешь.

— Верно подмечено, — хохотнул Роппер. — Хотя все же дело привычки. Ты, Нергорн, это… такая просьбица… может, вынесете сюда чего? Мне ж тут еще ночь… скоротать как-то… А я это… забуду… когда…

Слова потонули в скрипе ржавых петель, отзвуки разговора быстро гасли за глыбой двери и вскоре растаяли вовсе. Исчез последний отблеск света, вместе с ним пропала последняя струйка свежего воздуха. Шагалан внезапно ощутил себя запертым в мокром, зловонном, темном мешке, запертым всерьез и надолго. Чтобы как-то отогнать мелькнувшее по краю души отчаяние, он с трудом поднялся на ноги, подергал путы. Вязал человек наторелый, своими силами не освободиться.

Кругом никого не было заметно, хотя чувствовалось всеобщее легкое копошение. Тьма висела кромешная, и все же юноша почти физически ощущал на себе взгляды множества настороженных глаз. Такое взаимное молчание затянулось: он бессмысленно теребил веревки, вокруг неведомо как изучали его.

Внезапно щеки коснулись чьи-то холодные пальцы. Шагалан инстинктивно отдернулся, но тут же повис на путах, и пальцы настигли снова.

— Слышь, добрый человек, — раздался дребезжащий старческий голос. — У тебя, часом, поесть не найдется? Хлебца бы хоть кусочек, а то ведь кормят…

— Отстань, дед, — оборвал другой голос, хриплый и резкий. — Кто же к нам со съестным-то попадает? Будто не знаешь — кровопивцы все отнимут.

— Мне б только хлебца… — не унимался старик.

— Сказано, нет ничего. И быть не могло. Так что ползи отсюда, ползи.

Новый всплеск возни, дополняемой чьими-то подвываниями, совсем близко лязгнули цепи.

— Ты кто будешь, парень? — опять произнес резкий голос.

Шагалан покрутил головой и так и этак, однако сумел разобрать лишь смутный силуэт рядом с собой.

— Никто. Простой человек, то ли бродяга перехожий, то ли домовитый плугарь. Разве есть здесь разница?

— Хм. Разницы-то, пожалуй, никакой. Кто бы в башню ни попадал, наружу один путь — через виселицу. Но все ж интересно, с кем последние деньки горевать. Величают-то как?

— Шагалан.

— Забавное прозвище. А меня Шургой кличут. За что схватили?

— Язык беспечный подвел, ляпнул, что надо, там, где не стоило. Теперь шее за него отвечать.

— О-хо-хо, история обычная. Имперцы всякую вольность в зародыше давят беспощадно, а городские доносами пособляют. Впрочем, может, еще кнутом обойдешься, если словами ограничилось.

— До дела руки не дошли.

— И чего болтал-то?

Они переговаривались негромко, хотя было ясно, что в густой тишине камеры их беседе внимают все. Изредка неподалеку пробегал чужой шепоток, но тотчас замирал.

— Уж больно ты любопытен, Шурга. Мне к дознавателям только поутру идти.

— Не петушись, парень. Здесь-то из тебя правду никто силком не тянет. Народ подобрался тертый и битый, зато справедливый. Не чета тем же дознавателям. Пообщаешься с заплечного ремесла мастерами — бросишь крыситься на мирный разговор.

— Пыточникам выложишь все, и что знаешь, и о чем не ведаешь, — добавил сбоку чей-то слабый голос.

— Точно, — подтвердил Шурга. — Потому прибереги свою стойкость до завтра, Шагалан. Секретов открывать тебя не прошу, а вот добрым советом вдруг да обогатишься. Кой-какой опыт, будь он проклят, успели накопить.

— Хорошо, дядя… — Юноша усмехнулся. — Допустим, уломал.

— И чего ответишь?

— Насчет речей? Что ж, это не тайна уже, коль я с вами очутился. Расспрашивал людей про старика Сегеша.

— Тю, самое подходящее местечко нашел! А на черта тебе Сегеш?

— Повидаться хотел, познакомиться. Личность ведь прославленная.

Шурга попытался невесело рассмеяться, но захлебнулся надрывным кашлем:

— Тогда ты попал по адресу… Все дыхание отбили, сволочи! Только тут теперь и возможно увидеть Сегеша живым, без петли на шее. Правда, цена за свидание покажется высоковатой.

От тоскливых мыслей не осталось и следа. Шагалан хищно подобрался:

— Так Сегеш здесь, в этой самой башне?

— Ха, с утра был. И если, на манер Святых Пророков, облачком светозарным не сумел обернуться, то до сих пор здесь. В нескольких камерах отсюда.

— Здорово.

— М-да, куда уж лучше… Главное, парень, со свиданием поторопись, а то слушок пролетел — недолго ему с товарищами вшей кормить. Мылится уже веревка.

— Да, говорили, что Сегеш попался вместе с соратниками.

Шурга помолчал, продолжил хрипло:

— Были соратники, а нынче — такие же куски мяса на потеху палачам.

— И сколько же вас, дядя, оплошало?

Новая пауза.