То же происходит, если в диалоге участвуют толпы. Только после первого выстрела противоречия не замиряются, а начинается война, национальная или гражданская, или, так сказать, - конвенциональная, согласно предварительному договору. Что же, в этом случае противоречие остаётся неразрешимым? Ну нет! Когда кончается война, что такое теперь эти бывшие участники дискуссии? Трупы. У трупов нет гражданской принадлежности, нет и национальности. У них иная конвенция: молчание. Противоречие, стало быть, снова преодолено, преодолена пропасть между живыми, одинаково утверждавшими одно и то же, множественные тождественные Я. Смерть, по всей видимости, опять сняла это фундаментальное противоречие, мёртвые одним прыжком преодолели пропасть парадокса. Стремление преодолеть пропасть, снять противоречия жизни, есть стремление умереть? Похоже. Однако, осуществимо ли такое стремление в самом деле, не только по видимости? Нет ли тут очередного противоречия, не низвергнулись ли на деле и мёртвые в пропасть, которую посчитали преодолённой? И на этот вопрос можно ответить, однако - чуть позже.
Тут снова я слышу общий крик: но мы не хотим умирать, вернее: но я не хочу умирать! Тише-тише, чего вы так всполошились, не надо бояться, хватайте оружие первым, а если не успели, что ж: у смерти - если это правда - "кроткие глаза"... Ты и это читал, без сомнения. А читал ли ты "Круг Земной"? Эту книгу о круговороте не только в географическом смысле, но и о круговороте мигов, тьфу, о вечном круговороте ОДНОГО мига существования! Нет? Тогда подожди, скоро выйдет "Тристан" и лучше начать с него. В этой "хронике", как и в действительности, у событий нет концов и начал. Собственно, вся хроника - одно событие, неразделённое на происшествия, то есть, вся хроника описывает один миг. Но одно происшествие заметно перетекает в другое, свободно оказывается иным. Что же это значит? Это значит, что их разделение - это работа нашего читающего хронику ума, а не объективное состояние дел. Чтобы нам можно было сказать: вот это оно, а это уже другое. Чтобы как-то ориентироваться. Уже и ещё, но когда же именно? По отношению к чему такому - это "когда"? А если происшествия совсем разные, то как одно может породить другое, не заключая его уже в себе?
Э, нет. Сравнения тут, то есть - разделения, штуки самые сомнительные. Сравнивать совершенно разное, обращаться за правдой к иному - как же это возможно, коли оно совсем иное, если разности совсем разны, и между ними невозможно сравнение и нет, по существу, между ними других связей, кроме абсолютного несходства? Нет, за действительной правдой следует обращаться лишь к тождественному той же правде, к самой действительности, тождественной лишь себе. Выход, стало быть, один: счесть все происшествия скопом - одним большим событием, заключённым в тождественном, вовсе не ином по отношению к ним. НЕИНОЕ, вот разгадка ЭТОМУ. И его источник, Творец, автор и действительности, и хроники.
Неизменность Творца - источник всегда соответствующей Ему действительности, поскольку у Него нет ничего иного, кроме себя. Вся хроника, всё это действо - Он сам. Он и есть единственное событие хроники и действительности. Он - тот, кто на все наши: я есть, прикрикнет: нет, это Я есть. Утверждая - я есть, мы на самом деле утверждаем - Он есть. Потому что только в этом случае утверждение "я есть" лишено фундаментального противоречия между ограниченным Я и ничем не ограниченным ЕСТЬ. Только в этом случае мы находим неограниченному ЕСТЬ тождественное ему, также ничем не ограниченное Я. Вот почему противоречие, заключённое в факте существования наших Я, неразрешимо нашими же усилиями. А Ему и усилий не требуется. Ибо Он и без них всеобъемлющ, Ему некуда перетекать, только в тождественное себе же, в себя же. Ему некем оказываться, а значит и некогда. То есть, не имеет Он расписанного времени, когда это делать, и вообще во времени и расписании его не нуждается. Стало быть, о чём мы тут говорим, и всегда говорим, когда произносим: я? Мы о Вечности говорим.
Но всё это ты сможешь извлечь и из "Тристана", если поразмыслишь, а сейчас - короче: все наши страхи оттого, что мы знаем парадоксальность "я есть", и верим в существование вечности, ведь само слово "есть" соответствует вечному Я, не прошлому его, не будущему, не времени вообще, - но мы же отнюдь не уверены в собственном вечном существовании, в личном бессмертии. Потому и придумываем "воскресение". Между тем, тут и верить незачем, достаточно здраво помыслить, и... уничтожить все противоречия одним махом. Вот я сейчас изложу тебе тезисно, как это может происходить. И попробуй найди теперь в этом дурное.
В вечности вечно всё наличное в ней, всё наличное в ней есть, или мы не о вечности говорим.
Ничто не может исчезнуть из вечности, умереть в ней, или мы не о вечности говорим.
Ничто не может в вечности родиться или воскреснуть, или мы не о вечности говорим.
Ничто не может начаться или кончиться в вечности, или мы не о вечности говорим.
В вечности нет начал и концов вещей, нет причин и следствий, или мы не о вечности говорим.
В вечности нет завтра и вчера, нет сегодня, нет уже или ещё, есть наличное, или мы не о вечности говорим.
Всё подпадающее под определение "есть", в том числе и я, наличествует в вечности, или мы не о вечности говорим.
Ничто наличное не может исчезнуть, не может этого и никто из нас, или мы не о вечности говорим.
Всё наличное есть, поскольку оно даётся мне, или его нет, или меня нет, или мы не о вечности говорим.
Но я есть, поскольку я дан себе, поскольку мы о вечности говорим.
Данность это дар, это дар навечно, его не отбирают назад, ибо в вечности нет ни назад, ни вперёд, есть только есть. Или мы не о вечности говорим.
Вечность существует, пока существует это "есть", то есть, само существование, или мы не о вечности говорим.
"Есть" длится ровно столько, сколько длится вечность: один миг, или мы не о вечности и существовании говорим.
С точки зрения вечности любое время протекает ровно миг, неотличимый от того, что называется "точка", или мы не о вечности говорим.
Никто не может выйти из вечности, как выходят из какой-нибудь партии, с ней нельзя покончить, как с какой-нибудь хроникой, её круг - совершенно круглый, потому что граница её круга недостижима и центр её круга везде, или мы не о вечности говорим.
Я всё равно вечен, хочу я того или нет, или мы не о вечности и не обо мне говорим.
Ты всё равно вечен, сопротивляешься ты тому или нет, или мы не о вечности и тебе говорим.
Желание не быть вечным, сопротивление тому, чтобы быть вечным, это сопротивление тому, чтобы быть, это изъян вечности, или мы не о вечности говорим.
Но я, но ты - есть, и наши желание и сопротивление не приведут нас даже к смерти, о бессмертии же и вовсе умолчу... Изъяны не мешают вечности быть вечной. Ведь мы всё же о вечности говорим.
Желание и сопротивление приведут нас лишь к тому, что мы вечно станем желать смерти, и вечно сопротивляться неизбежному бессмертию, к страданию вечному, и ни к чему больше, ибо мы о вечности говорим.
Итак, мы свободно избираем себе вечное наказание, ведь мы желаем и сопротивляемся свободно, и можем сопротивляться вечно, поскольку мы о вечности и говорим.
Многие полагают, что свобода - данность или дар вообще сомнительный. Какое же это печальное зрелище! Упрекающий Творца в том, что Он придумал для нас столь изысканное наказание, упрекает Его в том, что он придумал, собственно, человека! Упрекающий требует, чтобы вместо человека Творец создал раба или хряка, то есть, чтобы Творец ограничился при Сотворении Мира самим упрекающим. И больше не смел создавать никого.
Многие полагают, что нет более принудительной вещи, чем свобода, но я боюсь, что они путают свободу со свободой хамить. Никто не понуждает тебя быть хряком-хамом, ты сам усматриваешь в хамстве смысл жизни, по своей собственной воле. Ты используешь дарёную свободу по собственному усмотрению, значит, ты очень предусмотрительный хам. Спросишь, а в чём же по-моему этот смысл? Отвечаю словесно: отстань, глупый. При этом я всё же отвечаю на вопрос и молча: я тычу пальцем традиционно в себя. Но если бы у Иисуса не были связаны руки, Он мог бы ткнуть пальцем в кого угодно, хоть и в Пилата. У меня также связаны руки расстоянием, иначе бы я ткнул в тебя.