Корницкому в это время было за сорок. Он удивлял и восхищал своих испанских товарищей, более молодых по возрасту, своей выдержкой, выносливостью. Антона совсем, казалось, не утомляли длинные опасные переходы по франкистским тылам.

Знала бы Полина Федоровна, сколько километров ее Антон исползал вдоль железных дорог, идущих из Малаги, Алхеспрасы, Кадиса на Мадрид, подкладывая мины под мосты и рельсы, и как потом под откос летели эшелоны с войсками генерала Франко, направляющиеся на Мадридский фронт, пылали цистерны с горючим. В раскаленное солнцем высокое небо поднимался черный дым.

И верный друг появился у Антона в Испании - молодой порывистый жизнелюб и весельчак Хусто Лопес, недавно принятый в коммунистическую партию.

Прощаясь с Корницким, уезжающим на родину, Хусто Лопес не прятал слез. Он долго тряс Корницкому руку и говорил через переводчика:

- Мы еще встретимся, камрад Антонио. Я приеду в Советский Союз повидать родину великого Ленина.

Мог ли тогда Антон Корницкий думать, что Хусто Лопес окажется рядом в самую тяжелую минуту его жизни.

И вот все, о чем писал Корницкий из Испании, сбылось. После возвращения Антона некоторое время они жили в Минске; потом его перевели в Москву, где работал Петр Антонович Осокин. Правда, с квартирой на новом месте было не очень хорошо. Но, несмотря на это, Полина Федоровна чувствовала себя, как в чудесном сказочном сне. Теперь ей, наоборот, снились ужасы, война: нечеловеческие крики и выстрелы, от которых она вскакивала с кровати и дикими глазами обводила вокруг себя.

- Успокойся, Поля! - мягко говорил Антон. - Снова что-нибудь страшное снилось?

- Ой, что мне приснилось, Антон... Тебя и Василя схватили жандармы, тащили на расстрел. Вокруг огонь, пожары... Надейки нету. Ночь...

- Теперь это уже никогда не вернется, Поля. Никогда уже не придется тебе трястись от неизвестности и страха. Спи, отдыхай.

- А ты?

- Я еще немножко почитаю. Сама знаешь, днем у меня нет времени.

У него никогда не было времени. Часто приходилось вставать даже посреди ночи и срочно выезжать по особо важным заданиям на несколько дней. Полина Федоровна возненавидела телефон, который в любую минуту поднимал с постели мужа, отрывал его от семьи. Временами ей казалось, что он только и ждет этих звонков, уж очень охотно и быстро он одевается, словно задержка дома на какую-нибудь одну минуту может вызвать землетрясение.

Полина Федоровна сравнивала свою жизнь с жизнью других семейств и находила большую разницу. Там спокойной чередой шли дни, недели, годы. Муж ночевал дома, утром, позавтракав вместе, он шел на работу, чтоб вечером снова вернуться в семью. Все у других шло как-то гладко и слаженно, в квартирах стояли вещи и какой-то обжитой уютностью дышал каждый уголок. А у них с Антоном в комнате все выглядело как на вокзале, куда человек заглядывает, чтоб пробыть время до отхода поезда. Железная кроватка для Анечки, большая кровать, на которой спит вместе с Надейкой Полина Федоровна, и раскладушка для Антона. Посредине комнаты, как раз под лампой, четырехугольный простой стол, покрытый белой скатертью, этажерка, забитая книгами. Из-под кровати выглядывают чемоданы, напоминающие о том, что хозяева не рассчитывают постоянно жить в этой комнате. С вечера до рассвета слышатся гудки паровозов, словно предупреждающие о новой дальней дороге. И Полине Федоровне иной раз казалось, что она со своей семьей похожа на песчинку, подхваченную ураганом, разбушевавшимся над землей. Может быть, казалось потому, что в мире было неспокойно. Доходил гул войны, начатой гитлеровской Германией. Фашисты оккупировали Норвегию, Бельгию, Голландию, Чехословакию. В газетах сообщалось про налеты фашистских самолетов на Лондон. С каждым днем Антон становился все более озабоченным и однажды сказал, что, может быть, придется перебираться на новое место. Заметив в глазах жены тревогу, он объяснил, что речь идет только о нем, о его длительной командировке. Семья, известно, останется в Москве. Но это еще окончательно не решено, и потому ему дают отпуск и путевку на Южный берег Крыма.

Корницкие, особенно Полина Федоровна, не заметили, как пролетело время на курорте. Весь черный, как цыган, Антон Софронович шутил над женой: приехала сюда худая, кожа да кости, а теперь - гляди какая пышная дама! Первоначально стеснялась в столовой поднять голову от тарелки, а теперь держится независимо. Много народу собралось их провожать. "Счастливой вам дороги, Полина Федоровна!" Несут на руках Анечку, суют конфеты Надейке.

Виктория Аркадьевна во время расставания выглядела печальной, словно навеки разлучалась со своими лучшими друзьями.

И, прощаясь со всеми этими добрыми людьми, радуясь, что узнал их лучшие качества, Корницкий даже не подозревал в ту минуту, что Полина Федоровна уезжает с курорта уже не совсем такой, какой она сюда приехала.

ДАЛЕКО ОТ ДОМА

Сразу после возвращения домой Корницкого направили на Дальний Восток. А так как Полине Федоровне опротивели поездки с места на место, они решили, что семья останется в Москве. В это время Надейка уже ходила в первый класс. Перед началом учебного года Виктория Аркадьевна напела родителям, что такого красивого ребенка они должны красиво и одевать. При выборе ткани необходимо учитывать и цвет волос и цвет глаз, даже походку, которая играет не последнюю роль. Банты в косички, платьица, чулки, туфельки, пальто осеннее, пальто зимнее - все должно быть подобрано надлежащим образом. На морозы, известно, лучше справить шубку, и такие, как раз на ее рост, есть. Виктория Аркадьевна уже присмотрела в одном из универмагов на улице Горького. Покуда "не расхватали", надо сейчас же ехать вместе с Надейкой и купить.

Правда, все эти хлопоты Виктории Аркадьевны стоили Корницким немало денег, но Надейка и в самом деле была одета со вкусом. Всем хотелось поглядеть на нее, дождаться счастливой детской улыбки, от которой так хорошо делается на сердце.

Так что же говорить про родителей! Какой матери не хочется, чтоб ее дитя было самым красивым, самым умным!

Надейка, однако, по-другому смотрела на мир. Для нее эти шикарные наряды были что железные оковы. Зимою ее друзья сделали на дворе снежную горку, вокруг которой жизнь кипела как в муравейнике. Одни взбирались на горку с санками, другие на лыжах. А как хорошо было слетать оттуда вниз! Сколько проявлялось выдумки, находчивости. Особенно этим отличался выдумщик Костька. Костьку уже не удовлетворяли ни лыжи, ни санки. Куда интереснее взять кусок старого кровельного железа, сесть на него и скатиться с горки, как на санках. И всем уже стало неинтересно пользоваться санками и лыжами. Костька установил очередь на кусок железного листа и строго следил за порядком, пока очередь не дошла до Надейки. Тут он сказал, что она может прокатиться сразу два раза. Ой, как это было интересно! Она пищала от удовольствия. Под конец лист зацепился за что-то, и Надейка покатилась в шубке по снегу, как лохматый клубочек. После этого Костька как вихрь взлетел на горку, присел на корточки и так просто на собственных подошвах ринулся вниз. Потом хлопчик разошелся до того, что стал кататься с горки на животе и на спине, вызывая удивление и зависть окружающих. Надейка, захваченная таким чудесным открытием, старалась не отставать от Костьки. И вскоре весь мех на ее нарядной шубке оказался забитым снегом и свалявшимся до такой степени, что Полина Федоровна чуть не обомлела, увидав в окно, во что превратилась дорогая нарядная шубка, и тотчас же позвала дочку домой.

- Ты только погляди на нее! - вводя заплаканную Надейку в комнату, обратилась она к мужу. - Стоит ей после этого справлять что-нибудь хорошее? На кого она похожа? Это же беспризорница какая-то! А шубку теперь только на помойку выкинуть.

- А я тебе что говорил, когда вы с Викторией Аркадьевной занимались ее нарядами? - спокойно отвечал Антон Софронович. - Одевать тепло и просто. А вы нацепили на нее лихо ведает что. Сделали из живого ребенка манекен для демонстрации портняжных вкусов Виктории Аркадьевны.