Партизаны сами заботятся о хлебе насущном. К хлебу требуется еще и приварок. Значит, добывай и приварок! А кормить в соединении надо ежедневно больше трех тысяч человек, да, кроме того, на нашем довольствии человек триста из гражданского лагеря. Заботы о продовольствии никогда не оставляли нас.
Частично мы питались за счет трофеев. Вот перед нашим уходом на марш командир 1-го батальона сообщил, что в бою с бандеровцами он забрал у них не только пулеметы, пленных, но и продовольственный обоз. Благодаря этому 1-й батальон будет некоторое время обеспечен продуктами, а возможно, кое-что поступит и в общий котел соединения.
Однако надо иметь в виду, что непрерывных боев с оккупантами и бандеровцами мы не вели. Наша главная задача - диверсионная работа на железных дорогах. Правда, с остановленных минами поездов мы тоже иной раз брали продовольствие, но рассчитывать на одни лишь случайные трофеи не приходилось. Надо было проводить и так называемые хозяйственные операции.
Они бывали двух родов. В одном случае, узнав, где у противника есть большой продуктовый склад, мы нападали на этот склад, чтобы пополнить свои запасы. Но далеко не всегда партизаны добывали продукты силой оружия. Часто мы просто обращались за помощью к местным крестьянам, снаряжая в села мирные заготовительные экспедиции. Решено было провести их и здесь, за Стырью.
В этом районе продукты у крестьян имелись. Платить налогопоставки оккупантам народ отказывался, а забрать все и у всех силой немцы и бандеровцы не могли - спрятано, зарыто, попробуй отыщи! Мы же ничего забирать насильно не собирались. Взять у крестьянина без спроса кусок хлеба у нас считалось тягчайшим преступлением. За пять месяцев, что мы пробыли на Волыни, только два наших партизана запятнали себя мародерством. Оба были расстреляны перед строем. К слову, один из них в прошлом полицейский.
Хозяйственные операции, вернее, экспедиции мы провели в четырех селах. Все они проходили одинаково. Придут наши люди в село, созовут сходку, расскажут крестьянам о положении на фронтах, о партизанской борьбе, о том, что мы нуждаемся в народной поддержке, и просят дать им продуктов кто сколько может и хочет. Мужички скребут затылки, переглядываются, а потом кто-нибудь встанет и бочком-бочком к огороду или к лесу, чтобы вскоре вернуться уже с мешком за плечами... А тут как раз и важен первый пример!
Хороший, опытный агитатор политрук Сергей Вохмяков, ездивший на заготовки в село Привитувку, доставил оттуда 20 голов рогатого скота, 26 овец, 20 пудов муки, 40 пудов зерна, 6 пудов овса, 7 пудов гороха, 11 штук гусей. Примерно по стольку же было привезено из других сел. Мой заместитель по хозяйству Митрофан Степанович Малявко радовался, потирал руки, спешил все взять на учет... Последнее обстоятельство не очень-то по душе участникам продовольственных экспедиций. Вот сдашь Малявко столько добра, а с него что получишь? Норму!
Пока мы пополняли свои запасы, от Николенко не было вестей. Несколько раз искали его в эфире, но он не отвечал. Мы начали нервничать, беспокоиться... Утром 4 ноября из батальона пришла наконец радиограмма. Да еще какая! Вот ее текст:
"Лагерь свободен зпт фашисты погрузились в два эшелона зпт двинулись на восток тчк оба эшелона мною подорваны тчк часть бульбашей отошла направлении Балицкого тчк лагерь полной сохранности зпт можете возвращаться тчк Николенко".
Самое примечательное, что оба эшелона с вражеской техникой и живой силой наткнулись на наши мины, не дошли до фронта. Закономерный финал очередной попытки оккупантов избавиться от партизан! Мы много смеялись по этому поводу и дали Николенко следующую радиограмму: "Молодец тчк продолжай том же духе".
Начались недолгие сборы в обратный путь. Домой! Домой!.. Я и тогда и потом спрашивал себя: почему партизаны так радовались возвращению в Лесоград? Лагерь, конечно, хороший, удобный, но разве только в этом дело? Ну пусть бы лагерные бараки, хаты-землянки и прочий "жилой фонд" оказались разрушенными! Так ведь все можно восстановить или построить заново. И не только на старом месте, можно и в другом.
Нет, ликовали партизаны не потому, что не придется делать лишнюю работу! Каждый понимал, что враги потерпели еще одно поражение, радовался, что фашисты, так и не достигнув своей цели, были вынуждены отступить от незримых стен Лесограда. И поражение враг понес не только моральное. За эти две недели мы потеряли несколько человек, а каратели - несколько сот.
Но, по-моему, к праздничному чувству победы у наших людей примешивалось и еще одно, совсем иное. Многие воевали уже третий год. А ведь человек создан не для этого! Все сильнее тянуло партизан к дому, к домашнему очагу, к родным стенам. Настоящий дом далеко, до него шагать и шагать по военным дорогам. Поэтому приятно сейчас вернуться хотя и в походный, временный дом, но все же знакомый и обжитой.
В тот же день мы перешли вброд Стырь и двинулись дальше на запад. Душевно, приветливо, как старых друзей встречали нас крестьяне в Езерцах, Кухецкой Воле и других, ближайших от лагеря селах. 5 ноября мы достигли Лесограда, и минеры пошли снимать оставленные перед нашим уходом сюрпризы.
И вот я, Дружинин, Рванов, Солоид, Егоров и еще несколько командиров снова сидим в штабной хате-землянке, а давно не бритый, осунувшийся, но веселый Николай Михайлович Николенко рассказывает:
- Они - туда, я - сюда, они - сюда, я - туда! Мотал их по всему лесу... Немцы на просеках, на дорогах, а бульбаши по сторонам рыщут. Как только старый лагерь разрушили, все сразу назад - в Серхов. Там целые сутки сидели, наверно распоряжений из Ковеля ждали... Потом - в Маневичи, на погрузку. А у станции давно наготове наша рота! Тола ребята не пожалели. Все вагоны кувырком! Ну, и огоньку мы, конечно, дали на прикурку!
Всего день оставался до Октябрьского праздника. Этого времени хватило, чтобы снова устроиться на старых квартирах, помыться, почиститься, немного отдохнуть.
К вечеру выпал снег и тут же растаял. Но все равно идет зима, третья наша партизанская зима! Будет она и трудной, и суровой, и радостной. О первом очень большом и радостном событии, пришедшем вместе с наступающей зимой, я сообщил партизанам 7 ноября на нашем параде. Прокатилось "ура", взметнулись вверх шапки, люди, нарушая строй, обнимали и целовали друг друга, столько хорошего, волнующего вместили всего лишь два долгожданных слова:
- Освобожден Киев!
ТРУДНАЯ СУДЬБА
Хмуря широкие брови, комбат Николенко во второй раз доложил, что Петро Скирда непременно хочет меня видеть. Скирда перешел к нам с группой националистов, когда основная часть соединения находилась за Стырью, а в районе Лесограда оставался лишь 5-й батальон.
Переход этот был несколько необычен. Как правило, бандеровцы перебегали к партизанам во время наших удачных операций. Полученный от партизан удар являлся для обманутых, запуганных людей лишним психологическим толчком, помогающим разобраться, на чьей стороне правда и сила. В данном же случае обстановка была не в нашу пользу. Наступление, причем в крупном масштабе, вели гитлеровцы совместно с бульбашами. И вот в самый неблагоприятный для нас момент, как только фашисты прорвались в лес, тринадцать бандеровских солдат, возглавляемых Петром Скирдой, вдруг по доброй воле складывают оружие перед пятью разведчиками Николенко! К тому же Петр Скирда упорно хочет о чем-то поговорить с командиром соединения.
Конечно, надо его принять. Масса неотложных забот, связанных с возвращением штаба в Лесоград, помешала мне сделать это сразу же. Но теперь время обязательно следует найти.
- Пусть явится завтра утром! - сказал я Николаю Михайловичу.
У дверей комбат обернулся и снова нахмурил брови:
- Только вы с ним поосторожнее, товарищ генерал! Глаз не спускайте. Он на все способен.
- Откуда такие выводы?
- Уж больно бандитская физиономия у Скирды! Сами увидите... Типичный бульбаш!
Пожалуй, внешность явившегося ко мне на следующее утро перебежчика соответствовала такой нелестной характеристике. Петро Скирда оказался черноволосым угрюмым человеком выше среднего роста. Подбородок и щеки заросли многодневной щетиной. Длинные отвислые усы закрывали рот. Одежда грязная и очень рваная. Лет Скирде было, вероятно, за сорок.