- Был, и первое время все шло отлично; но потом все это испортилось, и я к выборам не намерен более обращаться никогда!

- Что же вас так обидело там?

- Э, рассказывать даже тяжело! - произнес Долгов, махнув рукою.

- Нет, вы расскажите! - посоветовал ему граф Хвостиков. - Александру Ивановичу интересно будет узнать, есть ли у нас возможность заниматься чем-нибудь, исключая свободных профессий!

- Рассказать очень просто, - продолжал Долгов. - Служил я усердно, честно; но вдруг устроилась против меня целая интрига и комплот! (Неумелость свою Долгов имел привычку объяснять всегда какими-то тайными махинациями, против него устраиваемыми.) Был у меня письмоводитель, очень умный, дельный, которого я любил, холил; но они сумели его вооружить против меня.

- Кто они? - проговорил Бегушев с досадой.

- Я не знаю, собственно, кто, - отвечал Долгов, - но знаю, что по всей губернии начали трубить, что я, когда мне вздумается, рву протоколы моих заседаний, а потом пишу новые.

- А этого не бывало? - полюбопытствовал Бегушев.

- Было один раз, - не скрыл Долгов. - Протоколы у меня обыкновенно лежали на столе в кабинете; заболел мой младший ребенок холериной, а около нас была сильная холера; я перепугался, растерялся, схватил первую попавшуюся мне бумагу, намазал на нее горчичник и приставил к желудочку ребенка; бумага эта оказалась протокол!..

Бегушев невольно усмехнулся. Положение Долгова, впрочем, его тронуло. "Неряха этакой, без средств, с семьею и, вероятно, глупой семьею; но как тут помочь? Дать ему денег на газету? Но это все равно, что их в печку бросить; они у него уплывут неизвестно куда и на что", - думал он и сказал вслух:

- В таком случае начните государственную службу.

- Где ж государственную службу? - проговорил Долгов.

- Тюменева вы знаете и помните? - спросил Бегушев.

- Еще бы, господи! - воскликнул Долгов. - Подите, куда пролез этот господин, а не бог знает что такое! - прибавил он.

- Тюменев человек целостный, а не такой размазня, как мы с вами! сказал Бегушев. - Хотите, я напишу ему об вас?

- Пожалуйста, сделайте милость! - произнес обрадованным голосом Долгов.

- Напишу, только вперед уговор: если вы поступите к Тюменеву на службу, то протоколов не рвите на горчичники, - он вам не простит этого!

- Что об этом говорить!.. Это была случайность, - возразил Долгов; но в самом деле это была вовсе не случайность. Он не одни протоколы, а целые дела затеривал и писал такие решения, что мировой съезд, по неясности, их почти постоянно отменял.

От Бегушева Долгов уехал, уже рассчитывая на служебное поприще, а не на литературное. Граф Хвостиков, подметивший в нем это настроение, нарочно поехал вместе с ним и всю дорогу старался убедить Долгова плюнуть на подлую службу и не оставлять мысли о газете, занять денег для которой у них оставалось тысячи еще шансов, так как в Москве много богатых людей, к которым можно будет обратиться по этому делу.

Написанные графом несколько фельетонов, которые были замечены в публике, вскружили ему голову, как некогда заставляли его бредить финансовые проекты.

- Что это за время омерзительное, - сказал Бегушев, оставшись один, даже из такого благороднейшего пустомели, как Долгов, сделало чуть не жулика!

Глава III

Величию и славе Домны Осиповны в продолжение всего наступившего лета пределов не было. На большей части дач, особенно в парке и Сокольниках, было переговорено, что она теперь владетельница пятимиллионного после мужа состояния. Домна Осиповна действительно, сблизясь опять с мужем после разлуки с Бегушевым, успела от Олухова взять домашнее духовное завещание на все его состояние. Тогда она сделала это под величайшим секретом, но в настоящее время духовная эта была уже утверждена судом. Каждый хороший вечер Домна Осиповна каталась в Петровском парке на паре англизированных лошадей в шорах, с кучером и с лакеем в круглых шляпах, с перекинутыми на задок козел их шинелями. Домна Осиповна за границей видела такую моду, и ей очень она понравилась. Сама она одета была в глубокий траур. Около ее экипажа часто, как два адъютанта, скакали верхами Янсутский и Перехватов. Домна Осиповна очень томно и тонно кивала головой встречающимся знакомым. В одну из таких прогулок Домну Осиповну сопровождал один только Янсутский, который сидел с ней в коляске и был, сверх обыкновения, очень молчалив и мрачен.

- Вы не желаете пройтись? - сказал он, когда выехали на шоссе к Петровскому-Разумовскому.

- Пожалуй!.. - сказала Домна Осиповна и не совсем охотно вышла из экипажа.

Они пошли по тропинке. Домна Осиповна заметно старалась не опереживать своей коляски и не отставать от нее.

Янсутский сначала ни слова не говорил и только кусал свои жиденькие усы.

- Домна Осиповна, - произнес он, наконец, - я не очень вам противен?

Домна Осиповна обратила на него удивленные глаза.

- К чему этот вопрос? - проговорила она и вместе с этим вспыхнула.

- Во-первых, вы знаете, к чему этот вопрос, - отвечал Янсутский. - Я человек практический, больших разглагольствований не люблю, и если что говорю, так прямо и правду.

- Ну, не всегда, я думаю, правду!.. - заметила Домна Осиповна.

- Всегда!.. Во всех случаях моей жизни!.. - продолжал Янсутский. - И прежде всего скажу, что как ни чувствительно жиганул меня Хмурин, но я в порядочном денежном положении, почти в миллионе.

"С первого же слова и солгал!" - подумала Домна Осиповна, потупляясь. Она от многих слышала, что Янсутский, напротив, сильно расстроился в делах своих.

- Холостая жизнь мне надоела, - объяснял он далее, - я желаю завести семейный уголок!.. Вы мне давно чрезвычайно нравитесь! Вследствие всех сих и оных обстоятельств я и прошу вас сказать: согласны ли вы отдать мне вашу руку и сердце?

Янсутский хоть и старался говорить комическим тоном, но видно было, что внутри у него кипело.

- Нет, не согласна, - не замедлила ответом Домна Осиповна, произнося эти слова твердым голосом.

- По какой причине?

- По многим!

- Желательно бы знать хоть одну из них.

- Главная та, что вы человек не нежный, а я прежде всего желаю, чтобы муж был нежен со мною и деликатен!..