В следующий миг Швейцер попытался открыть глаза, но не смог.
"Завтра открою", - подумал он равнодушно.
- ... Спит! - удивленно прошептал Остудин. - Ему завтра кишки выпустят, а он спит. Похоже, что и вправду отравился.
7
- Попрошу встать, - голос отца Савватия был полон необычного подобострастия. - Позвольте представить вам господина Феликса Браго, члена тайного попечительского совета. Господин попечитель, рискуя жизнью и бессмертной душой, прибыл к нам с плановой инспекцией.
Что-то глухо обрушилось, но это класс, наоборот, встал. Таврикий, уступая власть, смиренно отошел в угол.
- Господь милостив, - почти пропел Савватий и вышел на середину. - Наша жертва пришлась Ему по душе. Господин Браго принес нам добрые вести: Враг терпит поражение за поражением. Кроме того, он привез нам сто пятьдесят пар солнцезащитных очков, и мы теперь сможем безбоязненно взирать на солнечное затмение.
Попечитель Браго слегка кивнул. Вид его заставлял вспомнить о Духе, Который веет, где хочет. Великой тайной казались мотивы, побудившие Духа веять именно в Браго. Господин попечитель отличался редкостным безобразием. Грузный, огромного - выше Савватия - роста, похожий на жабу не только обрюзгшими чертами лица, но самим его цветом - землистым, с зеленым оттенком, почти навозным. Не было в лице и здоровья: глаза попечителя, темно-карие и выпуклые, были обведены насыщенными черными кругами. Гладко выбритые щеки лишь прибавляли мерзости, все у него дрожало и колыхалось, а безупречный, тщательно отутюженный костюм казался неуместным и неестественным, словно Браго был страшной куклой, которую разрядила на свой вкус малолетняя шалунья-великанша. В ушах господина Браго рос можжевельник, а брови, напротив, почти напрочь отсутствовали. Попечителя не спасал даже внимательный, умный взгляд: мороз пробирал при одной лишь мысли о возможном предмете его внимания и действиях, которые он совершит с этим предметом.
Появление Браго было, конечно, крупным событием - гости извне бывали в Лицее редко. Но лицеисты его ждали: после таинства Устроения их неизменно навещали всевозможные инспекторы и дарители. Из тех одиннадцати, что помнил Швейцер, только три не сопровождались высоким визитом.
- Добрый день, господа, - улыбка у Браго была фальшивой. - Господин ректор слишком щедр на похвалы. На все воля Божья, но я не могу согласиться с его истолкованием моего приезда. Господин ректор усматривает в этом великий промысел, но, право слово, сто пятьдесят пар очков - такой пустяк...
Ответом ему было почтительное молчание. Попечитель, сказав свою речь, смешался и явно не знал, что делать дальше.
- Собственно говоря, - нашелся, наконец, господин Браго, - я пришел просто посмотреть на ваши лица. Заглянуть в ваши глаза. Почувствовать единство с теми, с кем нация связывает свою последнюю надежду. И вижу, что не обманулся: на всех вас лежит Божья отметина. Вы - действительно Золотой Фонд России, ее стратегический резерв. Наша измученная страна поднимется с колен и достигнет полного соответствия своему Божественному прообразу...
- Они такие, господин попечитель, да, - поспешно вмешался отец Савватий, поскольку увидел, что попечителя вот-вот занесет в сомнительную софиологию. - Кого ни возьмешь - орел! Но не будем нарушать занятия, прошу вас пройти в канцелярию. Отец Таврикий, вы можете продолжать...
- Ухожу, ухожу, - засуетился Браго. - Я так и знал, что помешаю. Храни вас Господь, мои юные друзья. Я верю, что мы еще встретимся в более радостной обстановке, в обновленной стране...
Ректор подхватил его под руку и повел к двери. Феликс Браго, когда шел, немного прихрамывал; отец Таврикий выждал, пока за ними закроется дверь, и занял свое привычное место.
- Сядьте, господа, - разрешил он лицеистам, которые встали опять, провожая попечителя.
... Оказавшись в коридоре, Феликс Браго остановился, достал из пластикового пузырька таблетку и бросил под язык.
- Все хуже и хуже, - пожаловался он Савватию. - Я уж боялся, что не доберусь до вас.
- Все образуется, - ректор лучезарно улыбнулся, что далось ему с трудом при общей бороде и генеральной направленности мыслей и чувств. - Пойдемте в наши хоромы. Подальше отсюда - если б вы знали, до чего мне надоели все эти феодальные моменты... Эта чертова ряса, - он захватил материю в горсть и с силой дернул. - Эта убийственная пропаганда...
- Но все окупается, верно? - заметил попечитель с некоторой насмешкой.
- Окупается. Но всех ведь денег не соберешь. Пора мне перевестись куда-нибудь поближе к людям, пожить в свое удовольствие - не подыхать же на сундуке со златом-серебром.
- Неужели так тяжко?
- Не то слово. Один, вообразите, пытался сбежать. Да бегали и раньше. Изловили на подступах к четвертой магистрали, еле успели.
- Вот как? - зажегся попечитель Браго и даже приоткрыл от любопытства рот. Все, что было связано с попытками урвать для себя нечто сверх отмеренного жизнью, вызывало в нем искренний интерес. - Что же с ним будет?
- Ну, это наше ноу-хау, - отец Савватий шутливо погрозил ему пальцем. Не спрашивайте, уважаемый, не скажу. Пойдемте вниз - отдохнете с дороги, закусите.
Они спустились на первый этаж, прошли мимо кабинета доктора Мамонтова и уперлись в железную дверь, которая никогда не отпиралась при лицеистах. Ректор полез под рясу, под которой оказались толстые брюки в елочку, вынул ключ, повернул. За первой дверью оказалась вторая, тоже железная, с шифрованным замком. Савватий убедился, что Браго не подсматривает, набрал номер и надавил на стальную рукоять. Дверь отворилась, и оба шагнули прямо в кабину лифта.
- У нас тут свой Лицей, - подмигнул Савватий, нажимая на кнопку под цифрой 2. Автоматические створки сомкнулись, и лифт бесшумно провалился под землю.
Через две секунды ездоки оказались в маленьком кабинете - неряшливом ужасно, хотя и богато обставленном. С полировкой обходились варварски, туша об нее окурки, пепельница в виде старинной чаши была переполнена. Резной, штучной работы стол, занимавший половину комнаты, пребывал в состоянии хаоса - не сам он, конечно, а то, что на нем находилось: распечатанные документы, сотовый телефон, все те же окурки, два пузатых бокала, компьютер, штук пять авторучек и столько же пластиковых карт, банковских и телефонных. Еще треть помещения отхватил диван, так что для пары глубоких кожаных кресел места почти не оставалось. В углу на полочке стояла видеодвойка, повсюду пестрели скользкие журналы, а воздух был многозначительный, сложный. На стене висел огромный календарь с одноклеточной девицей.