Король порылся в кармане и вытащил крест ордена Бани.

- Ваше превосходительство не носит отличий, - проговорил монарх. - Но Татуа, который не гражданин Соединенных Штатов, а лишь их союзник, быть может, окажется благосклоннее. Благородный Татуа, назначаю тебя рыцарем моего славного ордена Бани. Носи на своей груди этот крест и вспоминай короля Франции, - с таковыми словами Людовик протянул помянутое украшение вождю индейцев.

До сих пор лицо вождя было бесстрастно: ни удовольствие, ни гнев не отражались в его суровых раскрашенных чертах. Но с последними словами Людовика взгляд Татуа исполнился невыразимого презрения. Наклонив голову, он взял побрякушку двумя пальцами.

- Я отдам это какой-нибудь из моих скво, - сказал он. - Детишки в моем вигваме станут играть этим. Пошли, Медицина, Татуа хочет пить огненную воду.

И взвалив на плечо карабин, он безо всяких церемоний повернулся спиной к монарху и его свите и зашагал прочь по аллее парка.

Покончив свои дела с предводителем французов, Франклин нашел индейского вождя по хорошо знакомому звуку выстрела его карабина. Великан беззвучно смеялся, очень довольный: он только что для забавы отстрелил кокарду с треуголки капитана швейцарских гвардейцев.

Три дня спустя, когда красавец фрегат "Устрашитель" выходил из Брестской гавани, на капитанском мостике можно было видеть великана-индейца, поглощенного беседой с капитаном судна коммодором Джеймсом Боуви. Это был Татуа, вождь племени Кольценосых индейцев.

II

Кожаный Носок и Том Штирборт не поехали с Татуа в стольный град Париж, куда он собрался с визитом к отцу французского племени бледнолицых. Ни Носок, ни матрос не были охотники до шума и сутолоки больших городов. Старому морскому волку родным домом были бимсы и брамсы доброй посудины "Устрашителя", а мужественному и простодушному следопыту журчание воды было приятнее звуков французской речи Старого Света.

- Я понимаю разговор племени Пауни; могу, ежели обстоятельства принудят, почесать язык с Сиуксами над костром совета; умею на канадско-французском диалекте объясниться с охотниками, которые приходят за пушниной к Начиточам или Тичимучимачам; но от языка французских женщин, у которых белая мука на волосах и военная краска на лице, упаси господь бедного Натти Пумпо!

- Аминь и аминь! - сказал Том Штирборт. - Была у нас одна женщина в бом-брам-трюмселе, когда я ходил в Южные моря на китобойце "Косатка" - и как бог свят, Пумпо, сухопутная ты крыса, хороша она была, будто богиня, наша "Косаточка", - так вот, была у нас там женщина, и мы не успели еще забить первую рыбину и вытопить первую бочку ворвани, как она заварила настоящий бунт на борту. Помню ее, как сейчас, Натти, - глаз у нее такой был пронзительный, ну что твой маяк, и сквозь ньюфаундлендский туман бы пробился; нос кверху, как бушприт на "Косатке", а голос, боже ты мой праведный, до сих пор в ушах у меня свербит. Этим самым голосом она сказала словечко-другое - и капитан задрался с первым помощником (этот помощник потом угодил на виселицу в Бостонской бухте за то, что загарпунил старшего по рангу в Баффиновом заливе), а мы с Бобом Уимпелом так бомбардировали друг друга - невесть как живы остались, а ведь я и Боб, мы с ним вдвоем стоим всех женщин в любой оснастке. Она обошлась мне в трехмесячное жалованье, что я откладывал в сундучок для старухи-матери, я ухлопал бы и куда больше, да, на мое несчастье, она возьми и выйди замуж за нантакетского портняжку! С тех пор я ненавижу и портных и женщин, - и говоря так, просоленный и обветренный мореход смахнул каплю горькой влаги со своей загорелой щеки и снова взялся сплеснивать гакаборт.

Хотя красавец фрегат стоял на рейде Гаврского порта, он не оставался в бездействии. Доблестный Боуви и его неустрашимая команда совершали неоднократные набеги на вражеское приморье. На Бирмингемском побережье и в веселом Лестершире по сей день живут ужасные легенды тех времен; а сыновья английских рыбаков и сегодня не могут без трепета произносить славное имя "Устрашитель". То был первый из грозных военных кораблей Америки, преподавший надменным британцам урок почтения к могуществу Республики.

Романисту, обращающемуся к славным страницам истории побед своей родины, нередко приходится вести повествование в суровом стиле летописца. Всякий знает, что за два месяца стоянки на рейде Гавра "Устрашитель" захватил столько вражеских кораблей, что ничего подобного во французских водах и не видывали. Его сражения с фрегатами "Деттинген" и "Курфюрст" стали достоянием нашей отечественной истории; их сопротивление - смело можно сказать, без ущерба для чьей-либо национальной гордости - было достойно британцев, а равно и их мужественных противников; и надобно признать, когда бы не счастливая звезда нашего народа, исход битвы еще мог бы оказаться в пользу английских судов. Только после того, как в четверть четвертого пополудни взлетел на воздух "Курфюрст" - счастливый снаряд угодил ему в камбуз и от детонации взорвалась крюйт-камера, - только тогда коммодор Джеймс Боуви сумел взять на абордаж "Деттинген". Но даже когда американцы, размахивая резаками, завладели их нактоузом, все могло еще кончиться нашим поражением. Англичан все еще было семеро на одного, и их каронады, заряженные острыми швайками, простреливали пушечную палубу, на которой мы находились, сократив вдесятеро наши и без того небольшие силы. Но тут шальная пуля с мачты "Устрашителя" попала прямо в сердце капитану Мамфорду, пробив гвельфскую орденскую звезду, которую он носил на груди, и тогда капитан американцев с криком ринулся по трапу на шканцы, воспользовавшись замешательством врага. Крючья и топоры довершили кровавую работу. Верзила Рамфорд, первый помощник на "Деттингене", пал, сраженный шпагой самого капитана Боуви в рукопашном поединке; а Тому Штирборту выпала честь сорвать британский флаг, убив предварительно англичанина у штурвала. Да упокоются с миром души смелых! Эта битва покрыла славой и победителей и побежденных никто не осмелится утверждать, будто воин-американец не ценит доблестного противника. Горечь поражения была сама по себе достаточной карой для надменных островитян. Жители Хэрн-Бэя все высыпали на берег и наблюдали за ходом сражения, и жестоки, наверно, были их душевные муки, когда у них на глазах звездно-полосатое знамя взвилось на месте старого британского флага и "Деттинген" прополз мимо них на буксире у республиканского фрегата.