На одном из привалов по пути в Медину Мухаммед поделил добычу, предварительно тщательно оцененную. Пятую часть ее он взял себе, остальное распределил поровну между всеми мусульманами, принимавшими участие в походе. Долю, предназначенную павшим в битве, отдали по возвращении в Медину их ближайшим родственникам.

По дороге ниспосланы были Аллахом обильные и вдохновенные откровения, которые вместе с откровениями, полученными до и во время сражения, составили суру «Добыча».

Победа, победа, победа! Небывалая, чудесная, над вдвое превосходящим врагом! Малой кровью! Великая победа! Впервые за четырнадцать лет проповеди обещания Аллаха начали наконец сбываться — полное торжество веры, торжество Мухаммеда над всеми скептиками и маловерами! Неудивительно, что сознанием непобедимости и сопричастности всемогущему Богу проникнуты многие стихи этой суры.

— Повинуйтесь Богу и его посланнику. Как вывел тебя Господь твой из твоего дома с истиной, а часть верующих противились, препираясь с тобой об истине, после того как она разъяснилась, точно их гонят к смерти, а они смотрят.

Все оправдалось — и непримиримость к курайшитам, и нежелание признать дочерей Бога и прочих идолов, и исход из Мекки, и призыв сражаться на пути ислама! Все оправдалось, во всем был прав Мухаммед — пророк и посланник Бога!

Сама битва при Бадре приобрела в откровениях Мухаммеда законченный образ божественного чуда:

— И вот, обещал вам Аллах один из двух отрядов, что он будет вам — это про то, как Мухаммед звал их в поход, обещая победу, а они колебались, — вы желали бы, чтобы не имеющий вооружения достался вам (вам хотелось захватить караван Абу Суфиана — еще бы! Тысяча нагруженных дорогими сирийскими товарами верблюдов и всего шестьдесят — семьдесят человек охраны, а вас собралось больше трехсот). А Аллах желает утвердить истину Своими словами и отсечь неверных до последнего, чтобы утвердить истину и изничтожить ложь, хотя бы и ненавистно было это грешникам. (Чтобы язычники не думали, что все дело в умении мусульман нападать из засады или тогда, когда на их стороне численное превосходство! Нет, не хитростью побеждают верующие, хотя хитрость тоже от Бога, а верой — сила их от Бога, от того, что они следуют по праведному пути, и они будут громить язычников, какими бы толпами те ни выступали!)

— И вот, взывали вы за помощью к вашему Господу (А кто взывал? Кто молился накануне битвы, когда все отдыхали, и во время самой битвы? Мухаммед, пророк, возносил свои молитвы к Богу!), и Он ответил вам: «Я поддержу вас тысячью ангелов, следующих друг за другом!» (Не очень-то вы верили этому, когда вас убеждал пророк. Стыдитесь же и помните, что и впредь будет сбываться все, что скажет вам пророк.)

— Сделал это Аллах только радостной вестью, и чтобы успокоились от этого ваши сердца. Ведь помощь — только от Аллаха; поистине, Аллах великий, мудрый!

— Вот он покрыл вас дремотой в знак безопасности от него и низвел вам с неба воду, чтобы очистить вас ею и удалить от вас мерзость сатаны и чтобы укрепить ваши сердца и утвердить этим ваши стопы.

— Вот, внушил Господь твой ангелам: «Я-с вами, укрепите тех, которые уверовали! Я брошу в сердца тех, которые не веровали, страх; бейте же их по шеям, бейте их по всем пальцам.»

Это — за то, что они откололись от Аллаха и Его посланника. А кто откалывается от Аллаха и Его посланника… ведь Аллах силен в наказании! (Помните! Это и к вам относится — любителям спорить с пророком и противиться ему, подрывающим власть и авторитет пророка. И к тем, кто остался в Медине, «лицемерам», не пожелавшим идти в поход, противникам войны с курайшитами.)

Это — вам! Вкусите же его и что для неверных — наказание огня!

— О те, которые уверовали! Когда вы встретите тех, кто не веровал, в движении, то не обращайте к ним тыл.

А кто обратит к ним в тот день тыл, если не для поворота к битве или для присоединения к отряду, тот навлечет на себя гнев Аллаха. Убежище для него — геенна, и скверно это возвращение! (Вот так: храбрым — райское блаженство, трусам — вечные муки в аду, ибо трусы есть не верящие во всемогущество Аллаха, в то, что лишь он один определяет срок жизни человеческой, они ничем не лучше язычников, оттого и наказание для них одинаково — геенна огненная!)

— Не вы их убивали, но Аллах убивал их (пусть же ваша совесть будет спокойна — убийство в справедливой войне с язычниками вообще не является убийством, ибо не верующий убивает, а Аллах)…

— Если вы просили победы, то победа пришла к вам, — продолжал далее Аллах, обращаясь на этот раз к курайшитам. — Если вы удержитесь, то это лучше для вас, а если вы вернетесь, то и Мы вернемся. Но ни от чего не избавит вас ваше сборище, если оно и многочисленно, и ведь Аллах с верующими.

— О те, которые уверовали! Повинуйтесь Аллаху и Его посланнику и не отвращайтесь от Него… Не будьте как те, которые говорили: «Мы слышали», а сами не слушают… Бойтесь испытания… Не изменяйте Аллаху и посланнику…

— О вы, которые уверовали! Когда встречаете отряд, то будьте стойки и поминайте Аллаха много, — может быть, вы получите успех.

И повинуйтесь Аллаху и Его посланнику и не препирайтесь, а то ослабеете и уйдет ваша мощь. Терпите:

ведь Аллах с терпеливыми!

Вновь и вновь варьирует Мухаммед в этой суре мысль о том, что повиновение пророку — победа, а неповиновение — поражение, поражение и в земной жизни, и в загробной. Все, что было возможно, извлек он из победы при Бадре для прославления ислама и утверждения своего пророческого авторитета. Победа при Бадре была триумфом его дальновидной и мудрой политики, и Мухаммед не намеревался принижать своих заслуг.

В этой суре (мимоходом и вскользь) впервые встречается в словах Аллаха некоторая неуверенность в осуществимости человеческого счастья на земле. Поступайте так-то и так-то, учит он верующих, а потом добавляет:

«Может быть, вы будете счастливы…» Это «может быть» в устах всемогущего Аллаха (не раз повторенное Мухаммедом в последующих стихах Корана) звучит несколько странно: все способен совершить Аллах — и уничтожить неверных, и сотворить мир, и воскресить мертвых, и обеспечить вечную загробную жизнь; любое чудо ему по силам, кроме земного счастья человека. Здесь он положительно пасует — «может быть, вы будете счастливы…». А может, и не будете — кто его знает? Это «может быть», вырвавшееся у Мухаммеда в минуту торжества и успеха, подводит как бы некоторый итог его личного опыта. Как-никак пятьдесят четыре года за плечами пророка, возраст не очень совместимый с юношеской восторженностью, с простодушной верой, что стоит только переделать мир по определенной наилучшей программе, и пожалуйста — все будут счастливы. Ему ли занимать у кого-нибудь веру? Но и вера, увы, гарантирует лишь вечное загробное блаженство, в дольней же жизни и вера не обеспечивает счастья.

А что стоило бы, казалось, провозгласить Мухаммеду, что полнота веры дает полноту счастья уже в земной жизни? Ведь его никто бы не смог обвинить во лжи, так как не нашлось бы человека, который перед лицом своей совести смог бы утверждать, что он достиг полноты веры. Как бы от этой неправды выиграла привлекательность ислама — еще немного, еще одно усилие на пути Аллаха — и вот оно, воплощение земного счастья! Единственное учение, гарантирующее счастье, — ислам… А вместо этого — «может быть, вы будете счастливы». И только. Больше никаких обещаний.

Ничего не стоило бы Мухаммеду убрать, вычеркнуть, уничтожить и не допустить в Коране это пессимистическое «может быть», если бы он был только политиком, стремящимся к власти и реализации определенной религиозно-этической схемы. Но он был также и пророком, в первую очередь именно пророком, а не политиком, он сам верил тому, чему учил, — верил и в ангелов, помогавших мусульманам в битве при Бадре, и в Джибрила, являющегося к нему с посланиями Аллаха, и в то, что зарытые в землю курайшиты слышат обращенную к ним речь… То, во что он верил, очень часто было ему выгодно, но это совпадение веры и личной заинтересованности происходило где-то в таких тайниках его души, до которых его сознание не докапывалось. Для него этой связи просто не существовало, целесообразность божественных повелений доказывала лишь их истинность. Он верил в истину, шел по правильному пути, и действительность начинала подчиняться ему.