Уже после того как меня уволили из газеты Березовского, вдруг раздался телефонный звонок, и я услышала в трубке:
– Лена, это Березовский. Я звоню, чтобы выразить вам восхищение вашей книгой!
Березовский заявил мне, что «Байки кремлевского диггера» – «первая книга за последнее время, которую он прочитал от начала и до конца на одном дыхании. Последней книгой, которую я вот так же прочитал от корки до корки, была только „Невыносимая легкость бытия“ Кундеры…»
Надо же, читать умеет, – с ехидством подумала я. Березовский заверил, что мне удалось «абсолютно точно передать запах времени» и «ощущение ответственности за страну, вернее, ощущение отсутствия такой ответственности у основных политических игроков». Из уст одного из главных участников инсайдеровского процесса ельцинского двора (да еще и того, кто наверняка обижен данным ему в книге эпитетом «злой гений российской политики») такая оценка звучала не только как комплимент, но и как самокритика. Не скрою: я была польщена. Хотя и отдавала себе отчет, что накануне выборов ценителю литературы Березовскому в первую очередь наверняка приятно, что Путину в книге досталось еще больше. Впрочем, в демонстрации дружеских чувств Березовский пошел еще дальше: в конце января 2004 года я получила приглашение приехать к нему на день рождения. Я почувствовала, что навестить его в «изгнании» – это круто. И внезапно очутилась среди очень тесной компании его ближайших друзей и семьи – сначала на празднике в лондонском офисе, а затем в его доме под Лондоном. Говорили о Маркесе. Надо сказать, что самым сложным был выбор подарка для олигарха. Ну что можно подарить человеку, входящему в сотню самых богатых людей мира, рассуждала я. «Ролс-Ройс»? – как-то пошло… Я подумала, что нужно подарить что-то такое, чего ему точно никогда не подарят его богатые друзья и испекла Березовскому в подарок домашнее еврейское печенье с корицей, изюмом, грецкими орехами, вареньем и тертой лимонной корочкой. Делаю я это печенье, конечно же, гениально. Но все гениальное, как известно, бывает штучным. И сильно разнесенным во времени. Так, чтобы запомнилось на всю жизнь. Короче, последний раз я делала это печенье, когда мне было 17 лет. Ну и, разумеется, как всегда, отложила все на последний момент. Представьте себе: глубокая ночь с четверга на пятницу. А в пятницу утром я должна вылетать к Березовскому. И тут я обнаруживаю, что дома у меня, разумеется, даже скалки нет, чтобы раскатать тесто для печенья. Я бужу соседку напротив и прошу у нее скалку напрокат (ту самую соседку, у которой спустя полторы недели вышибло взрывом бомбы верхнее перекрытие двери. И которая потом, наслушавшись каких-то папарацци, с тревогой спросила меня: «Лена, а правда, вы моей скалкой торт для Романа Абрамовича делали?»). Возвращаюсь домой, раскатываю печенье, готовлю начинку, закатываю рулетики, укладываю на противень, посыпаю корицей, аккуратненько разрезаю дольками, ставлю в духовку и обнаруживаю, что духовка не работает. Разумеется, я ни разу в жизни ею не пользовалась с тех пор, как сняла эту квартиру. Таким образом, в три часа ночи я оказалась перед нехитрым выбором: либо выбросить сырое тесто со вкуснейшей начинкой в мусорное ведро и явиться к имениннику без подарка, либо… разбудить соседку еще раз. Дважды за ночь будить одну и ту же соседку я все таки не решилась. Взяв противень, я отправилась на первый этаж к легендарной Галине Бекетовне – душе Дома Нирнзее (той самой, к которой потом после взрыва приходил какой-то тип и просил шпионить за мной, как вы прочитаете чуть ниже). Я пощадила нервы женщины и не стала ей говорить, для кого до полпятого ночи пекла печенье в ее плите. Ну и, в общем, пока я, поставив противень в духовку, бегала то к себе в квартиру, то к Галине Бекетовне, печенье, разумеется… Нет, ну не до угольков, конечно… Но, как бы так сказать поприличнее: нежность уже перешла в зрелость. Поэтому, когда 2 февраля сразу после взрыва бомбы около моей квартиры Березовский позвонил, чтобы узнать, живали я, и выразить поддержку, я на всякий случай осведомилась у него:
– Борис Абрамович, скажите честно: вы там случайно, зуб о мое печенье не сломали?
Он оценил шутку и со смехом заверил, что нет, что печенье ему понравилось. В интервью «Коммерсанту» сразу после взрыва, когда корреспондент поинтересовался, не считаю ли я, что взрыв заказал Березовский, мне пришлось объяснить:
– Вы знаете, несколько дней назад я была у этого человека дома на дне рождения. Я подарила ему печенье. Печенье, конечно, слегка подгорело. Но, честно говоря, я не думаю, что он стал бы мне за это мстить таким способом.
Вот теперь вы знаете реакцию узкой читательской аудитории. И вам судить – кто из моих «друзей» спустя три месяца после публикации книги мог передать мне горячий, слишком горячий привет в виде бомбы под дверью. В принципе я могу понять, почему, после того как я «взорвала» их, они в ответ решили взорвать меня. Ну что я могу поделать, если на этот раз у меня это вышло чуть более профессионально, чем у них?
ПРОСТО ЧТОБЫ ПОПРОЩАТЬСЯ
Вы, видимо, уже догадались, что, проведя несколько недель после взрыва бомбы за границей, я все-таки вернулась обратно в Москву. А возвратившись, я, наконец, четко поняла, почему меня всю жизнь так тягостно, так маниакально, так по-личному тревожил каждый провал в политике реформ. Идиотски звучит, да? Просто, видимо, я интуитивно, каким-то шестым чувством предвидела, чем все это закончится лично для меня. Перечислить? Тем, что, выходя теперь из квартиры, я каждый раз проверяю, нет ли под дверью растяжек от очередной бомбы – как меня научили специалисты по секьюрити. Тем, что если за мной в моем родном городе десять минут подряд идет по улице один и тот же человек, то я догадываюсь, что это вряд ли поклонник, желающий взять у меня автограф. Тем, что я никогда больше не говорю ни о чем важном по телефону, а если говорю – то каждый раз опытным редакторским взглядом представляю, как эффектно будут смотреться эти распечатки на каком-нибудь сайте, куда спецслужбы регулярно сливают прослушки. Тем, что выпуски теленовостей вызывают у сограждан в лучшем случае легкий матерок: недавно зашла в аптеку, а там две продавщицы по телевизору услышали, как Путин говорит Фрадкову про «хороший задел на будущее». И обе тетушки, хором, не сговариваясь, друг другу: «Брежнев,… твою мать!» Но главный и самый страшный итог – я теперь каждый день боюсь за родных и друзей, спускающихся в метро и переходы как на отложенную казнь, в ожидании новых терактов. И каждый день, оказываясь в магазине, кино и даже просто на улице, вынужденных гнать от себя мысль: «Где в следующий раз?» Вот ровно так человеку, находящемуся сегодня у власти, удалось за неправдоподобно короткий срок изуродовать мою страну, мой родной город. Вот таков лично у меня исторический итог провала либеральных реформ в России. История – это вообще предельно личная штука. Сугубо индивидуальная. Коллективным вообще бывает только психоз. Но иногда в истории случаются странные, волшебные воронки – едва осязаемые, но оттого не менее реальные, закручивающиеся по едва ли объяснимым для человеческого сознания спиралям – когда великие шансы предоставляются не отдельным людям, а целой стране. Предоставляются не «за что», а вопреки. Просто потому, что до этого в истории, сделанной человеческими руками, уже было чрезмерно много зла и бездарности. Так вот, точно так же, как у отдельного человека всегда есть выбор – принять даруемый ему шанс и изменить жизнь – или профукать дар, и продолжить жить средненькой, недореализованной, и из-за этого несчастной жизнью – точно так же и у страны. Страна тоже может воспользоваться тем чудом, тем великим шансом которые ей дарован, – а может вновь, как ветеран-аллигатор, уползти обратно в знакомое, тёпленькое, ленивое и зловонное стигийское болото. Так вот, Ельцин, несчастный старый больной дедушка Ельцин, был чудом. Вернее – конечно, не он сам. Просто был тем, кто неожиданно почувствовал этот великий ритм и дыхание времени, этот великий шанс и великий вызов. И – как маг постарался соответствовать этому вызову. Ну подумайте сами: человек, который всю жизнь проработал в коммунистической партийной номенклатуре, вдруг в 60 лет, задрав штаны, залезает на танк – и ломает свою судьбу. Все-таки что-то символическое была в том, что Ельцин приехал в Москву именно из Екатеринбурга, где в начале прошлого века большевики убили доктора Боткина и семью его любимых пациентов. Был какой-то странный смысл и в там, что именно Ельцин в советское время приказал снести злосчастный Дам Ипатьева – первый расстрельный подвал XX века. И именно этот Ельцин несколькими годами спустя, вдруг, по какому-то наитию, превратился в яростного антикоммуниста, кающегося за массовые убийства и репрессии почти вековой красной диктатуры в моей стране. В Ельцине действительно был какой-то дух покаяния. Ну откуда еще в партаппаратчике, привыкшем управлять волюнтаристскими методами, вдруг, когда он пришел в Кремль (то есть, когда властных возможностей стало на много порядков больше), появилась святое, бережное отношение к журналистам? Ельцина поливали в прессе грязью так, как ни одному президенту за последние десятилетия, наверное, не снилась. И он ни разу не закрыл ни одну газету, ни один телеканал и даже не привлек к суду ни одного журналиста. Поймите меня правильно: я ничуть не обожествляю старого, тяжко и неуёмно закладывавшего, взбалмошного человека, который в моменты депрессий позволял своей семье и окружению из-за неумных мелко корыстных интриг разваливать одну за другой все властные и экономические конструкции, которые могли гарантировать стране стабильность и цивилизованное развитие. Я вообще говорю сейчас не о Ельцине. Я о нем и так уже наговорила в своей первой книге много хорошего, плохого и разного. Я говорю о духе истории. Свою историю можно прожить как великую, а можно – как бездарную. Знаете, это точно так же, как когда парень влюбляется в девушку, но она кажется ему недосягаемой. И вместо того чтобы заняться самосовершенствованием, он, с горя, плюет на мечту и идет в бордель. А потом берет и женится на другой, случайно подвернувшейся под руку. И вроде и жена ничего, как у всех, и дети не дебилы, только вот вся жизнь из-за этого как-то моментально бессмысленной стала, и удавить всех почему-то хочется. Вот точно так же случается и со страной, упустившей свой шанс. Она погружается в безвременье и серенькое уныние. Именно таким был Советский Союз при Брежневе: страной нереализованных спившихся гениев. Заживо замурованных в официоз. Именно такой (ну только чуть более сытой) рисковала стать и путинская Россия. Тоталитарная власть бездарна прежде всего потому, что ставит талантливых людей перед невыносимым выбором: либо «прогнуться» и превратиться в обслуживающий персонал Кремля (то есть слиться с бездарностью), либо быть вышвырнутым на улицу и оказаться лишенным права работать в своей стране в своей профессии. Я говорю страна «рисковала», а не «рискует», потому что теперь, после теракта в московском метро, взрыва на Рижской, гибели самолетов, Беслана, даже застой и серость может показаться самой светлой – и уже нереализуемой мечтой Путина.