- Значит, вы сами можете его варить! На что тогда я вам нужен?
- Верно. Мы и пытались это сделать. Воспроизвели его с абсолютной точностью. Но чего-то не хватает, а чего - мы не поймем. Теперь мы ведем поиски, ищем, чего именно нам недостает.
Прежде чем стать сапожником, Ратинье был крестьянином, воспитание получал в то время, что называется, на навозе, на базарах да ярмарках. Откуда и вынес изрядный запас всяких уловок и хитростей. Раз это тарабарское племя заинтересовалось его капустным супом, не надейтесь, что так он и откроет им сразу секрет его приготовления и будет отвечать на все вопросы кому-то там, в небе, невесть где. Лучше уж поломаться для начала.
- Раз мой суп вам вредный, так не ешьте его! А чем именно он вам не угодил и почему это вы тогда так суетитесь?
- Если бы мы знали, мы бы не назначали комиссию для расследования. Хочу вам сообщить, что на Оксо только и разговоров что о вашем супе, мсье Ратинье.
Глод даже зарделся от гордости. Ему мерещилось, как целое сборище стариков в желто-красных комбинезонах спорят о достоинствах его супа, кулдычат по-индюшачьи, собравшись на форуме, а форум ему представлялся точь-в-точь как площадь Алье в Мулене. Если там есть такая, они устраивают перед префектурой манифестации, несут плакаты, на которых написано: "Требуем суп Глода!", "Суп Глода для всех!", "Свободу супу Глода!"
Он даже испугался нарисованной воображением картины. Во всем Гурдифло, в поселке, в Жалиньи варят точно такой же капустный суп, что и он. Даже Бомбастый, хотя он не из первых кулинаров. Почему же тогда на его долю, на долю Клода Ратинье, выпал такой всекосмический почет?
Устыдившись, он буркнул, будучи человеком честным:
- А знаешь, капустный суп каждая здешняя хозяйка готовит точно так же, как я. Да и некоторые мужчины тоже! Почему именно мой, Диковина?
- Если бы, мсье Ратинье, вы стали повсюду в округе болтать о летающей тарелке, я больше бы сюда никогда не вернулся, даже ни за какие ваши земные капустные супы. Вселенной правит закон молчания. Или, если вам угодно, таково правило, существующее в надзвездном мире. Вы меня позвали в первый раз, как позвали только что, и я прилетел. А если вы меня позвали, значит, вам можно довериться.
- Позвал, позвал, пусть будет что позвал... Шерасс тоже тебя таким же манером звал.
- Ваш зов был более доходчив, чем его.
И снова Глод чуть не задохнулся от тщеславия - оказывается, он побил своего соседа по части децибелов, и его спортивный рекорд официально зачтен. Он снова выпил стаканчик, на сей раз со вздохом сожаления по адресу своего гостя:
- Бог ты мой, до чего же хорошо, особенно если тебя жажда мучает! Ты, бедняга, и не знаешь, чего лишаешься. Видать, вы все на вашей звезде сильно недужные, если не можете вина выносить! Все-таки в один прекрасный день надо будет тебе попробовать! Для начала хотя бы полстакана...
- Нет, мсье Ратинье.
Этот вторичный отказ рассердил Глода.
- Ну и помрете так, придурками! И правильно сделаете! Придурок - это значит идиот.
- Знаю, знаю. Я ведь говорю, как вы говорите, мсье Ратинье. Ведь я у вас научился.
Глод принес из погреба кусок сала, отрезал от него здоровый шматок.
- Надоел ты мне со своим "мсье Ратинье"! Не могу слышать этого. Одни только жандармы смеют называть меня "мсье Ратинье"!
Он разжег печурку. На одном ее конце грелся капустный суп. Глод подтащил кочергой к дверце две головешки, поставил сковородку прямо на огонь, нарезал сала мелкими квадратиками. Острый аппетитный запах, смешанный с дымком, наполнил кухню.
- Короче говоря, - разглагольствовал Глод, хотя Диковина его не слушал, - короче говоря, на твоей звезде вы лопаете всякие гранулы, как нынешние свиньи и телята, а вкус у них такой, словно газетную бумагу жуешь. Прожить так двести лет, по-моему, это вовсе не жить. Если хочешь, пойди посмотри на нашу с Бомбастым свинку, так вот она, когда ей еду приносишь, во все рыло смеется, а ест почти то же самое, что и все христиане едят. Кроме шуток, когда она картошку уплетает, видно, что счастлива. Она тоже, как и я, рано или поздно помрет, но хоть при жизни свои нехитрые радости имела. А это доказывает, что вы поглупее поросенка, слышь, Диковина? На что это ты уставился?
Гость поднялся со стула и стал перед фотографией на стене, где были изображены молодожены Ратинье. Глод быстренько вывалил в суп зазолотившиеся шкварки вместе с вытопившимся салом, прикрыл кастрюлю крышкой и только после всех этих операций подошел к Диковине.
- Вот это мы с моей бедняжкой Франсиной в день нашей свадьбы. Хоть ты вот никогда не меняешься, я-то здорово переменился. Радовался, что твой зяблик, а у Франсины ляжки были розовые-розовые. А у тебя жена есть?
- У нас на Оксо вообще нет женщин.
- Да что ты! Правда, с одной стороны, это даже спокойней, возвращаешься из бистро, и сцен тебе никто не устраивает...
- У нас и бистро тоже нет.
- Тогда зря женщин у вас нету! Ведь единственное преимущество как раз и ни к чему! Но... если у вас баб нет... как же вы детей рожаете?
Он сам не знал, как у него хватило смелости задать такой вопрос. Диковина, заметив его смущение, тут же ответил:
- У нас общая родительница, которая самооплодотворяется химическим способом. В три месяца мы уже достигаем совершеннолетия.
Такое объяснение превосходило умственные способности Глода, представившего себе эту межпланетную пчелиную семью, у которой вместо родной матери какие-то химикаты или там кислота.
- Ты из меня полного кретина сделаешь со всеми твоими россказнями о белых воронах и пятиногих телятах!
Взяв носовой платок, он обтер с фотографии толстый слой пыли.
- Хорошенькая она была, моя Франсина. Как, по-твоему, Диковина, ведь правда милашка?
- Я не понимаю, что вы хотите этим сказать...
- Вы и впрямь в женщинах не разбираетесь, если обходитесь без них. Тем хуже для вас, потому что, кроме возвращений из бистро, о чем я тебе уже рассказывал, у них, у этих баб, не все так уж плохо. Иной раз даже словно в раю побываешь. Вот и у меня с Франсиной так было...
Растроганный воспоминаниями, он громко высморкался, и с фотографии слетело последнее облачко пыли.
- Померла она, - запинаясь, пробормотал он, - померла она, божье дитё. Уже десять лет,как померла. А ведь ей только шестьдесят минуло. Ох, Диковина, до чего же мне ее не хватает!..
Машинальным жестом он положил ладонь на плечо гостя, как человек человеку, как своему другу, и Диковина почувствовал какое-то непонятное волнение, неведомое на их астероиде, а Также всю нелепость проводимого им расследования, ради которого его послали в командировку, ему с трудом удавалось держать себя в руках. Глод шмыгнул носом, снял с плеча гостя руку.
- Прости меня, Диковина. Это так, пустяки, ты этого понять не можешь, раз сделан ты из дерева, да не из того, из которого флейты вытачивают. Признаться, поджидая тебя, я сам ничего не ел, только кусочек сыра сжевал. Поужинаем вместе, сообразим вдвоем, как на троих.
На клеенку, покрывавшую стол, он поставил две мисочки, бросил в каждую по несколько ломтей хлеба, налил дымящегося супа.
- Да ты понюхай только, - возликовал он, до того восхитил его самого веселый запах супа, шибавший в нос, - да понюхай ты и скажи, хорошо ли пахнет! Пахнет, если хочешь знать всем, кроме ног. Садом пахнет, стойлом, свежими овощами, землей пахнет! Землей, Диковина, землей, слышишь? Землей. Да, сынок, землей после дуждя! Надо говорить дождя, а здесь у нас дуждя говорят, потому что так еще мокрее получается!
- Землей после дуждя, - старательно выговорил гость.
- Молодец! Говоришь как настоящий чуловек!
- Говорю как настоящий чуловек, - повторил Диковина.
- Славно. Да ешь ты, а не болтай зря. Суп надо горячим есть, ничего, если и обожжешь чуток свою старую гранулированную глотку!
Забыв о всех предосторожностях, сопровождавших первую пробу, гость мигом проглотил свою порцию супа, как заправский крестьянин, весь божий день промахавший на лугу косой. Глотал он бесшумно не в пример Глоду, который за столом и знать не желал всех этих парижских тонкостей. Они одновременно расправились с супом, и Ратинье, утерев усы кончиком тряпки, откинулся на спинку стула и промурлыкал: