Сейчас я не могу без улыбки вспоминать, как мы создавали свой "Тупфсен". С горячностью молодости рылись в справочниках, в чертежах уже существующих двигателей.

- Хватит идейных предпосылок, - говорил Сеничкин.- Теперь давайте думать.

Мы давали волю своей неуемной фантазии, забывая про время, про все на свете. И дизель получился, да такой, что понравился авторитетному жюри. Хотя теперь-то я понимаю, премия, которую мы получили, была только поощрением наших поисков, авансом в счет будущего.

А сейчас бьюсь, как рыба об лед. Вношу изменения в режим работы двигателя, меняю то одно, то другое. А результаты... Улучшаются одни параметры ухудшаются другие. Научный руководитель вежливо намекает, что я уже несколько недель топчусь на месте. Я и сам понимаю, что изобретаю велосипед. Открыть уже открытое иногда не легче, чем создать новое. А ведь над двигателями непосредственного впрыска работают и у нас, и здесь, во Франции. Значит, прежде всего надо изучить уже достигнутое.

Забросив движок, снова с утра до вечера работаю в библиотеке. Еду на заводы, часами наблюдаю за испытанием двигателей, просматриваю бесконечные ленты самописцев, донимаю расспросами конструкторов и инженеров, благо все уже хорошо меня знают.

- Мсье Александер, - смеются они,- уж не изобретаете ли вы новый двигатель?

- Нет, только пытаюсь понять, как ваш работает.

- О, да это совсем просто!..

Знаем, как это просто! Я роюсь в разобранном после испытаний двигателе. Пытаюсь вникнуть в конструкцию каждого узла, в устройство каждой детали. А потом опять за расчеты, за формулы и снова гоняю свой движок, внося в лабораторный журнал показания приборов.

Нет, я не собирался изобретать новый двигатель. Моя задача была куда скромнее - подметить и обосновать закономерности, которым подчинена работа двигателя при непосредственном впрыске топлива в цилиндры, научиться использовать эти закономерности и подчинить, заставить их служить делу.

Понемногу нащупываю тропинки в дебрях теории и эксперимента. Абстрактные выводы математики обрастают живой плотью.

- Превосходно! - восклицает профессор, просматривая мои записи. - Вы на верном пути, мсье Пономарев!

Удача окрыляет. Все теперь кажется легче. Результаты поиска налицо, они очевидны, осязаемы.

- Пора публиковаться, - говорит научный руководитель.

Писать сажусь уверенно и бодро. Все ясно, все тысячу раз продумано. Но листаю свои записи - и тону в них. Пишу сначала по-русски. Разговариваю по-французски не хуже иного парижанина, а думаю-то все равно на своем родном языке. Переделываю раз, другой, десятый. Кажется, можно и переводить. И опять муки. Гладкие, казалось бы, отточенные русские фразы на французском получаются корявыми, а подчас и несуразными. Наконец и с этим справился. Профессор прочитал, поправил в нескольких местах, поставил свою подпись. Ниже подписался докторант А. Пономарев. Профессор критически рассматривает картонную папку, в которую я уложил рукопись.

- Приличнее ничего нет?

- Прошу подождать минуту!

В университетском магазине покупаю самую шикарную папку, чуть ли не из чистого сафьяна. Бегом возвращаюсь в лабораторию.

- Ну, эта, пожалуй, сойдет, - соглашается профессор, перекладывает рукопись и направляется к академику.- Будьте добры, подождите меня здесь.

Жду довольно долго. Наконец мой научный руководитель возвращается.

- Полный порядок, коллега Пономарев. Академик представил вашу работу к опубликованию.

Месяца через полтора в толстом томе "Известий французской академии наук" читаю свой скромный труд: "О непосредственном впрыске топлива в цилиндры двигателя". Всего полтора десятка страниц. Но мой профессор в восторге:

- Все, коллега! Диссертация готова. Уверен, что очень скоро буду иметь честь пожать руку новому доктору Сорбоннского университета.

Но не защитил я диссертацию в Сорбонне. Меня срочно отозвали в Москву. Степень доктора технических наук я получил у себя на Родине за другие труды. А перед отъездом я побывал везде, где имелись сведения о немецких самолетах. Долго рассматривал "мессершмитт". Мои друзья, возвращавшиеся из Испании, с тревогой рассказывали, что все труднее бороться с этим немецким истребителем: после модификаций он начал обгонять все наши истребители и лучше их вооружен.

Раскинув тонкие крылья, вытянув узкий нос, "мессершмитт", словно хищник, высматривает, вынюхивает добычу. "Что противопоставить тысячам таких хищных стервятников? - думал я.- Отвагу наших летчиков?.. Но в век моторов одной отваги и мастерства мало. Технику можно победить только техникой - еще более могучей, еще более совершенной. Много, страшно много работы предстоит всем - и конструкторам, и производственникам, и нашему брату авиатору.

В Москве меня сразу же вызвали к командарму 1 ранга Я. И. Алкснису.

- Ну, рассказывай про свое житье на чужедальней стороне. Говорят, ты потрудился там на совесть.

Беседа длилась долго. Начальник Военно-Воздушных Сил расспрашивал о достоинствах и недостатках иностранных самолетов, о постановке дела на французских заводах, об организации обучения летчиков и авиационных специалистов.

Яков Иванович сказал, что были разные предположения по поводу моей дальнейшей службы.

- Нужным человеком ты стал. Но никому тебя не уступим. Останешься в академии. Принимай инженерный факультет.

Алкснис помолчал.

- Жалко, что не дали тебе доучиться во Франция. Но мы сейчас по возможности отзываем своих людей. Не сегодня-завтра на Западе станет жарко. Для Гитлера Испания была только полигоном. Настоящую войну он разожжет в центре Европы, чтобы пламя ее направить в нашу сторону.

Глава пятая.

Пахнет порохом

О марте 1939 года состоялся XVIII съезд партии. Выступая на нем, нарком обороны привел впечатляющие цифры: за пятилетку (1934 - 1939 гг.) Военно-Воздушные Силы выросли в личном составе на 138 процентов, самолетный парк в целом вырос на 130 процентов, т. е. увеличился значительно больше чем в два раза. Изменились и технические данные отечественных самолетов: появились не только истребители, но и бомбардировщики со скоростями, далеко перевалившими за 500 километров в час, большими потолками полетов.

Да, авиация росла и количественно и качественно. Она требовала все больше специалистов высокой квалификации.

В древнем Петровском дворце я не узнал прежнего учебного заведения. Пожалуй, только стены старые и остались. Увеличилось число аудиторий, лабораторий, мастерских. Когда я поступал в академию, было принято всего 30 слушателей. Теперь на одном нашем инженерном факультете обучались сотни человек. Стали принимать не только военнослужащих, но и лучших выпускников гражданских вузов, юношей, отлично окончивших среднюю школу. Преподавали в академии виднейшие ученые страны - академики И. И. Артаболевский, Н. Г. Бруевич, В. С. Кулебакин, Б. Н. Юрьев, профессора В. В. Уваров, И. И. Привалов, Т. М. Мелькумов, В. С. Пышнов, Я. М. Курицкес, Б. Т. Горощенко, В. В. Голубев, многие другие. Они не только читали лекции, но и вели научно-исследовательскую работу.

Руководить многими из них, большим коллективом факультета доверили мне, и тяжесть ответственности ли на минуту не спадала с плеч. Казалось, работай круглыми сутками, а всего не охватить - чего-то недоглядишь, что-то упустишь. А новое на каждом шагу. Новые самолеты, новое оружие, все более совершенствующееся навигационное оборудование - ко всему этому должны быть всесторонне подготовлены будущие авиационные инженеры.

Мы изучали опыт недавних боев в Китае, на Халхин-Голе, в Испании, в Финляндии.

На Халхин-Голе, например, превосходно показало себя эффективное оружие первые наши боевые ракеты и реактивные снаряды - эрэсы, как мы их тогда называли. Установленные на истребителях, они ошеломили японских летчиков. Так, дважды Герой Советского Союза С. И. Грицевец на своем И-16 за короткое время сбил 42 вражеских самолета!

На Карельском перешейке за несколько месяцев наша авиация уничтожила 362 самолета противника.