Переход из дворца в приобретенное ею здание на Ордынке, где она оставила для себя только две-три очень скромных комнатки, означал полный разрыв с прошлым и начало нового периода в ее жизни.
Отныне ее главною заботою стало устройство общины, в которой внутреннее духовное служение Богу органически соединено было бы с деетельным служением ближним во имя Христово. Это был совершенно новый для нас тип организованной церковной благотворительности: по этому он обратил на себя общее внимание. В основу его положена была та глубокая и непреложная мысль, что мы все почерпаем от Бога, а потому и в Нем только можем любить своих ближних и что тот, кто живет во Христе, способен подниматься на высоту полного самоотречения и полагать душу свою за други своя. Великая Княгиня хотела одушевить нашу благотворительность духом Евангелия и поставить ее под покров Церкви, и через то приблизить к последней постепенно самое наше общество, в значительной своей части остававшееся равнодушным к вере.
Очень знаменательно самое наименование, какое Великая Княгиня дала созданному ей учреждению - Марфо-Мариинская обитель: она предназначалась быть как бы домом Лазаря, в котором так часто пребывал Христос Спаситель. Сестры обители призваны были соединить и высокий жребий Марии, внемлющей вечным глаголам жизни, и служение Марфы, поскольку они опекали у себя Христа, в лице Его меньших братий. Оправдывая и поясняя свою мысль, приснопамятная основательница обители говорила, что {271} Христос Спаситель не мог осудить Марфу за оказанной Ему гостеприимство, ибо последнее было проявлением ее любви к Нему: Он предостерегал только Марфу и в лице ее женщину вообще, от излишней хлопотливости и суетности, способной отвлекать ее от высших запросов духа.
Быть не от Mиpa сего и однако жить, и действовать среди Mиpa, чтобы преображать его вот основание, на котором она хотела утвердить свою обитель.
Стремясь быть во всем послушной дочерью Православной Церкви, Великая Княгиня не хотела воспользоваться преимуществами своего положения, чтобы в чем-нибудь, хотя бы в самом малом, освободить себя от подчинения установленным для всех правилам и указаниям церковной власти: напротив, она с полною готовностью исполняла малейшее желание последней, хотя бы оно и не совпадало с ее личными взглядами. Одно время, например, она серьезно думала о возрождении древнего института диаконис, в чем ее горячо поддерживал Митрополит Московский Владимир, потом мученик Киевский; но против этого, по недоразумению, восстал Епископ Гермоген (в то время Саратовский, после мученик Тобольский) обвинив без всяких оснований Великую Княгиню в протестантских тенденциях (в чем потом раскаялся сам), он заставил ее отказаться от взлелеенной ею идеи.
Оказавшись таким образом, непонятой в своих лучших стремлениях. Великая Княгиня не угасила в себе духа от пережитого разочарования, но вложила все сердце в свое любимое детище, т. е. Марфо-Мариинскую обитель. Не удивительно, что обитель быстро расцвела и привлекла много сестер, как из аристократического общества, так и из народа. Во внутренней жизни последней царил почти монастырский строй: но и вне ее деятельности выражалась в лечении приходящих и клинических помещенных в самой обители, больных, в материальной и нравственной помощи бедным, в призрении сирот и покинутых детей, которых так много гибнет в каждом большом городе.
Здесь нельзя не упомянуть о том, что Великая Княгиня имела в виду воспитать особых сестер для духовного утешения тяжких больных, стоящих на краю могилы. "Не страшно ли, говорила она, что мы из ложной гуманности стараемся усыплять таких страдальцев надеждою на их мнимое выздоровление. Мы оказали бы им лучшую услугу, если бы заранее приготовили их к христианскому переходу в вечность".
Особенно внимание Великая Княгиня обратила на несчастных Детей Хитрова рынка, сирот и бесприютных, несших на себе {272} печать проклятия за грехи своих отцов, детей рождавшихся на этом мутном "дне" Москвы, чтобы поблекнуть прежде, чем они успели расцвести. Многие из них были взяты в устроенное для них общежитие для мальчиков, где они быстро возрождались физически и духовно; за другими было установлено постоянное наблюдение на местах их жительства. Силою любви и христианского воспитания недавние бродяги улицы превратились в честных и исполнительных юношей, составивших всем известную в Москве артель посыльных. Великая Княгиня во всей ее деятельности изыскивала новые пути и формы благотворительности, в которых иногда отражалось влияние ее первой западной родины, опередившей нас в организации общественной помощи и взаимопомощи.
Дом для молодых девушек работниц и учащихся давал им дешевую, или бесплатную квартиру и спасение от той же развратной улицы. Ею организованы: бесплатная лечебница, амбулатория, курсы сестер милосердия, бесплатная столовая, в Мировую войну лазарет тяжело раненых. Не все из этих учреждений были непосредственно связаны с Марфо-Мариинской обителью, но все они как лучи в центре, объединялись в лице ее настоятельницы, обнимавшей их своими заботами и покровительством. Она твердо верила в то, что работа является основой религиозной жизни, а молитва ее отдыхом, и потому монахини призывались ею на деятельность и вне стен монастыря. Сестры Марфы и Марии навещали бедных и больных, оказывали им всевозможную помощь, заботились о их детях, убирали их помещения и всюду вносили с собой радость и мир. Но самые трудные должности всегда выполнялись Настоятельницей монастыря, которая чувствовала в самой себе мощь, необходимую для достижения ее цели. Многочисленные доклады и приемы, рассмотрение разного рода просьб и ходатайств, поступавших к ней со всех концов России, и другие дела, наполняли обыкновенно весь ее день, доводя ее часто до полного утомления. Это не мешало ей однако проводить ночь у постели тяжело больных или посещать ночные службы в Кремль и в излюбленных народом церквах и монастырях в разных концах Москвы. Дух превозмогал изнемогающее тело. Единственным отдыхом для нее служили поездки на богомолье в разные концы России. Народ однако и здесь отнимал у нее возможность найти тишину уединения. Высоко почитая в ней соединение двойного ореола - царственного происхождения и высокого благочестия, он восторженно встречал ее повсюду, и поездки Великой Княгини в разные {273} города Poccии против ее воли обращались в триумфальные шествия (Великая Княгиня посещала и самые захолустные, глyxиe и бедные края и отдаленный деревушки даже с языческим населением черемис, вотяков, чувашей. См. "Под молитвенным покровом Святителя Николая. Ее Императорское Высочество Благоверная Государыня и Великая Княгиня Елизавета Феодоровна у черемис-язычников 8, 9, 10, и 11 июля 1910 г. в Николо-Березовке Уфимской Епархии. Составил священник Сергий Покровский. Москва. 1912.).
Скрывая свои труды, она являлась пред людьми всегда со светлым улыбающимся лицом. Только, когда она оставалась одна или в кругу близких людей, у нее на лице, особенно в глазах, проступала таинственная грусть печать высоких душ, томящихся в этом мире. Отрешившись почти от всего земного, она тем ярче светила исходящим от нее внутренним светом и особенно своею любовью и ласкою. Никто деликатнее ее не умел сделать приятное другим - каждому соответственно его потребностям или духовному облику.
Душа Велик. Княгини росла и одухотворялась при ее образе жизни, полной всевозможных лишений. Постоянно спокойная и уравновешенная, она находила достаточно времени и сил для выполнения своей неустанной деятельности. Она занимала три крошечные комнаты, белые и чистые, отделенные от госпиталя церковью. Единственная находящаяся в них мебель были плетенные стулья, а на стенах висели лишь одни иконы, дарованные ей теми которые любили ее и ценили. Спала она на деревянной кровати, без тюфяка и на жесткой подушки, но, изнуренная после тяжелых дневных забот, она быстро засыпала. Зачастую сон ее продолжался не более 23 часов в сутки, но бывало что и часть этого времени посвящалась друзьям, умолявшим ее не отказать Принять их в поздний час. В полночь она вставала на молитву в своей церкви, а затем обходила всю больницу. В тех случаях, когда кто-либо из больных давал ей повод для серьезных опасений, она сидела у его изголовья вплоть до рассвета, стараясь облегчить его страданья. е присущей ей интуицией ума и сердца, она всегда находила слова утешения, и больные сами свидетельствовали о том, что одно ее присутствие оказывало на них благотворное влияние и значительно облегчало их страдания. Они чувствовали, что от нее исходила целебная сила, дававшая им возможность терпеливо и безропотно переносить мучения, и нервные пациенты, ободренные ею, храбро шли на операцию.