А если ты их спросишь, они, конечно, скажут: «Мы только погружались в беседы и забавлялись». Скажи:

«Не над Аллахом разве, Его знамениями и Его посланником вы издевались?»…

Лицемеры и лицемерки — одни от других: они внушают неодобряемое, и удерживают от признаваемого, и зажимают свои руки. Забыли они Аллаха и Аллах забыл про них. Поистине, лицемеры, они, распутники!

Обещал Аллах лицемерам, и лицемеркам, и неверным огонь геенны, — на вечное пребывание там. Довольно с них ее! И проклял их Аллах, и им постоянное наказание.

Но и проклятие Аллаха на «лицемеров» не подействовало, и нечестивая мечеть аль-Дирар, вопреки воле пророка, просуществовала многие годы.

Поведение «лицемеров» показало Мухаммеду, что некоторые идеи и требования ислама, выработанные в мекканский период, не находят сочувствия среди значительной части арабов — наиболее зажиточной, влиятельной и образованной, что пророк и ислам связаны не столь уж неразрывно, что ислам может существовать не только без пророка, но даже вопреки его воле. Мухаммеду угрожала опасность превратиться всего лишь в вождя второстепенной секты.

Совместное строительство мечети, кампания побратимства, настойчивые призывы к имущим мусульманам щедро творить милостыню, помогать беднякам, освобождение рабов — все это было продолжением того же утопического стремления создать религиозное братство, основанное на взаимной любви, лишенное противоречий. И это стремление на глазах у Мухаммеда терпело в Медине крах, встречало резкое и непримиримое сопротивление многочисленной и влиятельной группы мусульман, получивших название «лицемеров».

Необходимость видоизменять ислам Мухаммед понял не сразу — на это потребовалось много лет, и все эти годы он вел настойчивую борьбу с «лицемерами» — без заметного, правда, результата.

Бог Мухаммеда — единый творец всего сущего, единый владыка человеческой жизни, земной и загробной, принципиально не отличался от Бога насара и яхуди. Мухаммед был прав, когда рассматривал ислам не как новую религию, а как учение, по существу не отличающееся от христианства и иудаизма. Ислам был развитием единобожия и его видоизменением, но для самого Мухаммеда идея развития была чужда, несовместима с представлением о вечном, вездесущем и неизменяющемся Боге. Превосходство ислама над христианством и иудаизмом вытекало для Мухаммеда просто из того факта, что полученные им божественные откровения являлись самыми новыми, последними по времени приказаниями всевышнего. Поэтому все «люди писания», насара и яхуди, должны были, по его мнению, с радостью принять ислам или хотя бы признать его.

Действительность жестоко разочаровала Мухаммеда. В ислам обратилась лишь часть мединских насара, новообращенных же среди яхуди были единицы. Оказалось, что ислам, христианство и иудаизм несовместимы друг с другом.

— Поистине, те, которые уверовали, — провозгласил Мухаммед вскоре после прибытия в Медину, — и яхуди, и насара, и сабии, — кто уверовал в Аллаха и в последний день и творил благое, — нет страха над ними, и не будут они печальны!

— А если бы пожелал Аллах, — поведано было Мухаммеду, — то Он сделал бы вас единым народом, но… чтобы испытать вас в том, что Он даровал вам. Старайтесь же опередить друг друга в добрых делах! К Аллаху — возвращение вас всех, и Он сообщит вам то, в чем вы разногласили!

Мухаммед признал христианство и иудаизм как законные, заповеданные самим Аллахом вероучения и рассчитывал, очевидно, на взаимность. Но насара и яхуди отвергли идею о равенстве их учений с исламом, они не признавали ни пророческой миссии Мухаммеда, ни божественного происхождения Корана. И те и другие были убеждены, что последователи Мухаммеда в рай не попадут.

— И никогда не будут довольны тобой ни яхуди, ни насара, — вынужден был весьма скоро с горечью признать Мухаммед, — пока ты не последуешь за их учением. Скажи: «Поистине, путь Аллаха есть настоящий путь!» — а если ты последуешь за их страстями после пришедшего к тебе истинного знания, то не будет тебе от Аллаха ни близкого, ни помощника.

Самим фактом своего существования христианство и иудаизм мешали распространению ислама, вносили путаницу в умы мусульман из-за опасного сходства их учений с учением Мухаммеда. Они сражались с Мухаммедом тем же оружием, что он сражался с язычниками, — божественным писанием, словами Бога, поведанными в откровениях. На стороне Мухаммеда была новизна божественных повелений — сомнительное преимущество перед лицом почтенной древности Ветхого завета.

Мухаммед был неграмотен и сам не читал священных книг. Его учителями являлись, по-видимому, бродячие проповедники-насара, сектанты из Восточной Сирии, с окраин Византии, и веру этих сектантов он считал наиболее характерной для всех насара — христиан. Отсюда его представления, что насара поклоняются троице в лице бога-отца, пророка Иисуса и девы Марии.

Многочисленными неточностями в изложении историй Ветхого и Нового заветов яхуди и насара не замедлили воспользоваться для энергичной пропаганды против Мухаммеда и его дискредитации как пророка. В ответ на это Мухаммед провозгласил, что священное писание насара и яхуди нарочито искажено, безнадежно испорчено, а потому не может рассматриваться как равноценное Корану.

Обожествление насара Иисуса и девы Марии и почитание некоторыми яхуди Ездры как «сына божьего» дали Мухаммеду повод заклеймить оба враждебные вероучения как полуязыческие, отступившие от чистого единобожия.

Мединские поэты, как некогда их мекканские собратья, высмеивали Мухаммеда и его претензии на пророческую миссию в сатирических стихах, пользовавшихся популярностью и среди части мусульман — тех самых «лицемеров», которые выступали против пророка. Их выпады не только мешали Мухаммеду утвердить свою власть в Медине, но и болезненно ранили его самолюбие.

Сначала произошел разрыв с яхуди, насара продолжали считаться «хорошими».

— Ты, конечно, найдешь, — поведал Мухаммеду Аллах, подводя итог первому этапу борьбы, — что более всех людей сильны ненавистью к уверовавшим яхуди и многобожники, и ты, конечно, найдешь, что самые близкие по любви к уверовавшим те, которые говорили:

«Мы — насара!» Это — потому, что среди них есть иереи и монахи и что они не превозносятся.

Вместо того чтобы сближать ислам с христианством и иудаизмом, Мухаммед начал углублять существовавшие различия. Вновь упор был сделан на Ибрахима, чистую и незапятнанную веру которого проповедует Мухаммед:

— Скажи: «О обладатели писания! Приходите к слову, равному для нас и для вас, чтобы нам не поклоняться никому, кроме Аллаха, и никого не придавать Ему в сотоварищи, и чтобы одним из нас не обращать других в господ, помимо Аллаха. Если же они отвернутся, то скажите: „Засвидетельствуйте, что мы — предавшиеся“.

О обладатели писания! Почему вы препираетесь об Ибрахиме? Тора и Евангелие были ниспосланы только после него. Разве вы не уразумеете?

Вот, вы — те, кто препирается о том, о чем у вас есть знание: почему же вы препираетесь о том, о чем у вас нет знания? Поистине, Аллах знает, а вы не знаете!

Ибрахим не был ни яхуди, ни насара, а был он ханифом предавшимся, и не был из многобожников.

Самые близкие к Ибрахиму люди, конечно, те, которые за ним последовали, и этот пророк, и те, которые уверовали. А Аллах — друг верующих…

О обладатели писания! Почему вы облекаете истину ложью и скрываете истину, в то время, как вы знаете?»

Почитание Ибрахима, праотца всех арабов, с именем которого исподволь связывалось строительство Каабы, ко времени Мухаммеда успело уже пустить глубокие корни среди язычников, и он был отнюдь не первый, кто назвал Ибрахима «ханифом», а его легендарное учение — чистой верой, ханифией. Тезис о тождестве ислама и веры Ибрахима мог рассчитывать на большую популярность среди арабов, чем тезис о близости и родстве ислама с учениями насара и яхуди. Шаг, который сделал Мухаммед, стратегически был правилен, хотя и чреват обострением положения в самой Медине. Кстати, и в Медине имелась сильная группа ханифов, приверженцев «веры Ибрахима», — во главе ее стоял Абу Амир — монах и воин, прославивший себя в недавнем сражении между авситами и хазраджитами. Абу Амир и его сторонники не признали Мухаммеда ханифом, а его религию — верой Ибрахима: по-видимому, ислам уже давно утратил связь с этой таинственной ханифией, и Мухаммед в чисто пропагандистских целях настаивал на том, что ислам и загадочная вера Ибрахима — одно и то же. Разрыв между Мухаммедом и мединскими ханифами был настолько полным, что Абу Амир вместе с десятью приверженцами предпочел удалиться в языческую Мекку откуда через десять лет ему пришлось бежать сперва F Таиф, а затем, когда и туда победоносно вступил ислам, — в Византию. Там Абу Амир и умер, так и не примирившись с искажением чистой ханифии.