— Глянь, как они нас любят, — пропел Харви, — а ты совсем неплох. — Он сказал чушь, потому что я всего лишь следовал за ним по пятам и изображал паузы, когда мне становилось уже невмоготу подражать ему. — Я так и знал, — улыбнулся он, — эти большие мартини окажут свое действие. И я слишком хорошо знаю тебя.

Дождь прекратился. На балконе было сыро, а ночь здесь казалась непроглядно черной по сравнению с Бродвеем, во всех витринах которого переливались гирлянды цветных огней. Харви вытащил две сигары; мы стояли и курили, присматриваясь к сиянию огней ночного города, и Харви вздохнул:

— Игрушка миллионеров.

А я добавил:

— Да, в которой восемь миллионов рабочих деталей.

— Рабочих деталей, — повторил Харви. — Да.

По пустынной улице под нами, тихонько всхлипывая, шла девушка, а за ней, пытаясь объясниться, спешил юноша.

— Значит, они не смогли покончить с тобой. — Харви смотрел куда-то в ночь. — Потрепали тебя, это да, но убить так и не смогли. Положение предельно осложнил Сток, который послал для их захвата кавалерийскую группу.

— Лучше иметь дело с дьяволом, которого знаешь, чем с незнакомым, — заметил я.

Внизу на улице всхлипывающая девушка позволила парню обнять себя. У нас за спиной скрипнула дверь. На балконе появилась, присоединившись к нам, та девушка, что принесла Мидуинтеру картонную коробку с запасным протезом.

— Харви, дорогой, — произнесла она тем же тоном, каким разговаривала с генералом Мидуинтером.

— В чем дело, радость моя? — спросил он. — Неужели генерал не хочет одолжить тебе свой самолет?

— Знаешь же! Генерал выставил меня из кабинета, а еще подкалываешь меня, Харви. Неужели не понимаешь, как я себя ужасно чувствую?

— Нет.

— У меня просто ужасное самочувствие. Я не могу найти себе места. Вот что со мной делается!

Прищурившись, Харви уставился на нее.

— Знаешь что, милая? Подвыпив, ты становишься просто очаровательной.

— Я не пью, Харви, — терпеливо ответила она, словно они уже много раз вели этот диалог.

— Ага! — с триумфом заявил он. — А вот я пью.

— Если брак ничего не значит для тебя, Харви, то не забывай хотя бы о самоуважении. Я буду готова ехать домой через пятнадцать минут. — И она удалилась, для пущего эффекта колыхнув полами длинного платья.

— Моя жена, — объяснил Харви.

— Ясно, — кивнул я.

— Настанет день, когда я подключу к ней электрическую зубную щетку... — Он остановился. Насколько я понял, он собирался пошутить, но улыбки на лице его не возникло. — Она шпионит за мной. Ты это знаешь? Собственная жена шпионит за мной. Послушать ее — так я какой-то наемный работник, а Мидуинтер — просто правая рука Господа Бога.

— Стоит послушать тут любые разговоры о Мидуинтере — и можно прийти к такому же выводу.

— Точно. Это гнилье думает, что он генерал Макартур, Джордж Вашингтон и Дэви Кроккет в одном лице.

— Но ты так не считаешь?

— Я этого не говорил. Я думаю, что он великий человек. Серьезно. Действительно великий человек и могущественный. Мидуинтер никогда не станет президентом Соединенных Штатов, но будет очень близок к нему. Когда консервативные силы одержат верх в этой стране, тогда Мидуинтер станет той силой, что кроется в тени трона... и ты понимаешь, что я имею в виду под троном. — Харви улыбнулся. — Но он никому не доверяет. Никому.

— В нашем деле это свойственно многим.

— Да, но этот тип прослушивает телефоны, перехватывает почту, проверяет всех своих друзей и родственников. Он даже внедрил агентов для слежки за своими собственными сотрудниками. Разве ты не считаешь, что это просто грязно?

— Я хотел бы лишь узнать, почему ты так уверен, что наш балкон не прослушивается?

— Я не уверен, но я настолько пьян, что мне на все плевать. — Внезапно Харви в голову пришла какая-то другая мысль. — Слушай, сукин сын, скажи мне вот что, — обратился он ко мне. — Почему ты подменил яйца в той посылке?

— Я же рассказывал тебе, Харви, что контейнер с яйцами украли у меня в лондонском аэропорту.

— Расскажи еще раз.

— Да я тебе уже говорил. Их прибрал к рукам тот самый человек, что следил за мной от приемной врача. Полное лицо. Очки в черной роговой оправе. Среднего роста.

— Еще ты вспомни оттопыренные уши, плохие зубы, длинные волосы, говорит как англичанин, который хочет, чтобы его принимали за янки, и гнусный запах изо рта.

— Совершенно верно, а очки в оправе ему понадобились, чтобы уши оттопыривались. Он американец, который тянет гласные, как кокни — и вместе с его американским акцентом создается впечатление, что он англичанин, пытающийся походить на американца. Носит волосяную накладку, прикрывающую плешинку на макушке. Она довольно далеко от линии волос, так что, не трогай он ее постоянно, никто бы и не заметил. Этот тип искусственно зачернил гримом несколько передних зубов и при помощи химикатов придал дыханию неприятный оттенок — старый трюк, чтобы избежать слишком пристального внимания, лицом к лицу. Он украл багаж после того, как тот прошел таможню.

— Точно, — ухмыльнулся Харви. — Это был я.

Я продолжил:

— Мне показалось, что это был транзитный пассажир, который на промежуточной посадке для заправки покинул самолет, в туалете натянул на себя комбинезон, угнал фургон с багажом, взял то, что ему приглянулось, и к моменту посадки успел вернуться в свой самолет и продолжил путешествие, избежав встречи с таможней. Неплохая операция для того, кто сразу же после колледжа стал играть в бродячих театрах.

Засмеявшись, Харви добавил:

— Еще ботинки на толстой подошве, контактные линзы, чтобы изменить цвет глаз, грязь под ногтями и подкрашенные губы, чтобы лицо казалось бледнее. Ты забыл упомянуть обо всем этом. — Он уставился на носки своих ботинок и, не отводя от них взгляда, делал мелкие танцевальные па. — А ты небось решил, что жутко хитрый сукин сын? — Харви по-прежнему смотрел вниз, продолжая вальсировать на месте. Я не ответил. — Жут-ко хит-рый су-кин сын, — по слогам, как бы выплевывая их, произнес он, танцуя в такт с ними, после чего сменил акцент, снова протанцевал эту фразу и завершил номер, высоко вскинув ногу. — Ты не сомневался, что твое предсказание относительно судьбы Пайка оправдается, так? Ты как те бабы, которые, увидев на столе перекрещенные ножи, начинают орать, что это плохая примета. Пайк сгорел. А ты, наверно, неплохо поболтал со Стоком?

Мне показалось, Харви ждет, чтобы я его ударил. То ли он хотел испытать унижения и страдания, то ли ему был нужен повод для ответного удара, я так и не понял, но не сомневался, что он ждал резкой реакции с моей стороны.

— Вы очень мило побеседовали о Тургеневе. Ты-то знал, что Сток не причинит тебе никакого вреда. Он же ведь убежден, что ты представляешь правительство Великобритании. И если он расколет тебя, то Лондон может придавить всю ту публику, что обслуживает советскую сеть на месте. Нет; в том случае, если у тебя хватит ума держать язык за зубами, в России ты повсюду можешь чувствовать себя в безопасности. Вот от чего меня мутит: пока ты там смеялся и болтал со Стоком, наш парень сидел как прикованный к месту.

— Сток, — сказал я, — весьма смахивает кое на кого, с кем я работал, не говоря уж о тех, против кого я работал. Сток прекрасно понимает, на чьей он стороне. Как и я. Поэтому мы и можем разговаривать.

— Сток — безжалостный кровожадный подонок.

— Как и все мы, — уточнил я. — Безжалостные и обреченные.

— А тебе не следовало подойти к Пайку и все ему рассказать? Половине из нас свойственна жестокость, а другая половина обречена. И ты должен был объяснить Пайку, к какой половине он относится.

— Во всех нас есть поровну и того и другого.

— Ты пьян, — объявил Харви, — иначе ты бы не нес такую пошлятину.

Дверь на балкон оставалась открытой. Я посмотрел, почему смолкла музыка. Перед оркестром, в толпе сгрудившихся гостей, добродушно улыбаясь, стоял генерал Мидуинтер, воздев в воздух обтянутую белой перчаткой руку, словно предлагая ее с аукциона. Гости хранили молчание.