Камбасерес считался лучшим стрелком во французской армии, однако я, признаться, недурно бью бекаса, и я с одного взгляда определил, что человек - цель покрупнее птицы и мне поэтому при желании не составит труда перебить ему крылышко. Мы сразу оба выпалили по знаку Нея; что-то вжикнуло у моего левого уха, и, поднеся к щеке руку, я обнаружил, что у меня снесло чуть не всю левую бакенбарду. В это же самое время противник мой, выкрикнув ужасное проклятье, зашатался и рухнул на землю.

- Mon Dieu, il est mort! {Боже мой, он мертв! (франц.).} - воскликнул Ней.

- Pas du tout, - возразил Богарнэ. - Ecoute, il jure toujours {Вовсе нет. Слышишь? Он чертыхается (франц.).}.

И действительно, предполагаемый мертвец лежал на земле и бранился самым ужасным образом. Мы подошли. Лицо его было залито кровью, он ничего не видел - моя пуля пробила ему переносицу. Он потом поправился. Но с того времени во французской армии за ним осталось прозвище князь де Гнилоноссо. Врач занялся незадачливым воякой, мы же поскакали туда, где начинался смотр и где Ней и Богарнэ должны были занять места во главе своих армий, - и где, кстати сказать, Камбасерес, как говорится, блистал своим отсутствием.

Предполагалось, что армия Камбасереса, состоявшая из шести батальонов и двадцати девяти эскадронов, проделает так называемый маневр "рикошет", при поддержке артиллерии и имея сообщения по земляным ходам с легкой пехотой, как всегда, образующей центр позиции. Именно этим прославленным маневром при Арколе, Монтенотте, Фридланде, а впоследствии и при Мазагране были разбиты в славных кровопролитиях Суворов, принц Карл и генерал Кастаньос. Однако маневр этот, как поймет без объяснений всякий военный человек, требует величайшей точности исполнения, грозя в противном случае ввергнуть всю армию в полнейший хаос.

- Где герцог Иллирийский? - вопросил Наполеон.

- Во главе своих войск, без сомнения, - ответил Мюрат, а Евгений при этих словах многозначительно посмотрел на меня и потер пальцами переносицу, и от смеха я едва не вывалился из седла. Наполеон сурово посмотрел на меня, но в этот самый миг войска пришли в движение и начался знаменитый маневр, и внимание его величества оказалось отвлечено от моей бестактности. Драгуны Мийо, сверкая на солнце кирасами, под звуки марша "Да здравствует Генрих Четвертый!" - двинулись в самом безупречном порядке с левого фланга против своего же собственного центра, между тем как карабинеры Фуа и гвардейцы-гренадеры под командованием Друэ д'Эрлона на правом фланге проделывали "карамболаду", являя высоты военного искусства, доступные лишь этим славным ветеранам. В то же время стрелки Молодой гвардии, маршируя по двое, а не по трое, стали теснить Баварских улан (весьма скверно дисциплинированных, кстати сказать, и уже изярдно потрепанных), затем, отступя в беспорядке, попали в расположение артиллерии и центра, - и вот уже тридцать тысяч человек повергнуты в величайшую сумятицу и неразбериху.

- Сбились с панталыку, ха-ха-ха! - покатился Ланти Кланси. - Вот бы посмотрели они на наш доблестный Раздесятый, а, капитан, душа моя?

- Молчи, приятель! - воскликнул я.

Никогда я еще не видел, чтобы человеческое лицо так красноречиво выражало игру страстей, как в эту минуту иссиня-бледное, искаженное яростью лицо Наполеона. Он сорвал эполеты с генерала Мийо и швырнул их в лицо генералу Фуа. Обведя всех диким демоническим взором, он хрипло потребовал герцога Иллирийского.

- Сир, он ранен, - ответил генерал Фуа, утерев слезу, навернувшуюся на подбитый императором глаз. - Час назад его ранил на дуэли молодой пленный англичанин мсье де Фогарти.

- Ранен? Маршал Франции ранен на дуэли? Подать сюда этого англичанина! Поставить перед взводом гренадеров и...

- Сир! - ввернул было Евгений.

- ...и пусть его расстреляют!!! - сатанински визжал император, замахнувшись на меня биноклем. Это было уже слишком.

- А ну-тка! - воскликнул я и, дернув поводья, поскакал прямо на императора.

В тот же миг вся французская армия хором вскрикнула от ужаса, и по меньшей мере сорок тысяч дул оказались наведены мне в грудь. Но мушкеты были не заряжены, а в жерла пушек загнаны одни пыжи, и только это обстоятельство, я полагаю, спасло жизнь Фила Фогарти во время грозного залпа.

Зная норов моего коня, я поднял его в карьер, и Бугабу взмыл вверх, точно пушечное ядро. Император в тот день был на белом берберийце, и он успел стать белее своей лошади, пока я перескакивал прямо через его голову, даже не задев кокарды.

- Браво! - воскликнул Мюрат, который не мог не одобрить хороший прыжок.

- Подсечь ему поджилки! - рявкнул Сийес, некогда аббат, но в то время уже свирепый кирасир огромного роста, и замахнулся на меня палашом.

Но плохо он знал, что такое ирландец верхом на ирландском скакуне. Бугабу перенесся через Сийеса, на лету ударом заднего левого копыта выбив это чудовище из седла, и во весь опор помчал меня прочь, а в погоню за мной устремилась целая армия в один миллион семьдесят три тысячи восемьсот человек.

"Звезды и полосы"

Роман, принадлежащий перу автора "Последнего из Муллиганов"

"Следопыта" и пр.

I

Король французский прогуливался по террасе Версальского дворца; нежно повиснув на руке у его величества выступала прекраснейшая не только из королев, но также и из всех женщин; между тем как дети Франции предавались младенческому веселью в аллеях роскошного парка Ле-Нотр (с которого скопирован парк Нибло в нашем собственном стольном городе Нью-Йорке) и резвились, играя в чехарду со своим дядей графом Прованским; под сенью рощ бродили царедворцы в пестрых одеждах, блистая орденами, и нашептывали двусмысленности на ухо высокородным красавицам.

- Мари, любовь моя, - сказал властитель Франции, доставая часы из жилетного кармана, - время американскому послу предстать перед нами.

- Кому и знать время, как не вашему величеству, - лукаво отвечала с австрийским акцентом Мария-Антуанетта. - Разве царственный Людовик - не первый часовщик в своем королевстве?

Король с гордостью посмотрел на свои часы с репетицией и милостиво приложился к ручке той, кто сделала ему этот комплимент.