В ее улыбке Пену почудилась та же насмешка, с какой она смотрела на него в вечер бала, и его снова кольнуло воспоминание о пережитом позоре. Но Лора, увидев, с каким угрюмым, озабоченным видом он идет по дорожке, пошла ему навстречу, глядя открыто и приветливо, и протянула ему руку в кожаной перчатке, которую мистер Пен и соизволил пожать. Однако трагическое выражение все не сходило с его лица, и во взгляде, обращенном на Лору, была торжественная скорбь.

- Извини, что в перчатке, - смеясь, сказала Лора. - Мы что, неужели опять сердимся?

- Зачем ты надо мной смеешься? - спросил Пен. - И тогда, в Бэймуте, смеялась и перед всеми выставила дураком.

- Артур, милый, я не хотела тебя обидеть. Но и ты и мисс Бомбл выглядели так уморительно, когда... когда вы столкнулись, что я просто не могла отнестись к этому серьезно. Право же, Пен, это такой пустяк! А уж если кого жалеть, так мисс Бомбл!

- А будь она неладна! - вспылил Пен.

- Чего уж тут ладного! - подхватила Лора. - Ты-то мигом вскочил; а она, бедняжка - никогда не забуду! - как села, так и сидит в своем красном платье и озирается по сторонам... - Лора скорчила гримасу, изображая, как выглядела мисс Бомбл, однако тут же спохватилась. - Нехорошо над ней смеяться. А вот над тобой, Пен, следует посмеяться, если ты мог расстроиться из-за такой безделки.

- Кому-кому, а тебе, Лора, не должно надо мной смеяться, - проговорил Пен с горечью.

- Это почему? Разве ты такой уж великий человек?

- Ах нет, Лора. Я - жалкий человек. Довольно ты надо мной издевалась.

- Ну что ты, Пен! У меня и в мыслях не было тебя обидеть. Неужели сестре нельзя и пошутить с тобой, ты же умный человек! - И она снова протянула ему руку. - Ну прости меня, больше не буду.

- Вот эта твоя доброта мне горше всех издевок, - сказал. Пен. - Ты всегда оказываешься выше меня.

- Как! Выше великого Артура Пенденниса? Возможно ли это? (Не исключено, что в характере Лоры, наряду с добротой, было и немножко коварства.) Неужели ты считаешь, что женщина может быть равна тебе?

- Тем, кто оказывает благодеяния, не пристало глумиться. Мне и без того не сладко быть тебе обязанным. Ты меня презираешь, потому что я взял твои деньги, и я достоин презрения; но с твоей стороны это невеликодушно.

- Деньги! Обязательства! Как тебе не совестно, Пен! - сказала Лора, вспыхнув до корней волос. - Разве наша мать не вправе распоряжаться всем, что мы имеем? Разве не обязана я ей всем своим счастьем? Что такое несколько жалких гиней, если с их помощью можно ее успокоить, облегчить ее тревогу за тебя? Ради нее я пошла бы работать в поле... нанялась бы в служанки. Ты это отлично знаешь, - продолжала мисс Лора, все более горячась, - и ты называешь какие-то жалкие деньги обязательством? Это жестоко, Пен, это недостойно тебя! Если уж я не могу уделить от своего избытка моему брату, то кому же? Да и не мои это деньги, а маменькины, как и все, что я имею, как и моя жизнь. - И восторженная девушка подняла глаза к окну спальни Элен и послала ей свое благословение.

А вдова, украдкой глядя на своих детей из того самого окна, к которому были обращены глаза и чувства Лоры, волновалась и надеялась, что ее молитва будет услышана; и ежели бы Лора сказала слово, которого ждала от нее Элен, кто знает, от каких соблазнов был бы избавлен Артур Пенденнис или через какие иные испытания ему довелось бы пройти? Возможно, он тогда остался бы в Фэроксе до конца своих дней и умер помещиком. Но разве это спасло бы его? Соблазн - послушный слуга, он готов жить и в деревне; мы знаем, что он селится не только в больших городах, но и в келье отшельника, и разделяет одиночество анахорета, удалившегося в пустыню.

- Твоя жизнь, Лора, в самом деле принадлежит матушке? - спросил Пен, задрожав от сильного волнения. - А тебе известно, чего ей хочется больше всего на свете? - И он опять взял руку девушки в свою.

- Чего, Артур? - Лора отняла руку, взглянула на Пена, потом ни окно спальни и потупилась, избегая его взгляда. Она тоже вся дрожала, чувствуя, что наступила решительная минута, к которой она втайне готовилась.

- У нашей матери есть заветное желание, Лора, - сказал Пен, - и ты, я думаю, знаешь - какое. Не скрою, она поведала его мне; и если ты, дорогая моя сестра, согласна его выполнить, я готов. Я еще очень молод, но горести и разочарования состарили меня. Я могу тебе предложить лишь очень усталое сердце. Я утомлен, хотя жизненная борьба для меня едва началась. Я неудачник; я пользуюсь помощью тех, кто по праву должен бы рассчитывать на мою помощь. Не скрою, мне стыдно принимать твою щедрость, хоть я и благодарен тебе от души. Когда матушка мне рассказала, что ты для меня сделала, как ты дала мне возможность еще раз попытать счастья в жизни, я готов был упасть к твоим ногам и сказать: "Лора, пойдем со мной, будем бороться вместе! Твое сочувствие придаст мне сил. У меня будет самая нежная, самая великодушная на свете помощница". Ну как, Лора, согласна ты составить счастье нашей матери?

- А ты думаешь, она может быть счастлива, если ты не будешь? - спросила Лора тихо и грустно.

- Почему же не буду? - живо отозвался Пен. - С такой-то женой? Первая моя любовь была отдана другой. Я сломленный жизнью человек. Но я стал бы любить тебя нежно и преданно. Я растерял немало иллюзий, но надежды еще сохранил. Я знаю, у меня есть способности, хоть я и растрачивал их безрассудно; они еще мне послужат... если будет, ради чего стараться. Позволь мне уехать с мыслью, что я вернусь к тебе. Позволь мне уехать, позволь работать и надеяться, что ты разделишь мой успех, буде я его достигну. Ты столько дала мне, Лора, неужели ты ничего не примешь от меня?

- А что ты можешь дать, Артур? - спросила Лора, и Пен вздрогнул при звуке ее печального голоса, поняв, что выдал себя.

Да, объяснение получилось не такое, каким оно было бы два дня назад, когда он помчался к Лоре, своей избавительнице, благодарить ее за вновь обретенную свободу! Если бы ему удалось поговорить с ней тогда, он говорил бы иначе, и она, возможно, иначе бы слушала. Он просил бы ее любви от полноты благодарного сердца, а не предлагал бы в ее распоряжение сердце усталое и пустое. И Лора приняла его предложение как обиду. Ведь он так и сказал, что не любит, а между тем не допускал и мысли об отказе.