Он вдруг поворачивается ко мне и спрашивает:

- Какое сейчас время?

Недоумеваю, но всё же смотрю на часы, отвечаю:

- Ровно ноль тридцать.

- Вот видите, господин полковник, - говорит, немец, - разница в четыре минуты - на ваших часах ноль тридцать четыре, - он показывает кивком на ручные часы Васильева.

Васильев не шевелится, не убирает руки, лежащей на спинке стула. Часы перед глазами пленного. Немец повышает голос:

- Разве так можно воевать? Вы уже проиграли войну.

Не пойму, как может Васильев равнодушно слушать этот самоуверенный лай? О чём он думает? Чего он разглядывает пленного? Мне кажется, что он ставит себя этим в неловкое положение.

Немец вытирает с лица пот шёлковым носовым платком и, точно спохватившись, снова деревянным аршином вытягивается перед Васильевым.

В комнате гнетущее молчание. Но вот Васильев переводит взгляд с пленного на чисто выскобленный обеденный стол и произносит по-прежнему ровно:

- Думаю, что дорогостоящая картотека вашей агентурной разведки подведет вас. У вас есть наши фотокарточки, но вы не имеете никакого представления о нас. В этом убеждать вас я, конечно, не буду, - скоро убедитесь сами.

Васильев поднялся со стула, быстрым движением расправил гимнастёрку и в упор поглядел на пленного.

- Задача вашей дивизии?

Пленный подобрался, точно ожидая удара хлыста.

- Я ничего не знаю ... Я давал присягу фюреру, - скороговоркой забормотал он.

- Мне нет до этого никакого дела, - оборвал его Васильев. - Говорите!

- Не знаю!

Васильев круто повернулся и резко приказал конвоирам:

- Вывести!

Немец сразу потерял весь свой гонор.

- Не надо, не надо! Я скажу! - завопил он, пытаясь схватить полковника за руку.

Васильев заложил руки за спину.

- Скажете? - усмехнулся он. - А, вот никто из присутствующих здесь не сказал бы, хоть режь его на части. Не беспокойтесь, мы лежачих не бьём.

Пока пришёл начальник штаба, я успел ознакомиться с обстановкой: оказывается, мы разгромили сегодня авангард легкотанковой дивизии прикрытие армии Клейста, главный удар, которой направлен на Дубно Кременец.

Переговорив с начальником штаба, Васильев подозвал меня.

- В штаб армии поедет связной, - сказал он. - Для вас я имею другое задание. Учтите, что задачу вам я ставлю лично. К четырём часам утра я должен знать, куда делись за рекой немецкие танки и где они пытаются форсировать Буг. Кстати, - улыбнулся он, - поставьте ваши часы по моим, пусть не смущают немцев.

Уже выйдя из штаба, я сообразил, что Васильев даже словом не намекнул, как выполнять поставленную задачу, предоставив мне самому намечать маршрут и изыскивать

способы добычи сведений. Вспомнил его тон при постановке задачи. Видимо, ему и в голову не пришло, что это может представить для меня какие-то трудности. Странно, но, кажется, он больше уверен во мне, .чем я сам. Боюсь, что случайный успех создал мне незаслуженную боевую репутацию. Может быть, всё-таки мне надо было доложить Васильеву, что я не строевой командир?

Откуда начать разведку - севернее Красне или южнее, переправившись через Западный Буг или через его приток? Немцы могли обойти нас как с севера, на Броды, так и с юга. Не выгоднее ли тогда начать разведку объездом с юга, форсировав у Красне речушку по железнодорожному полотну, и выйти к шоссе на Каменку. Таким путём, пусть длинным, но как будто безопасным, я окажусь в том самом районе, откуда вечером немцы начали наступление, откуда и сейчас доносится артиллерийский огонь. "Пожалуй, так..." - ободряюсь я и решаю, что прежде всего надо найти проводника, хорошо знающего эту местность.

Дед Титок, взятый мною в качестве проводника в одном из окраинных домиков местечка, словоохотливый и бойкий на вид старик, сразу же онемел, едва затряслась под ним машина. При каждом рывке он крестился, раскрывая рот от ужаса.

- Э, дедок ещё старорежимный, - разочарованно заметил Никитин. Техники боится. Наш бы колхозник давно полез в моторное отделение и надоел бы вопросами - что да как? А этот только дрожит, будто на дракона его посадили.

Далеко правее нас свирепствует артиллерийский огонь, - это немцы бьют по нашей дивизии. А вблизи нас - ни звука, ни живой души. Только впереди мерцают во тьме два кормовых стопфонаря наших дозорных машин. По полотну железной дороги перешли ручей. Куткож остался позади, впереди Жураты, где и должны быть немцы.

- Мост! Мост! - вдруг очнулся наш проводник и подался вперёд, всматриваясь в темноту.

Машины идут, едва перематывая гусеницы. Чуть слышны глухо гудящие моторы. В прибрежной заросли начался спуск вниз, потянулась изгородь хутора. Во дворе замычала корова, где-то по соседству завыл пёс. С трудом разыскали хозяина. Он сообщил, что ни немцы, ни наши через мост не проходили.

Всё же, затемнив стопфонари, пустил на мост дозорную машину. Противника вблизи не оказалось, и я повернул вдоль реки в ту сторону, где предполагал встретить его.

На противоположном, восточном, берегу речушки светились огни догорающих пожаров, следы вчерашнего боя. Здесь, в густой луговой траве, в кустарниках - бесчисленные следы гусениц немецких танков. Значит, мы в расположении немцев. Но почему по-прежнему ни живой души?

- Слева немецкий танк! - кричит мне Никитин. Над верхушкой куста торчит башня немецкого танка. Бью по башне. В ответ ни звука. Только из-за реки, где находится наша дивизия, к нам прилетело с десяток снарядов. И снова мёртвая тишина.

Подъезжаю к вражескому танку. У него разбита гусеница, в башне две мои пробоины. Пушка исправна, но замок вынут. Видно, танк брошен. В соседнем кусте - брошенный вездеход, мотор его глазеет тёмными зрачками пустых свечных отверстий. Но куда ушли немцы? На юг, к Львову, или на запад, обратно к Каменке?

- - Куда ехать? - спрашиваю я Кривулю.

- По следам, по следам! - вмешался дед Титок, сидевший на корме моей машины.

- Эге, осмелел дед, - воскликнул Никитин. - Охотник дичь чует!

Обойдя село Деревляны, мы затаились на опушке леса и стали наблюдать за шоссе, которое из Каменки идёт на Деревляны, к Бугу. Следы немецких танков уже свернули на Деревляны, туда же по шоссе то и дело проходили с запада небольшие колонны автомашин. Порою тягачи тащили за собою пушки. Но в чём дело? Почему ни одна машина не показывается на восточной стороне села?

- За Буг уходят. Мост в селе поставили, - уверенно заявляет дед Титок.

Да, иначе быть не может. Значит, немцы хотят обогнуть нас севернее и через Яблонувку идти дальше на То" порув или на Броды.

По сути дела задача была выполнена, я уже знал, куда немцы идут и где они форсируют Буг, но слишком лакомо сновали перед нами по шоссе немецкие машины.

- Наведём-ка порядок в немецких колоннах, ишь как снуют! - предложил Кривуля.

Мы решили, если удастся, взять налётом пленного.

Как только чёрный грузовик, вынырнув из-за угла рощи, мелькнул в моем прицеле, я выстрелил. Он загорелся, съехал в кювет и свалился набок. Рядом ухнула пушка Кривули. Ещё один грузовик, протащившись по инерции, застрял в кювете и загорелся. Врываюсь на шоссе. Обгоняя меня, несутся остальные танки. Подмяли тягач, тащивший пушку. Немцы рассыпались по ржи, только спины мелькают.

Взяв с головной машины раненого шофёра, мчусь в хвост колонны, откуда машет мне Кривуля. Он стоит у легковой машины, вытаскивает из неё раненого офицера. Невдалеке лежит раздавленный им "опель".

В окошечко мне видны витой погон полковника и бархатные петлицы. Внутрь машины пробраться не удаётся. "Что ж, возьму хотя бы полковничьи знаки различия, как вещественное доказательство", - решаю я.

Из Деревляны в нас летят снаряды. Задерживаться больше незачем.

Разворачиваем машины и несёмся обратно. На выбоинах и бугорках, когда мой танк делает прыжки, дед Титок вскрикивает: "Ой, Иисусе!" - и цепко хватается руками за башню. Лицо его, цвета юфтевой кожи, посерело и вытянулось, побелевшие губы что-то шепчут.