— Но я этого не видел...

— Меня не устраивает такой ответ.

— Да, подтверждаю.

— Нет, меня и этот ответ не устраивает, вы знаете, как даются показания такого рода. Их дают развернуто, исчерпывающе, подробно.

— Лангер устранил своего телохранителя...

Роумэн перебил его:

— Имя! Вы забыли назвать имя. Имя и фамилию.

— Фриц Продль, живший в Лиссабоне по документам на имя Васко Алвареша, работавший личным секретарем Лангера, был убит им во время ссоры, произошедшей на моих глазах, ударом «парабеллума» в висок...

— Вы это видели лично?

— Да.

— Вы свидетельствуете это свое показание под присягой?

— Да, я готов присягнуть.

— Лангер, вы подтверждаете показания Ригельта?

— Нет.

— Подумайте еще раз.

— Мне нечего думать. Это он, Ригельт, убил моего секретаря Фрица Продля, действительно жившего здесь по паспорту Васко Алвареша, когда понял, что тот получил документы, из которых можно было сделать вывод о провале миссии Ригельта в Латинской Америке.

— Какой именно?

— Миссии, связанной с транспортировкой Штирлица на нашу опорную базу.

— Какую? Штирлиц должен был поселиться в Асунсьоне?

— Да, первое время там, вы правы. Но — подконтрольно. А Штирлиц ушел, скрылся. По его вине. Это не было случайностью. Вот за это Ригельт и устранил Фрица Продля. На моих глазах.

— Так кто же из вас говорит правду? — Роумэн смотрел то на одного, то на другого. — А?

— Я! — Ригельт снова опустился на пол, ноги, верно, не держали его. — Я вам выгоднее, чем Лангер, хотя он и является руководителем лиссабонской группы. Я вам выгоднее, потому что, когда Отто Скорцени вернется, — а он скоро вернется на свободу — я снова буду с ним, а он знает то, что и не снилось Лангеру. Я выгоднее вам, Герберт, даю честное слово!

— Какое вы мне даете слово?

— Честное слово! Я всегда был зеленым СС, я не носил эту страшную черную форму! Лангер из гестапо, их организация осуждена по решению трибунала в Нюрнберге!

— Не теряйте лицо, Ригельт, — поморщился Лангер. — Ни вас, ни меня не убьют, мы нужны им живыми. Вы, как и я, в дерьме, не марайтесь еще больше. Берите на себя Фрица, это нужно им для того, чтобы крепче нас держать, неужели не понятно? Все знают, что у меня не хватит силы его убрать, я из другой породы, зачем лжесвидетельствовать?

— Помолчите, — сказала Криста. — Я должна поменять пленку в диктофоне.

— В том, что сказал Лангер, — заметил Роумэн, как-то наново рассматривая Ригельта, — есть резон. Он дает вам дельный совет, соглашайтесь. И развяжите вашего друга... Вот так, молодец... Лангер, когда вы узнали, что ваш телохранитель осужден к повешению в Кракове?

— Месяца два назад.

— А точнее?

— В начале октября сорок шестого года.

— Так, может, мы сформулируем ваше показание иначе? «Я, Лангер, штурмбанфюрер СС, живущий в Лиссабоне по документам Энрике Ланхера и возглавляющий фирму... — Назовете ее правильно, я могу ошибиться, ладно? — Я, Лангер, узнав, что мой секретарь Фриц Продль, он же Васко Алвареш, осужден в Кракове — приговорен к смертной казни через повешение за то, что во время войны служил в Аушвице и принимал участие в массовых убийствах узников, поручил Ригельту, штурмбанфюреру СС, работающему ныне в Лиссабоне под фамилией Киккель, устранить Продля, поскольку правительство Польши официально потребовало его выдачи. Необходимость такого рода акции вызвана возможностью провала одного из звеньев нашей глубоко законспирированной цепи: Линц — Ватикан — Мадрид — Лиссабон — Канарские острова — Рио — Игуасу — Асунсьон — Кордова — Сантьяго-де-Чили — Ла-Пас — Богота».

— Я перезарядила пленку, — сказала Криста. — Пусть говорит.

— Вы согласны с моей версией, Лангер? — спросил Роумэн.

— Я скажу то, что вы требуете.

— Ну, и прекрасно. Только добавите: проверив работу Ригельта, я лично похоронил Продля, так как Ригельт почувствовал себя плохо после ликвидации. Да?

Лангер с трудом поднялся, раскачиваясь, приблизился к стене и, закрыв глаза, вздохнул; постоял недвижно, потом, повторив — слово в слово — то, что продиктовал ему Роумэн, спросил:

— Теперь мы свободны?

— После того, как собственноручно напишете это же, — да, — ответил Роумэн.

— Я напишу, — кивнул Лангер. — Только вам — хотите вы того или нет — придется ответить мне на вопрос: я обязан поставить мое руководство в известность о случившемся, если меня, вдруг, спросят?

— А кто вас может об этом спросить? — Роумэн пожал плечами.

— Тот, кто поддерживает контакт с вашими людьми. Или все происшедшее здесь и в Игуасу ваша личная инициатива?

— Если вы поставите в известность о случившемся, — сказала Криста, — вас уберут так же, как убрали Гаузнера. Это говорю вам я, его агент. Я работала с вами в Лиссабоне против этого господина, — она кивнула на спящего Спарка. — Я с американцами — поэтому жива, здорова и благополучна. Еще вопросы есть?

Роумэна поразило то, как Криста произнесла эту фразу; закрыл глаза, полез за сигаретами.

— Вопросов больше нет, — задумчиво глядя на Кристину, ответил Лангер.

«Только бы он не начал спрашивать ее, — подумал Роумэн, — только бы он не стал интересоваться ее работой , я не смогу это выдержать, это как разорвать мне грудь и вынуть сердце».

— Отведите Ригельта в чулан, — попросил он Кристину; говорил сухим, начальственным тоном. — Подождите там час, — пояснил он Ригельту, — потом я освобожу вашего начальника, и мы продолжим беседу с вами.

Поддерживая локтями сползавшие брюки, Ригельт, шаркая ногами, словно старик, вышел. Кристина шла сзади, упираясь ему в голову пистолетом. «Он может играть слабость, — подумал Роумэн, — а когда закроется дверь, кинется на нее, он — может».

— Стой! — крикнул он сорвавшимся голосом. — Стоять!

Криста испуганно обернулась. Ригельт, вжав голову в плечи, резко согнулся, видимо, опасаясь выстрела в затылок.

Лангер усмехнулся:

— Он не станет нападать на девушку. Он теперь ваш. С потрохами.

— Как и вы, — ответил Роумэн, оставил Кристину в подвале, сам запер Ригельта в чулане. Тот шепнул, что потом, когда они останутся одни, расскажет еще кое-что: «У меня есть многое, о чем надо рассказать».