- Милорд, нельзя ли быть немного серьезней?

- Серьезней? A quoi bon? {К чему? (франц.).} Впрочем, я совершенно серьезно удивлен, что ты мог выбирать любую из них и предпочел это страшилище, твою жену.

- Позвольте, в свою очередь, спросить вас, отчего вы не побрезговали взять в жены женщину, у которой только что был роман с вашим сыном? говорит Дьюсэйс, свирепея.

- И ты еще спрашиваешь? Я задолжал сорок тысяч фунтов, в Сайз-Холле описано все имущество, кредиторы захватили все мои земли до последнего акра, - вот почему я на ней женился. А ты думал, по любви? Леди Крэбс - женщина хоть куда, но она не дура - она вышла за мой титул, а я женился на ее деньгах.

- В таком случае, милорд, незачем спрашивать меня, почему я женился на ее падчерице.

- Вот так незачем! Я спрашиваю, на что вы будете жить? Пяти тысяч фунтов Докинса навек не хватит, а что потом?

- Как же так?.. Да нет, не может быть! - Тут Дьюсэйс теряет терпение и вскакивает. - Не станете же вы утверждать, что у мисс Гриффон нет состояния, нет десяти тысяч фунтов годового дохода!

Милорд вложил в рот новую сигару. Закурив ее, он спокойно сказал:

- Да, конечно, у мисс Гриффон было десять тысяч годовых.

- Было, значит, есть. Не истратила же она их за неделю!

- Сейчас у нее нет ни пенса: она вышла замуж без согласия мачехи.

Дьюсэйс опустился на стул. Никогда я не видел такого отчаяния, какое выразилось на лице несчастного. Он корчился, скрипел зубами, рвал ворот у сюртука и бешено размахивал обрубком руки, а потом закрыл им бледное как мел лицо и заплакал в голос.

Страшно, когда мужчина плачет! Ведь прежде, чем прорвутся наружу слезы, надо рвануть его прямо за сердце. Милорд между тем курил сигару и продолжал:

- Милый мой, у нее нет ни шиллинга. Я думал оставить тебе твои четыре тысячи. На них ты мог бы как-нибудь прожить, скажем, в Германии - там дают из пяти процентов, и кредиторы тебя не нашли бы. Там тебе с женой хватило бы и двухсот фунтов в год. Но леди Крэбс и слышать об этом не хотела. Ты ее оскорбил, она попыталась тебя убить, но не сумела; тогда она решила пустить тебя по миру - и это ей удалось. Должен признаться, что арест устроил я; я же подал ей мысль купить твои опротестованные векселя. Она их скупила за бесценок, а когда ты по ним заплатил, нажила на этом две тысячи фунтов. Конечно, отцу больно, когда арестовывают сына, но que voulez-vous? {Что вы хотите? (франц.).} Я оставался в стороне, это она хотела тебя разорить. А так как надо было непременно женить тебя прежде, чем мог жениться я, то я хлопотал за тебя перед мисс Гриффон и, видишь, - устроил твое счастье. Ах, пострел! Думал провести старика отца? Но ничего. Сейчас подадут завтрак. А пока кури и вот выпей сотерна.

Дьюсэйс, выслушав все это, вскочил как ужаленный.

- Не верю! - закричал он. - Это дьявольская ложь! Все это твои лживые выдумки, старый мерзавец, и кровожадной шлюхи, на которой ты женился. Не верю! Покажите мне завещание. Матильда, Матильда! - хрипло закричал он, распахивая дверь, в которую она вышла.

- Спокойней, мой мальчик. Ты раздражен, и я тебе сочувствую. Только не ругайся; поверь мне, это бесполезно.

- Матильда! - снова крикнул Дьюсэйс, и бедная горбунья появилась, дрожа, а за ней - мисс Кикси.

- Скажи, это правда? - спросил он, схватив ее за руку.

- О чем ты, милый?

- О чем? - вскричал Дьюсэйс. - О чем? Да о том, что ты - нищая, из-за того, что обошлась без согласия мачехи, о том, что ты подло обманула меня, лишь бы только выйти замуж! О том, что ты мошенница, под стать этому старому дьяволу и его дьяволице!

- Это правда, - сказала бедняжка, рыдая, - что у меня ничего нет, но ведь...

- Что "но ведь"? Да говори же, идиотка!

- У меня ничего нет. Но у тебя, милый, есть две тысячи в год. Разве нам этого не хватит? Ведь ты же меня любишь не ради денег, правда, Элджернон? Ты мне столько раз говорил это! Скажи же теперь, любимый, и не сердись, о, не сердись!

Она упала на колени, прижимаясь к нему, и ловила его руку, чтобы поцеловать.

- Сколько у него, вы сказали? - спрашивает милорд.

- Две тысячи в год, сэр. Он нам это много раз говорил.

- Две тысячи? Две... хо, хо, хо! Ха, ха, ха! - залился милорд. - В жизни не слыхал ничего лучше! Милая моя, да у него нет ни шиллинга, ни единого мараведи, клянусь всеми богами! - И старый джентльмен захохотал еще пуще; добросердечный был джентльмен, что и говорить.

Наступило молчание; но миссис Дьюсэйс не стала клясть мужа, как только что делал он. Она лишь сказала:

- Ах, Элджернон, неужели правда? - Отошла, села в кресло и тихо заплакала.

Милорд открыл зеленую шкатулку.

- Если ты или твои поверенные пожелают ознакомиться с завещанием сэра Джорджа, оно к вашим услугам. Вот условие, о котором я говорил; в этом случае все состояние переходит к леди Гриффон, то бишь леди Крэбс. Видишь, милый мальчик, сколь опасны поспешные заключения. Миледи показала тебе только первую страницу завещания - она хотела тебя испытать. Ты тут же попросил руки мисс Гриффон и думал, что всех обошел, - не плачьте, милочка, сейчас он вас искренне любит! - а лучше было бы дочитать до конца. И вот ты побит - положен на обе лопатки, - да, да, побит твоим стариком отцом, проказник ты этакий! Ведь я предупреждал тебя, помнишь, когда ты не захотел поделиться деньгами Докинса. А у меня что сказано, то сделано. Пусть это будет тебе уроком, Перси. Не тягайся с опытными людьми. Семь раз отмерь, один раз отрежь. Audi alteram partem {Выслушай и другую сторону (лат.).}, то есть: читай обе стороны завещаний. Ну, кажется, завтрак подан. И ты что-то не куришь. Пойдем в столовую?

- Подождите, милорд, - говорит смиренно Дьюсэйс. - Я не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством, но... но войдите в мое положение - у меня нет денег, - а вы знаете, что жена моя привыкла...

- Миссис Дьюсэйс всегда найдет здесь приют, так, словно ничто не нарушало добрых отношений между ней и ее мачехой.

- Ну, а я, сэр, - тихо произносит Дьюсэйс, - я надеюсь... я верю... что ваша светлость не забудете и обо мне?

- Забыть? Нет, как можно!

- И как-то обеспечите?..

- Элджернон Дьюсэйс! - говорит милорд, подымаясь с софы и глядя на сына со злорадством, какого я отродясь не видал. - Заявляю перед богом, что не дам тебе ни одного пенни!