В штабе 3-й ударной еще допрашивались пленные, а Симоняк уже продумывал план новой крупной операции, в которой должна была участвовать вся армия.

8

Двадцать второго февраля маршал Жуков отдал приказ армиям правого крыла фронта - 3-й ударной и 61-й наступавшим в центре, 1 марта перейти в наступление, нанести главный удар севернее Реетц в направлении на Кольберг, Голлнов. В бреши прорыва этих двух общевойсковых армий в первый же день ввести 1-ю и 2-ю танковые армии. Вспомогательные удары нанести на флангах: на правом - 1-й армии Войска Польского генерала С. Г. Поплавского, на левом - 47-й армии генерала Ф. И. Перхоровича.

Общевойсковые армии, по замыслу командующего, дробили оборону противника, уничтожали его силы по частям; одновременно подвижные соединения пробивались на побережье Балтийского моря и к Одеру.

Никто, разумеется, не ждал, что уничтожение гиммлеровской Вислы произойдет легко. Ведь только против войск правого крыла 1-го Белорусского находилось: двести тысяч вражеских солдат, семьсот танков и штурмовых орудий, две с половиной тысячи орудий и минометов.

На долю армий, готовившихся к наступлению выпала напряженнейшая неделя. Особенно досталось 3-й ударной. В сложной обстановке весенней распутицы ей пришлось перебираться в новый район, ночью скрытно смерть войска, часть которых вела непрерывные упорные оборонительные бои с противником.

Симоняк в те дни буквально не знал покоя, вникая в десятки малых и больших дел, из которых складывалась готовность армии к наступлению: ездил с командирами корпусов на рекогносцировку, заботился о пополнении войск боеприпасами, следил за созданием штурмовых отрядов и групп для действий в городах...

Чем-то Померания напоминала Симоняку Карельский перешеек. Не тем ли, что тут и там множество озер, болот, лесов? Николай Павлович мысленно сравнивал операцию по сокрушению Карельского вала с предстоящей Восточно-Померанской. Построенная финнами оборона куда, конечно, прочней померанской. Но и тут немалые сложности. На Карельском бои шли в разгаре лета, везде - сушь, а сейчас ранняя весна, распутица. Недаром, комдив 150-й, вспомнилось Симоняку, просил штаб армии разрешить ему не за две минуты, как обычно бывало, а за семь минут до конца артиллерийской подготовки поднять бойцов в атаку... Не перемудрили, Шатилов? Чего доброго своих перебьете. - Риск, конечно, небольшой есть, товарищ командующий. Но если вовремя не поднимем людей, ведь нас отделяет от вражеских траншей шестьсот - семьсот метров, то наверняка понесем большие потери и, чего доброго, атаку можем сорвать. Убедил комдив, и другим пришлось посоветовать делать так же.

Ероша по давней привычке чуб, то накручивая волосы на палец, то раскручивая их, Симоняк в ночной тиши, благо никто особенно не мешал, раскручивал одолевавшие его мысли, сомнения.

В ночь на 28 февраля командарм доложил о готовности армии к наступлению. Это была трудная и, пожалуй, одна из самых значительных в жизни Симоняка операций. В ней снова ярко проявилось его незаурядное военное дарование.

Утро 1 марта выдалось ясное, солнечное. Командарм был на своем наблюдательном пункте. Вместе с ним находился неизменный боевой друг генерал Морозов. Едва заработали пушки, Иван Осипович подошел к Симоняку, прильнувшему к окулярам стереотрубы.

- А помнишь, Николай Павлович, Неву? Как мы тогда волновались: не разобьют ли снаряды лед, поднимутся ли цепи, удастся ли им перебежать реку... А сейчас небось спокойно глядишь?

Симоняк повернулся к Морозову:

- По совести тебе скажу: и сейчас волнуюсь. Перед атакой у меня всегда такое состояние, будто сам вот-вот должен выбраться на бруствер...

Симоняку запомнилось признание одного полярника, долго дрейфовавшего на льдине в Северном Ледовитом океане: К холоду невозможно привыкнуть. Не так ли и к атаке? Сколько бы ни приходилось провести атак, перед каждой неимоверно долго тянется время и тревога лихорадит душу.

Сквозь окуляры стереотрубы Симоняк заглядывал в извивы траншей, читая на лицах бойцов нетерпеливое ожидание. Он узнавал знакомых, с которыми встречался на учениях и в бою.

Вот этот смуглый боец у площадки с максимом но пулеметчик ли Дмитрий Морару? В ушах командарма и сейчас звучит возбужденный голос солдата, слышанный на собрании в роте.

Мой пулемет, - торжественно говорил Морару, - будет действовать безотказно. Прикрою вас, дорогие товарищи стрелки, своим огнем и от вас не отстану.

Командарм похвалил тогда солдата из Молдавии, сказал о кровной спайке воинов различных национальностей, о дружбе советских народов.

Дома нас заждались, сынки мои, - говорил он, - а путь домой у нас всех через Берлин.

И вот началась последняя предберлинская операция.

Еще падали снаряды на первую вражескую траншею, а в небе вспыхнули огни красных ракет, и тотчас из окопов бойцы стали выпрыгивать на бруствер. Они бежали по вязкой земле и достигли гитлеровских убежищ на переднем крае, едва огонь с них был перенесен на вторую траншею.

- Молодец Шатилов, точно рассчитал! - обрадованно крикнул командарм Морозову. - Без потерь ворвались бойцы в первую траншею.

Отделение сержанта Виноградова из батальона Алексея Семеновича Твердохлеба оказалось во вражеской траншее прежде, чем немцы пришли в себя от огненного шквала. Несколько десятков гитлеровцев отделение уничтожило и дюжину взяло в плен. С такой же дерзостью и стремительностью действовало и другое стрелковое отделение - сержанта Голода. Оно ворвалось в сарай и оказалось лицом к лицу с большой группой фашистов. Сержант не растерялся. Замахнувшись гранатой, он зычно крикнул: Хенде хох!, и вражеские солдаты, а их здесь насчитывалось более полусотни, тотчас же выполнили команду.

Командарм узнал об этих и других героях схваток от солдат, доставивших первых пленных. Существует выражение: бой развивался, как по нотам. Именно так он протекал в полосе прорыва армии. В десять часов утра войска 3-й ударной уже овладели главной позицией вражеской обороны. Километрах в двух севернее Реетц в двенадцать часов дня вступили в бой передовые отряды соединений 1-й танковой армии генерал-полковника М. Е. Катукова. Они развернули наступление совместно со стрелковыми частями, а километрах в шести - восьми от переднего края оторвались от пехоты и устремились на Драмбург и Рекков.

Симоняк как бы постоянно прощупывал пульс наступления и, когда пришла пора вступить в сражение главным силам 1-й танковой армии, обеспечить ввод которых комфронта возложил на него, позвонил маршалу Жукову. Получив добро, командарм пропустил танковую армаду через боевые порядки 79-го корпуса, приказав командирам дивизий использовать таранный танковый удар. Часов около восемнадцати главные силы обогнали нашу пехоту, сломили сопротивление врага и прорвались в глубь Померании на север.

Николай Павлович мог быть доволен. Генерал прорыва, как его прозвали на Ленинградском фронте, и здесь действовал в своем обычном стиле. Попавшая под удар войск армии 5-я пехотная дивизия немцев была разгромлена, и остатки ее разбрелись по лесным дорогам.

Никогда еще не доводилось Симоняку руководить боями подобного масштаба. Под его началом находилось раз в пять больше войск, чем тогда, когда он командовал корпусом или даже армией в Курляндии. А сколько самой разнообразной современной военной техники имела армия! Всё это громадное хозяйство, повинуясь воле командарма, втягивалось в бой, ломало яростное сопротивление врага. За два дня 3-я ударная продвинулась на двадцать пять километров, уничтожила до трех с половиной тысяч гитлеровцев и пятьсот захватила в плен.

Командарм принимал меры, чтобы сократить разрыв между стрелковыми дивизиями и вырвавшимися вперед танковыми соединениями, быстро сосредоточить у вражеских опорных пунктов пехоту, артиллерию, танки и их совместными действиями добиться победы. Особенной напористостью и инициативой отличались командиры дивизий В. М. Шатилов, А. И. Негода из 79-го корпуса и Н. Д. Козин из 12-го гвардейского. Командарм их хвалил, но тут же предупреждал: врагу не давайте закрепляться на промежуточных рубежах.