- Я не знаю! - отвечал с убийственным равнодушием Бегушев.
- Пятьсот рублей тебя не стеснит?
- Стеснит.
- А двести стеснит?
- Стеснит!
- Но неужели даже ста рублей ты не можешь мне дать?.. - заключил граф.
Бегушев на это некоторое время молчал.
- Сто, пожалуй, могу! - умилостивился он, наконец. - Но только не взаймы, а так дам, без уплаты.
- Как без уплаты? - спросил граф, по-видимому совершенно счастливый тем, что ему и сто дают. - Это, знаешь, немного выйдет щекотливо!
- Как хочешь! У меня правило: взаймы никому не давать, а так помогать, - сколько могу, помогаю!
- Это, конечно, очень великодушно с твоей стороны, но все-таки согласись, что принять таким образом... хоть мы и товарищи старые... Обстоятельства мои, конечно, ужасны; я теперь тебе прямо скажу, что я нищий, ездящий в карете потому, что каретник мне верит еще, но в мелочных лавочках не дают ни на грош!
Бегушев на это молчал.
- Ну, дай хоть без уплаты, если не хочешь менять своего правила! почти как-то выкрикнул граф Хвостиков.
Бегушев вынул бумажник и подал графу сторублевую бумажку.
- Merci, mon cher, merci!..* До конца дней моих не забуду твоего одолжения.
______________
* Благодарю, мой дорогой, благодарю! (франц.).
У графа даже слезы на глазах навернулись при этом.
- Не смею тебя больше беспокоить, - продолжал он, вставая и берясь за шляпу. - Еще раз тебя благодарю, - заключил он и, дружески пожав руку Бегушеву, пошел от него весьма гордой походкой.
По уходе графа Бегушев поднял кулак на небо и заскрежетал зубами.
- О негодяй! О мерзавец! - заревел он на весь дом, так что находившаяся в соседней комнате Домна Осиповна с испугом вбежала к нему.
- Что такое с тобой, Александр? - спросила она.
- Мерзавец!.. Негодяй! - продолжал Бегушев свое, потрясая кулаками.
- Граф Хвостиков - это, вероятно, мерзавец? - говорила Домна Осиповна, видевшая в зеркале из соседней комнаты, кто был у Бегушева.
- Мне в глаза, каналья, говорит, что он три тысячи душ промотал, тогда как у него трех сот душонок никогда не бывало; на моих глазах всю молодость был на содержании у старых барынь; за лакейство и за целование ручек и ножек у начальства терпели его на какой-то службе, а теперь он оскорбляется, что ему еще пенсии не дали. До какой степени в людях нахальство и лживость могут доходить!.. За это убить его можно!
- Ах, Александр, как тебе не совестно сердиться на такие пустяки! произнесла Домна Осиповна, действительно не понимавшая, что такое тут могло вывести Бегушева из себя. - Но зачем же, собственно, он приезжал к тебе?
- Затем, разумеется, чтобы денег просить, - отвечал скороговоркой Бегушев.
- И ты дал, конечно?
- Но это черт с ним, дал не взаймы только, а так! Главное, зачем это ломанье и коверканье пред мной! Это, наверное, изволил пустить его Прокофий! Ну, я, наконец, разделаюсь с ним! Эй!.. Прокофья ко мне!
- Саша, умоляю тебя не беспокоиться и плюнуть на все это!.. упрашивала его Домна Осиповна.
- Нет-с, нет, довольно этот господин надругался надо мной!.. Прокофья!..
Прокофий, наконец, явился. Лицо его было совершенно покойно.
- Кто принимал графа Хвостикова? - спросил почти страшным голосом Бегушев.
- Я-с, - отвечал мрачно и угрюмо Прокофий.
- Для чего ж ты это сделал? - продолжал Бегушев, едва сдерживая себя. Ты, значит, окончательно решился не исполнять ни одного моего приказания?
- Никак нет-с; я все ваши приказания исполняю, - отвечал Прокофий и явно уже рассмеялся.
- А это вот недавнее мое приказание, - когда я сказал, чтобы ты никого не принимал, а ты принял графа.
- Я не принимал его.
- Как же сейчас сказал, что принял, а теперь - не принимал.
- Не принимал-с! - повторил Прокофий. - Он спрашивает: "Дома ли вы-с?" Я говорю: "Дома!" и хотел сказать, что вы не принимаете, а он и пошел сам!.. Не за волосы же мне его хватать и останавливать!
- Разве так следовало отвечать?.. Ты должен был прямо сказать, что дома нет, а то - дома и не принимает! Я не министр еще пока; этим могут обидеться.
Прокофий злобно усмехнулся.
- Обидятся!.. Как же!.. Мало еще их ездит! - произнес он.
Бегушев уж и не знал, сердиться ли ему на Прокофья, или нет.
- Ты был дурак, есть дурак и будешь им до смерти! - проговорил он.
У Прокофья еще больше перекосила злоба рот.
- У вас, известно, я во всем виноват; вот теперь горничная ихняя, продолжал он, заметно возвышая голос и показывая на Домну Осиповну, - сидит у нас в кухне и просится сюда, я и в том виноват?
- Как горничная? - произнесли в один голос Бегушев и Домна Осиповна.
- Горничная-с!.. Супруг ихний приехал к ним и требуют их к себе, продолжал Прокофий.
- Муж? - произнесла Домна Осиповна, как бы совершенно удивленная и потупляя в землю глаза.
- Это что такое значит? - спросил ее тоже удивленный и пораженный Бегушев.
- Не знаю, я сейчас пойду и расспрошу горничную, - проговорила Домна Осиповна и хотела было идти.
- Лучше позовите ее сюда: я тоже хочу узнать и расспросить ее, остановил Домну Осиповну запальчиво Бегушев. - Позови сюда горничную! приказал он затем Прокофью.
Тот пошел и почти громким голосом произнес:
- То вот зови у них, то нет!
Но Бегушев и Домна Осиповна, под влиянием услышанной новости, и не слыхали этого.
- Он писал вам, что будет и приедет сюда? - спрашивал Бегушев.
- Ничего не писал! - едва достало силы у Домны Осиповны ответить ему.
Пришла горничная.
Домна Осиповна поспешила расспрашивать ее.
- Михайло Сергеич приехал?
- Да-с! - отвечала та.
- Один?
Горничная несколько позамялась.
- Да говори, все говори... Не один? - настаивала Домна Осиповна.
- Не один-с!.. С этой дамой какой-то.
- Где ж они?.. У меня в доме?
- У нас внизу.
- И поэтому Михайло Сергеич тебя послал за мной?
- Никак нет-с; они только спросили, что могут ли вас видеть? Я им сказала, что вы уехали, а потом переговорила с кухаркой, та и говорит: "Съезди за барыней!"
- Мне надобно ехать! - сказала Домна Осиповна.
- Если нужно, то конечно, - отвечал Бегушев.
- Но вы вечером приезжайте - узнать эту загадку!.. Я вовсе не намерена стеснять себя для господина Олухова, - проговорила Домна Осиповна и, торопливо надев шляпку, уехала вместе с горничной.