- Хорошо, спасибо тебе! - остановил Бегушев Маремьяшу.

Та ушла, не совсем довольная, что Александр Иванович не дал ей ни копейки за исполненное поручение.

"Новый щелчок от судьбы: как только Домна Осиповна приехала ко мне, так сейчас же с ума спятила", - обвинил он, по обыкновению, себя.

Вслед за тем Бегушев начал ездить по разным присутственным местам и написал письмо к Тюменеву, в котором говорил ему, что он желает поступить в действующую армию на Кавказ и чтобы Тюменев схлопотал ему это в Петербурге. Тот спросил Бегушева на его письмо телеграммой: "Зачем ты это делаешь?" "Затем, - отвечал ему тоже телеграммой Бегушев, - что там я могу хоть немножко быть полезен, а в другом месте нет". Граф Хвостиков, которому Бегушев, конечно, ни слова не говорил об этом, стал подмечать и подозревать, что Бегушев что-то такое замышляет и что ему оставаться долее у него ненадежно. Впрочем, на этот случай граф заранее себя до некоторой степени обеспечил, так как немедля же после чтения пьесы Татьяны Васильевны он написал и напечатал хвалебнейшую статью о сем имеющемся скоро появиться в свете произведении и подписался под этой рекламой полной своей фамилией. Номер газеты, где она была напечатана, граф сам привез к Татьяне Васильевне и торжественно сказал ей: "Вы видите, я не обманул вас!"

Когда Татьяна Васильевна читала статью, слезы капали из ее некрасивых глаз.

- Прочти, что обо мне написано! - сказала она растроганным голосом мужу, передавая ему газету.

Тот прочитал.

- Это очень лестно и приятно! - проговорил генерал. - И вы автор этой статьи? - отнесся он к Хвостикову.

- Я!.. Но будет еще статья того критика Кликушина, который был у вас; вероятно, и Долгов напишет разбор... он мне даже говорил о плане своего отзыва.

- Какой же он будет? Расскажите мне! - пристала к нему Татьяна Васильевна.

Хвостиков поставлен был в затруднительное положение. Долгов действительно говорил ему, что он намерен писать о драме вообще и драме русской в особенности, желая в статье своей доказать... - Но что такое доказать, - граф совершенно не понял. Он был не склонен к чересчур отвлеченному мышлению, а Долгов в этой беседе занесся в самые высшие философско-исторические и философско-эстетические сферы.

- Что, собственно, фантазировал Долгов, - передать трудно; для этого надобно иметь его талант и силу его воображения, - вывернулся он перед Татьяной Васильевной.

Она грустно потупила голову.

- Мне очень бы приятно было, если бы Долгов написал что-нибудь о моей пьесе: он с таким возвышенным умом и таким горячим сердцем, - проговорила она.

- Долгов, - продолжал с глубокомысленным видом граф, - как сам про себя говорит, - человек народа, демократ, чувствующий веяние минуты... (Долгов действительно это неоднократно говорил Хвостикову, поэтому тот и запомнил его слова буквально.) А Бегушев, например, при всем его уме, совершенно не имеет этого чутья, - заключил граф.

Последнюю мысль он тоже слышал от Долгова.

- Бегушев - эгоист, циник, чувственник! - решила Татьяна Васильевна, сердившаяся на кузена за его насмешливые выходки на ее литературном вечере.

- Бегушев, напротив, человек отличный, гораздо лучше всех нас, отозвался вдруг генерал с необычною ему смелостью: ему, наконец, сделалось досадно, что Татьяна Васильевна и какой-нибудь Хвостиков смеют так третировать Бегушева.

- Он потому тебе нравится, что на тебя похож! - возразила ему резко та.

Генерал ей на это ничего не ответил, а встал и ушел в свой маленький кабинетик.

На другой день Траховы уехали в Петербург, куда граф Хвостиков и Долгов написали Татьяне Васильевне письма, в которых каждый из них, описывая свое страшное денежное положение, просил ее дать им места.

Татьяна Васильевна, получив такое воззвание от своих друзей и единомышленников, каковыми она уже считала Долгова и графа Хвостикова, принялась горячо хлопотать об их судьбе. Она при этом прежде всего припомнила, как ее отец-масон радел к положению низших "каменщиков". Средства ее, впрочем, для сей цели ограничивались тем, что она начала толковать и долбить мужу, что он непременно этим двум человекам должен дать места, - на том основании, что в настоящее время они гораздо более нужны, чем он сам. Генерал хотел было сказать жене, что теперь нужны военные люди, а не статские; но зная, что Татьяну Васильевну не урезонишь, ничего не сказал ей и, не спав три ночи сряду, чего с ним никогда не случалось, придумал, наконец, возобновить для графа упраздненное было прежнее место его; а Долгову, как человеку народа, вероятно, хорошо знающему сельское хозяйство, - логически соображал генерал, - поручить управлять их огромным имением в Симбирской губернии, Татьяна Васильевна нашла этот план недурным и написала своим просителям, что им будут места. Граф, не откладывая времени, собрался в Петербург и вознамерился прямо приехать к Траховым и даже остановиться у них, надеясь, что те не откажут ему на время, по крайней мере, в гостеприимстве.

Накануне отъезда своего он зашел к Бегушеву.

- Александр Иванович, вы были таким благодетелем мне... Я понимаю, что вся моя жизнь должна была бы остаться на служение вам, но теперь совершаются такие крупные дела, что я должен переехать в Петербург по приглашению Трахова.

- На службу к нему? - спросил Бегушев.

- Да, - отвечал горделиво Хвостиков.

Бегушев, конечно, догадался, что, как и почему это так устроилось, и сказал только графу:

- С богом!

- Именно с богом! - повторил граф с чувством и на следующий день в карете Бегушева уехал на железную дорогу.

Долгов тоже зашел к Бегушеву ради объявления, что он уезжает в имение Траховых управляющим.

- Какой вы управляющий, когда вы и с своими делами так плохо владеете, - сказал ему прямо Бегушев.

- У них старост на это много, но я увижу тут народ! - возразил Долгов.

- Увидят этот народ, только уж не вы!

- Кто ж его увидит?.. Вы, что ли?

- Может быть, и я! - отвечал протяжно Бегушев.

- Не знаю, как вы будете видеть и наблюдать этот народ, сидя на диване!.. - сказал он и мрачно задумался. - Вообще, скажите мне, Бегушев, вы меня нисколько не любите и не уважаете? - присовокупил он.