— Хорошо, мистер Свинтон, если это не противоречит вашему домострою, я также был бы счастлив. Я давно мечтал об этом.

— Моя жена наверху. Могу я попросить ее спуститься?

— Нет, мистер Свинтон; могу я попросить, чтобы вы привели ее?

— Мой великодушный лорд! Какое удовольствие повиноваться вам!

Сказав это, причем вторую половину фразы — в сторону, Свинтон вышел из комнаты и начал подниматься по лестнице.

Ему не пришлось долго подниматься. Фан оказалась на первой же лестничной площадке, готовая к тому, что ее позовут.

В результате он вернулся довольно быстро к своему шестидесятилетнему гостю, который в это время, стоя перед каминным зеркалом, пытался причесать крашеные волосы, чтобы скрыть свои лысину!

Когда Фан была представлена гостю мистера Свинтона, тот забыл о позднем часе и вернулся на свое место. Беседа продолжалась втроем, особенно между двумя из них, при патронаже третьего — он говорил меньше всех; и затем благородному гостю было предложено задержаться и принять участие в ужине — эта любезность была с благодарностью принята.

Абигаль послали в ближайшую кондитерскую, и она вернулась с рулетом колбасы и бутербродами, а также с пирогом от Мелтон Моубрау; все эти яства были выложены на стол, вместе с графином хереса; и его светлость угощалась всем этим так вольно, словно это был не почтенный лорд, а веселый гвардеец!

В результате высокий гость стал более любезен и разговаривал со Свинтоном как со своим старым закадычным другом. Уже стоя в дверном проеме, пожимая руку жены Свинтона и многократно желая ей «доброй ночи», он мимикой словно стремился вызвать ревность своего протеже. И хотя свет лампы был достаточно ярким и Свинтон видел все, он лишь слегка обозначил некое подобие ревности. Лишь слегка обозначил, но на самом деле ревности не было и в помине!

— Она просто восхитительна, нет слов! — произнес этот высокопоставленный плут, когда вышел из дома на Парк Роад, где под сенью деревьев его поджидал экипаж. — И замечательная женщина к тому же! Я чувствую это по ее нежным и тонким пальчикам.

— Да, это козырная карта, это настоящее сокровище! — почти одновременно с ним подумал Свинтон о той же самой женщине — о собственной жене!

Эта мысль посетила его, когда он закрыл дверь за гостем; и затем, сидя за столом, выпив еще один стакан хереса и выкуривая еще одну сигару, он резюмировал:

— Да, Фан верная карта в игре. Каким же я был глупцом, что не подумал об этом раньше! Черт возьми! Еще не поздно. Эта карта все еще у меня на руках и если я не ошибаюсь, игра, начатая этой ночью, даст мне все, чего я хочу в этом мире, — даст мне Джулию Гирдвуд.

Серьезный тон, которым были произнесены последние слова, говорил о том, что он все еще не оставил своего намерения относительно американской наследницы.

ГЛАВА LVIII. НАДЕЖДЫ НА ЛУЧШЕЕ БУДУЩЕЕ

Для тех, кто не обращает внимания на социальные различия, планы Свинтона относительно Джулии Гирдвуд казались невероятными. Не столько из-за его злодеяний, сколько из-за его шансов на успех, весьма ничтожных.

Если бы он хотел завоевать эту девушку ради любви, это бы существенно меняло положение дел. Любовь преодолевает все преграды, и голосу любви не могло бы противостоять ничто — даже чувство некоторой опасности.

Она не любила его, но он не знал об этом и вообще не мог себе представить такого. Гвардеец, и к тому же красивый, он привык к легким завоеваниям. Он полагал, что еще не пришло то время, когда такие успехи будут даваться с трудом.

Он уже не служил в Гвардии, но он был все еще молод, и знал, что он все еще красив — английские дамы считали его красивым. Поэтому было бы странным, если бы девушка-янки имела другое мнение!

Это было решающим доводом с его стороны, и, полагаясь на собственную привлекательность, он был весьма уверен в том, что в состоянии завоевать американку, — невзирая на то, что она станет жертвой незаконного брака.

И если он преуспеет в своем двоеженстве, что дальше? Для чего ему будет нужна новая жена, если ее мать не сдержит свое обещание, подслушанное им: обеспечить ее жизненные интересы половиной состояния покойного владельца магазина?

Потому жениться на Джулии Гирдвуд против желания ее матери было бы простой нелепостью. Он не страшился опасности, которая могла бы ему грозить за совершение преступления. Он не думал об этом. Но стать зятем женщины, дочь которой оставалась бы бедной вплоть до смерти матери, было жалкой мыслью. Женщины, которая говорила, что проживет и всю вторую половину столетия!

Эта шутка была не без умысла, как полагал Свинтон.

Он был уверен в том, что сможет обмануть дочь и жениться на ней, но чтобы заполучить эти полмиллиона от матери, он должен будет стоять перед алтарем как лорд!

Это было исходным условием миссис Гирдвуд. Он знал, что она не отступит от этого. Если условие будет выполнено, она согласится на брак, но не иначе.

Чтобы продолжать эту игру, притворное инкогнито должно быть сохранено — эта хитрость необходима. Но как это сделать?

Этот момент озадачил его.

Играть роль самозванца стало очень непросто. В Ньюпорте и в Нью-Йорке это было нетрудно, в Париже — также все еще несложно, но теперь он находился в Лондоне, где подобный обман мог быть сразу обнаружен.

Кроме того, в последней беседе с леди он почувствовал некоторое изменение в отношении к нему — по сравнению с их взаимоотношениями при прежнем, раннем знакомстве. Это ощущалось прежде всего со стороны миссис Гирдвуд. Ее теплое, дружеское отношение к нему после их неожиданного знакомства в Ньюпорте, продолженного в Нью-Йорке и впоследствии возобновленного в Париже, казалось, внезапно превратилось в прохладное.

Что могло быть причиной этому? Услышала ли она что-либо, что его дискредитировало? Может, она обнаружила обман? Или всего лишь подозревала его в этом?

Лишь последний из вопросов волновал его. Он был уверен, что его обман не был раскрыт. Он играл свою роль мастерски, не дав никаких шансов разоблачить себя. У него были серьезные причины тщательно скрываться.

Но он признавал, что и у нее были причины для подозрений. Она оказала ему радушный прием в Америке. А он в свою очередь не пригласил ее на прием к себе домой в Европе, по известным причинам.

Правда, он встретился с американскими знакомыми только в Париже, но даже там английский лорд должен был бы продемонстрировать свое великодушие; и ее, возможно, задела его скупость. По аналогичным причинам он еще не пригласил их в Лондон. Напротив, после его возвращения он старался держать их на расстоянии.

В Англии он был дома, в своей стране. Так почему же он должен жить под вымышленным именем? Если он лорд, то почему так стеснен в средствах? Для миссис Гирдвуд эти обстоятельства не могли не казаться подозрительными.

Последнее еще как-то можно было объяснить: он из бедных лордов, каких немного, но такие есть. Есть немногие, у кого нет средств хорошо одеваться и давать роскошные обеды, а также содержать красивый дом с дорогой обстановкой.

После возвращения из Штатов Свинтон не мог себе позволить ничего из этого. И тогда может возникнуть сомнение: уж не выдавал ли он себя за лорда, пусть даже одного из бедных?

Он уже почти отчаялся в своей способности продолжать игру, когда патронаж лорда, реального и влиятельного, вселил в него новую надежду. Теперь ситуация изменилась, и перспективы стали более радужными. Его кошелек наполнился деньгами, и покровительство влиятельного лица обещало деньги еще большие. Также внушало надежду и то, что он теперь мог утверждать, — и это было истиной, — что состоит на дипломатической службе. Правда, его использовали всего лишь как шпиона, но ведь это серьёзная миссия, часть дипломатической работы!

Его близость к известному дипломату-пэру; его регулярные посещения роскошного особняка на Парк Лайн, — было бы странным, если бы при всем при этом он не сумел пустить пыль в глаза дамам Гирдвуд!