Когда я допил кофе, ко мне подошел официант, чтобы обратить мое внимание на большую статью местной хроники одной из газет, в которой говорилось о предстоящих выгодных контрактах моей бывшей фирмы. В подтверждение этого с некрасивой фотографии в рекламном стиле улыбался Хоррокс (этакая благородная англо-итальянская помесь).

"У вас сломан зуб?" - спросил официант. Он смотрел на меня и с отвращением указывал пальцем на свой резец.

"Да", - ответил я.

Казалось, он был расстроен этим, но потом на его лице появилась улыбка. Он еще раз внимательно посмотрел на фотографию моего бывшего шефа и сообщил мне, что сразу узнал его. Напоследок украдкой взглянув на мой рот, он вернулся к стойке. Возможно, в сломанном резце он видел дурное предзнаменование: у меня был сломан зуб, в то время как с газетной полосы ослепительно сияла улыбка Хоррокса.

Очевидно, я не пригодился Хорроксу для его дел, процветавших и без меня. Не нужен я был таким бессильным жене и детям. Подобно бомбе (бессмысленному отголоску войны), обнаруженной при раскопках, я все еще не терял надежды на взрыв.

Я безбоязненно пошел на встречу с зубным врачом. Фотография Хоррокса не давала мне покоя. Когда-то мы были с ним в доле, но у него, в отличие от меня, было много денег: поэтому он руководил, а я исполнял. "Ну какого черта я вспоминаю об этом, - говорил я себе, - я уже обречен". Я попросил у зубного врача зеркало и безучастно осмотрел его работу.

Когда мне позвонил Хоррокс, на месте резца у меня уже стоял протез.

"Ты видел газету?" - первым делом спросил он.

"Тебе это, должно быть, дорого обошлось".

"Ничего подобного. Это сущая правда. Десять контрактов за два месяца, девять миллиардов лир. Но в этом есть и твоя заслуга, четыре контракта были твои. Когда мы можем встретиться?"

"Завтра. Я ведь теперь всегда свободен".

"А сегодня вечером?"

"Скоро уже десять, и вообще вечером я никуда не выхожу".

"Ты все еще плохо себя чувствуешь?"

"Не знаю. Хоррокс, а в чем, собственно, дело?" - Казалось, что, называя его по фамилии, я тем самым насмехался над ним.

"Завтра я к тебе заеду и все объясню".

"Хоррокс!.."

По-видимому, он, как всегда, был уверен в том, что задумал. На следующий день он бы приехал на машине, полагавшейся ему в силу занимаемого положения, и принялся бы влиять на меня посредством той магической силы, которую он себе приписывал. Я вернулся в гостиную и устроился рядом с дочерью, которая красилась и одновременно смотрела телевизор. Я думал о том, что миром правят такие люди, как Хоррокс. Я устал, и у меня закрывались глаза.

"Ты уже спишь", - раздраженно заметила моя дочь.

Не удостоив ее ответом, я перешел в свой кабинет и закрыл за собой дверь.

"Дорогой Хоррокс, - писал я в тот вечер, - для меня ты всегда будешь пухленьким ребенком, что смотрит со старых фотографий. Твоим безупречным, с иголочки, нарядам так и не удалось скрыть пестрого костюмчика и соски, подвешенной к шее. Обращаюсь с прощальным словом и к тебе, так как тебе я обязан своим материальным благополучием. Если бы не ты, я бы не смог купить этот дом. Когда мы познакомились, у меня не было за душой ни гроша. На мне был единственный костюм, а галстуки я одалживал у отца. Спасибо тебе, Хоррокс.

Я все время полагал, что недостаточно работаю для того, чтобы оправдать получаемые мной зарплату и премиальные, которые ты выдавал мне в конверте. И те положительные чувства, которые ты проявлял ко мне, - да, да, ко мне, кого трудно назвать располагающим к себе, - кажутся мне незаслуженно присвоенными. Вот уж не знаю, почему такой угрюмый человек, как я, всегда вызывал симпатию. Все эти годы я содержал семью благодаря какому-то недоразумению. Хоррокс, между нами говоря, мы оба прекрасно знаем, что ничего собой не представляем. Просто ты открыл путь, по которому проходят деньги, и удобно устроился у его обочины. А я был тебе в этом компаньоном. Но, впрочем, я не умею делать ничего другого, до сих пор мне даже не удалось... (но теперь, когда все уже позади, ты знаешь, что я способен на это).

В знак дружбы я разрешаю тебе не приходить на мои похороны, но думаю, что ты все равно придешь, очень уж тебе нравится одеваться в черное. По такому случаю купи себе вечернюю соску".

Моя жена ушла в кино, старших детей тоже не было дома. Младший сын спал перед своим телевизором. Я не решился разбудить его, он бы заплакал. С тех пор как у меня исчез, а потом неожиданно появился зуб, он принимал меня за злого призрака и обвинял в пропаже какой-то игрушки. Если не считать телевизора, в доме не было других включенных приборов, и я вольготно чувствовал себя в полутьме. Если бы я был призраком, я бы так же вольготно расхаживал по квартире. Я был спокоен. Я мог исчезнуть, когда хотел, - это была правильная формула. Перед тем как лечь спать, я приписал постскриптум к прощальному письму Хорроксу:

"Хоррокс! Я часто пользовался служебным телефоном в частных целях. В командировки я не раз брал с собой грязное белье, а прачечные расходы включал в счет за гостиницу. Прости меня".

Я ждал Хоррокса к одиннадцати, но он явился только в полдень.

"Я не буду утомлять тебя бесконечными разговорами, - начал он. - Проще будет, если я скажу тебе, что я никому не доверяю. Работы прибавилось, но все только и делают, что на что-то сердятся и сплетничают".

"А при чем здесь я?"

"Ты должен вернуться. Если ты вернешься, я опять возьму тебя в долю".

"Ты с ума сошел. Ты забыл, что со мной произошло?"

"Возвращайся когда хочешь. Я освобождаю тебя от командировок. Я только хочу, чтобы все было под твоим контролем".

"Ты действительно сошел с ума".

"Вот что я тебе скажу. Я говорил с твоим врачом перед тем, как позвонить тебе".

"Ну да?"

"И он считает, что работа пошла бы тебе на пользу. Без преувеличений, конечно, но немного деятельности - это как раз то, что тебе нужно. Тебе пятьдесят, а не сто, ну на кой черт ты здесь сидишь? - И он в изумлении огляделся по сторонам. - Я бы свихнулся".

"Хоррокс, ты меня ставишь в затруднительное положение".