Утром я проснулся, подошёл к окну - и увидел напротив окон красную пожарную машину.

Так. Значит, всё-таки состоится!

Я вдруг упал духом. То, что я увидел, было вдвойне плохо: с одной стороны, пожарные приехали, - значит, пожар точно будет, с другой - машина одна!

Вдруг в дверь раздался стук. В дверях стоял пожарный в брезентовой робе.

- Слушай, малец!.. Не знаешь, где тут эта... киногруппа? Час уже ездим - не можем найти! Может, знаешь?

Мне ли не знать!

- Сейчас! - сказал я.

Некоторое время я думал, что надеть, потом подумал: "А, ладно, всё равно ведь переоденут по-своему!"

Я надел лыжный костюм, пальто, шапку и вышел.

Тут я увидел, что приехали две машины: вторая стояла подальше. И это почему-то ещё больше расстроило меня: раз прислали две, то, значит, согласны, что дело действительно будет серьёзное!

Я сел в кабину рядом с водителем.

- Поехали, - отрывисто сказал я.

Через минуту мы подъехали к общежитию.

Оставив машину, я вошёл.

Зиновий, подняв руку, радостно приветствовал меня.

Теперь все меня уже знали. Люди, которые раньше меня не замечали и которых я раньше не замечал, теперь здоровались со мной.

- Ну что? - выдохнув, спросил я Зиновия. - Пора?..

- Да ты что! - легкомысленно сказал вдруг Зиновий. - Съёмка-то ночью будет, в десять часов! Ночью пожар, сам понимаешь, лучше видно! Так что ты пока гуляй!

Я выскочил на крыльцо.

Я решил, раз выпало свободное время, посмотреть ещё раз на место съёмок, пока там спокойно и тихо, ещё раз всё продумать.

Я побежал по Егерской аллее, свернул к телятнику.

Но там не было уже спокойно и тихо. Там стояли уже и лихтваген - от него шли чёрные кабели к прожекторам-ДИГам, - и камерваген, и тонваген. Двадцать чёрных осветительных ДИГов стояли в ряд метрах в тридцати от телятника. Ближе к нему стояли сразу четыре камеры (подойдя ближе, я увидел, что это пока только треножники).

Помощники оператора утоптали снег, потом положили рельсы - и сверху поставили операторскую тележку с треножником.

Потом они, пробуя, покатали тележку вперёд-назад.

Я пошёл по вытоптанной перед зданием площадке, важно потрогал треножник: хорошо ли стоит? Треножник, как я и думал, стоял хорошо - дело было не в этом.

Просто я понял вдруг, что сегодня я здесь самый главный, всё это громоздится для того, чтобы снять меня, как я спасу из конюшни лошадей...

Я прошёлся вдоль всего здания - и вдруг увидел сбоку, метрах в пятнадцати, самолётный мотор с пропеллером! Он стоял на какой-то подпорке и был оцеплен со всех сторон красными флажками на верёвке.

"Мотор-то зачем? Летать уж, во всяком случае, я не обещал!"

Вдруг я увидел, что ко мне идёт милиционер, в шапке с опущенными ушами, в огромных валенках.

Он взял меня за плечо.

- Мальчик! - Изо рта вырвался белый пар. - Уйди, пожалуйста, с площадки!

- Это наш! - закричал ему кто-то.

- Всё равно! - сказал он. - От ветродуя держись подальше!

Я отошёл от мотора, который оказался ветродуем.

По площадке ходила девушка в полушубке, с пушистым инеем на бровях и ресницах. В руке она несла термос и наливала по очереди в крышечку термоса всем работающим на площадке.

- Вам налить? - спросила она меня.

Я кивнул, и она налила мне в белую крышечку отличного, горячего, сладкого кофе!

Я не спеша выпил, поблагодарил, и она пошла дальше.

Что я испытывал в тот момент?

Честно говоря, я испытывал счастье!

Потом на аллее в самом конце появилась крохотная чёрная "Волга". Она ехала среди высоких пушистых деревьев, быстро приближаясь. Вот она выехала на площадку - и из неё вылез Зиновий.

- Ты здесь уже? - увидел он меня. - Молодец! Пойдём поглядим, что и как.

Мы вошли в тёмный после солнца телятник. Там были установлены новые перегородки, сделаны стойла, хотя ничего этого, как я знал, в фильме снято не будет.

- Значит, так! - сказал Зиновий. - Вбегаешь, снимаешь все эти запоры, выводишь лошадей в коридор, садишься на самую последнюю и гонишь всех к выходу. Двери оставь открытые, не забудь. Всё ясно?

Я кивнул.

- Ну... давай. Вот пока твой конь! - Он протянул мне старую метлу.

Мы вышли.

- Давай, - сказал Зиновий.

Я с разбегу растворил двери, вбежал, снял вальки, закрывающие стойла, покричал - и на метле вприпрыжку, промчавшись по тёмному коридору, "выехал" наружу.

- Так. - Зиновий кивнул. - А теперь поедем обедать, потом готовиться.

...После обеда я вышел, отдуваясь, во двор.

Вдруг я заметил, что рядом со мной идут, часто кивая, Василий Зосимыч и Любовь Гордеевна.

- Уж простите нас, - сказала Любовь Гордеевна. - Обещали антенну-то скоро вернуть. А то привыкли уж к телевизору, к идолу этому, без него не знаем прямо, куда деться!

- Скоро, скоро... - сказал я и быстро отошёл. Потом я обернулся, посмотрел им вслед, как они медленно, под ручку идут по улице, тёмные на фоне низкого солнца.

Потом я пошёл в общежитие: пора было готовиться к съёмке.

Стало уже смеркаться, когда мы выехали. Мы медленно ехали по Егерской аллее. Впереди конюх Жуков гнал лошадей, за ним ехали мы в автобусе. Стёкла автобуса замёрзли, покрылись белыми мохнатыми ветками, как ветки на деревьях, среди которых мы ехали. Автобус словно был частью леса. За нами шли остальные машины.

Наверно, такого торжественного шествия аллея не видела с тех пор, как здесь жил Абрам Ганнибал, которому принадлежало это поместье.

Темнота зимой наступает очень быстро...

Только мы приехали, сразу зажглись несколько ДИГов. Телятник и деревья за ним ярко осветились. Я вдруг подумал, что никогда за всё время существования этого телятника, нет - даже за всё время, пока стоят тут деревья, и даже за всё время, пока существует это место, оно не было освещено ночью так ярко! Почему-то это ощущение очень взволновало меня. Жуков загнал лошадей внутрь, операторы, осветители, звуковики заняли свои места.

- Ну... готов? - тихо спросил меня Яков Борисыч.

Я кивнул.

- Внимание! - закричал в рупор Яков Борисыч.

Зажглись все ДИГи. Стало светлей, чем днём. Было даже видно, что наверху снежинки летят в другую сторону, чем внизу.

- Пиротехники! Готовы? - закричал в рупор Яков Борисыч.

- Готовы! - послышалось из-за дома.

- Поджигай! - закричал Яков Борисыч.

Из-за телятника выскочил человек с факелом на длинной палке и поднёс огонь к крыше телятника. Крыша сразу вспыхнула.

- Ветродуй! - закричал Яков Борисыч.

Авиамотор сбоку от телятника завертелся, пропеллер погнал тучею снег, при этом снежный поток крутился - получалась метель.

Потом уже мельком я заметил, что у флажков, окружающих ветродуй, стоит человек в тулупе и ушанке и деревянной лопатой бросает к пропеллеру снег, чтобы метель получалась гуще. Откуда-то взявшийся Булкин ходил по площадке и всем объяснял их ошибки, но никто даже не отгонял его, все напряжённо смотрели вперёд.

- Приготовились! - закричал в рупор Яков Борисыч.

"Бип!" - громко донеслось из репродуктора на крыше тонвагена.

- Мотор!

"Би-бип!"

Я видел, как сбоку перед камерами выскочила девушка, стукнула чёрно-белой палкой по чёрной дощечке, крикнув:

- Кадр сто, дубль один!

- Начали! - крикнул Яков Борисыч.

- Ну... иди! - тихо сказал Зиновий и подтолкнул меня в плечо.

Я побежал. Операторы с ассистентами стояли спиной ко мне, не оборачиваясь. Я пробежал мимо них, подбежал к двери - распахнул её, вбежал в тёмный тамбур, распахнул другую дверь. В коридоре горела тусклая лампочка. Лошади спокойно стояли в своих стойлах.

Я стал снимать вальки, вытягивать лошадей в коридор. Они вышли, но к выходу не шли. Я закричал, стукнул вальком по перегородке. Вздрогнув, присев, лошади метнулись к выходу.

Я вскочил на последнего - Орлика - и, что-то крича, погнал их к выходу. Лошади, ярко осветившись, разбежались в стороны. Я увидел вдали группу, освещённую заревом. Я подскакал к Якову Борисычу и спрыгнул, бросив поводья.