Вошла ее горничная.

- Господин Грохов приехал к вам, - доложила она.

Домна Осиповна почти обмерла, услышав имя своего адвоката. С тех пор как он, бог знает за что, стянул с нее двадцать тысяч, она стала его ненавидеть и почти бояться.

- Но я еще не одета совсем, - проговорила она.

- Он говорит, что ему телеграмму надобно сегодня посылать в Петербург, - присовокупила горничная.

"Что такое, телеграмму в Петербург?" - Домна Осиповна понять этого не могла, но, тем не менее, все-таки чувствовала страх.

- Куда ж ты его приняла, где посадила? - спросила она, вставая и начиная одеваться.

- Они в гостиной-с теперь, - объяснила горничная.

Грохов действительно находился в гостиной и, усевшись там на одно из кресел, грустно-сентиментальным взором глядел на висевшую против него огромную масляную картину, изображающую Психею и Амура. На этот раз он был совершенно трезв. После того похмелья, в котором мы в первый раз встретили его, он не пил ни капли и был здрав, свеж и не столь мрачен.

Хозяйка, наконец, вышла; она была еще в блузе и, не успев голову причесать хорошенько, надела чепчик и в этом наряде была очень интересна; но Грохов вовсе не заметил этого и только, при ее приходе, встал и очень почтительно раскланялся с ней.

- Здравствуйте! Что скажете хорошенького? - проговорила Домна Осиповна, садясь на диван и не без трепета в голосе.

Грохов тоже сел и, наклонив несколько голову свою вниз, начал с расстановкой:

- Я-с... получил... от вашего супруга письмо!

Домна Осиповна немного побледнела при этом.

- До меня касающееся? - спросила она.

- До вас, - отвечал Грохов, опять несколько протяжно.

- Что ж такое угодно ему писать обо мне? - спросила Домна Осиповна, стараясь придать насмешливый оттенок своему вопросу.

- Позвольте мне прочесть вам самое письмо, - сказал ей на это Грохов.

- Пожалуйста, - отвечала Домна Осиповна.

Грохов вынул из кармана письмо и принялся читать его ровным и монотонным голосом:

- "Почтеннейший Григорий Мартынович! Случилась черт знает какая оказия: третьего дня я получил от деда из Сибири письмо ругательное, как только можно себе вообразить, и все за то, что я разошелся с женой; если, пишет, я не сойдусь с ней, так он лишит меня наследства, а это штука, как сам ты знаешь, стоит миллионов пять серебром. Съезди, бога ради, к Домне Осиповне и упроси ее, чтобы она позволила приехать к ней жить, и жить только для виду. Пусть старый хрыч думает, что мы делаем по его".

Прочитав это, Грохов приостановился ненадолго, видимо, желая услышать мнение Домны Осиповны. Она же, в свою очередь, сидела бледная, как полотно.

- Нет, это невозможно! - произнесла она решительно.

- Отчего же? - спросил ее почти нежно и с живым участием Грохов.

Вопрос этот, по-видимому, удивил Домну Осиповну.

- С какой же стати я опять с ним буду жить? - сказала она.

- Да ведь для виду только! - объяснил ей Грохов.

- Сделайте милость, для виду!.. - воскликнула Домна Осиповна, голос ее принял какой-то даже ожесточенный тон. - Знаю я его очень хорошо, - он теперь говорит одно, а после будет говорить совсем другое.

Лицо Домны Осиповны горело при этом. Вероятно, в этом отношении она сохранила довольно сильные и неприятные воспоминания.

- Нет-с, он пишет - для виду только... - повторил Грохов.

Домна Осиповна взяла себя за голову и долгое время думала.

- Кто ж дедушке написал, что мы живем врознь?.. - спросила она.

- Старик пишет в письме, что Хмурин, богач этот здешний, приятель его, - отвечал Грохов.

Домна Осиповна прикусила язычок. Значит, она сама и виновата была во всем, потому что очень разоткровенничалась с Хмуриным.

- Если вы не съедетесь, пяти миллионов ваш супруг лишится, а это не безделица!.. - проговорил многозначительно Грохов.

Домна Осиповна перевела при этом тяжелое дыхание.

- Ненадолго хватит ему этих пяти миллионов, когда получит!.. Скоро их промотает на разных госпож своих! - проговорила она.

- О, нет-с!.. Зачем же?.. - возразил ей Грохов, как бы проникнувший в самую глубь ее мыслей. - Прежде всего он имеет в виду вас обеспечить! присовокупил он и снова начал читать письмо: - "Ежели Домна Осиповна окажет мне эту милость, то я сейчас же, как умрет старый хрен, выделю ей из его денег пятьсот тысяч".

Услыхав это, Домна Осиповна, как ни старалась, не могла скрыть своего волнения: у нее губы дрожали и грудь волновалась.

- Нет, это невозможно!.. - повторила она еще раз, беря себя за голову, но заметно уже не столь решительным тоном.

- Отчего же невозможно? - спросил ее опять с некоторою нежностью Грохов. Он как будто бы сам влюблен в нее был и умолял ее не быть к нему жестокою.

- А если уж я люблю другого? Я женщина, а не камень! - ответила Домна Осиповна, гордо взмахнув перед ним голову свою.

- Так что ж такое!.. Ну и господь с вами, любите! - успокоивал ее Грохов.

- Как, любите другого? - спросила его со строгостью Домна Осиповна.

- Так-с, любите! - сказал нисколько не смущенный ее вопросом Грохов. Супруг ваш предусмотрел это: "Надеюсь, - пишет он, - что она позволит мне привезти мою Глашу, и я тоже ни в чем ее не остановлю: пусть живет, как хочет!"

- Еще бы он меня остановил!.. - проговорила Домна Осиповна и усмехнулась не совсем естественным смехом.

Самый простой, здравый смысл и даже некоторое чувство великодушия говорили Домне Осиповне, что на таких условиях она должна была сойтись с мужем, - во-первых, затем, чтобы не лишить его, все-таки близкого ей человека, пяти миллионов (а что дед, если они не послушаются его, действительно исполнит свою угрозу, - в этом она не сомневалась); а потом зачем же и самой ей терять пятьсот тысяч? При мысли об этих тысячах у ней голова даже начинала мутиться, в глазах темнело, и, точно звездочки светлые, мелькала перед ней цифра - пятьсот тысяч; но препятствием ко всему этому стоял Бегушев. Домна Осиповна предчувствовала, что это на него произведет страшное и убийственное впечатление. Вместе с тем, из последней происшедшей между ними размолвки, она убедилась, что Бегушев вовсе не считает ее за такое высокое и всесовершенное существо, в котором не было бы никаких недостатков; напротив, он находил их много, а с течением времени, вероятно, найдет еще и больше!.. (Домна Осиповна была опытна и прозорлива в жизни.)