* * *

В журнале "Проект/Россия", который издает на русском языке голландский архитектор Барт Голдхоорн можно прочесть, что у Москвы отсутствует градостроительная идея. И если бы имелась мощная архитектурная традиция, сложившаяся естественно или насильственно, как при Сталине, то был бы возможен плавный переход от города к объекту. Так как такой идеи нет, по его мнению, то все архитекторы не работают в рамках одной концепции. А поскольку опереться им якобы не на что, то и результат не радует эклектика вместо гармонии может стать итогом появления архитектурных ансамблей и акцентов.

Что сказать по этому поводу? Мы в корне поменяли подход к формированию облика Москвы. Со времен первого советского Генерального плана 1935 года было сделано огромное количество ошибок. Нам на первых порах не оставалось иного пути, как исправлять то, что можно исправить. Но теперь взамен коммунистической идеологии в градостроительстве мы провозгласили принципиально иную философию. Можно ее называть как угодно, даже европейской. Важен не ярлык, а суть. Она основывается на концепции качества жизни, принятой во всех цивилизованных странах. Складывается эта теория и практика из двух равновесных приоритетов: сохранения неповторимого облика города и превращения его в максимально комфортную среду обитания. При этом зачеркивать какую-либо из исторических эпох в архитектурном облике было бы непоправимой ошибкой. Мы можем позволить себе лишь дополнять и возвращать утраченное наследие.

Если говорить об исторической части Москвы, ее центре, то за основу взят облик, который она имела до революции. Львиная доля строений тогда принадлежала частным владельцам. Судя по справочной книге "Вся Москва" за 1917 год, домом "Праги" владел купец Семен Петрович Тарарыкин. Другие строения на Арбате значились за сыном владельца "Праги" Петром, за потомственной дворянкой Ромейко, генералом Тишениновым, купцом 2-й гильдии Бобовичем, купчихой 1-й гильдии Бромлей, за почетным гражданином Савостьяновым. И так далее. Всего 11 владений из 59 принадлежали церквам, Городской управе, Обществу русских врачей, ломбарду, Военно-Окружному суду, Городскому общественному управлению.

Поэтому, когда в начале ХХ века наступил "строительный бум" и домовладельцы на месте старинных зданий конца ХVIII-начала ХIХ века стали возводить доходные дома, - им в этом редко кто мешал. Такое понятие, как "памятник истории и архитектуры", не существовало. Московская дума, например, не пощадила Земского приказа, где был основан Московский университет, и на его месте построили Исторический музей. Поэтому часть Арбата до революции успели застроить "уродами грузными в шесть этажей" и выше. Если Пушкин после женитьбы снял на улице квартиру в двухэтажном доме, то Блок в последний приезд в Москву поселился рядом в 8-этажном действительно грузном доме, но с большими квартирами со всеми удобствами. Вот почему Марина Цветаева с грустью писала:

Домовладельцы - их право!

И погибаете вы,

Томных прабабушек слава,

Домики старой Москвы.

За десять лет рыночных отношений пока не сложился слой домовладельцев, какой существовал век тому назад. Судьбу каждого строения старой Москвы сегодня решает правительство города, опираясь на законы России и Москвы, заключения главного управления по охране памятников, мнения общественных деятелей, знатоков истории столицы.

Все, что касается застройки исторического центра - дело деликатное. Мы, строители, скажу еще раз, в нем не ведущие, а ведомые. Я бы выделил три общих принципа воссоздания и сохранения исторической среды: гармоническая уравновешенность, художественная завершенность и историческая достоверность.

Случалось, что новые здания не вписывались в среду, как, например, дом на углу Садового кольца и Цветного бульвара. Почему он дисгармонирует с окружающей застройкой? Мне эти причины понятны. В советские времена существовало так много запретов, что архитектор как художник никак себя не мог проявить. Тогда решались другие задачи - строить быстрее, дешевле и больше. Эстетику, как категорию дорогую, изгнали из практики. С началом перестройки у архитекторов появились реальные возможности для самовыражения. У некоторых из них закружилась голова от воздуха свободы. Такое самовыражение с головокружением в начале 90-х годов появилось где надо и не надо. Ситуацию теперь мэр Москвы взял под контроль, любой проект для центра, будь то дом, театр или магазин, проходит фильтр согласований, обсуждений в среде специалистов и общественности. Это нормальная европейская практика. Окончательное решение принимает Общественный градостроительный совет под руководством мэра Москвы, в который вхожу и я как руководитель Комплекса архитектуры, строительства, развития и реконструкции города.

В центре теперь возводим дома только по оригинальным проектам, с подземными парковками. В гуще города, где подземное пространство заполнено коммуникациями, а почва имеет неоднородную структуру, это не так просто. Поэтому каждому проекту сопутствуют геологические изыскания, инженерные проработки, применение особых современных технологий. Но мы идем на эти затраты, понимая, иначе решить проблему качества жизни в перегруженной автотранспортом центральной части не удастся.

Но если послушать наших оппонентов, то создается впечатление, что ничего не стало лучше. Наоборот, все стало якобы даже хуже, чем при советской власти. А ведь тогда стерли с лица земли половину храмов и монастырей. Тогда сносились не только отдельные строения, но целые улицы, кварталы, как это случилось до войны на Тверской, после войны в Зарядье, а ближе к нам - на Боровицкой площади.

Вот одно из таких недавних обвинений в адрес правительства города и, стало быть, в мой: "Все 90-е годы правительство Москвы рушит или портит работы Баженова и Казакова, Львова и Кваренги, Жилярди и Шехтеля, постройки ХIХ, ХVIII и ХVII веков, адреса Пушкина и Герцена, Островского и Сухово-Кобылина. Систематически нарушается федеральное законодательство об охране памятников. И все это происходит под разговоры о возрождении..."

О каких работах Баженова речь? О флигеле усадьбы на Большой Ордынке. Там двухэтажный дом настолько обветшал за двести лет, что его пришлось разобрать по кирпичу и на том же месте возвести заново, как было. Сегодня памятник архитектуры "Усадьба Долгова" выглядит так, как в конце ХVIII века.

Под работой Казакова подразумевается одноэтажное, утилитарное строение. Оно выполняло хозяйственную функцию в бывшей усадьбе генерал-губернатора, в главном доме которой находится правительство города. По Вознесенскому переулку долгое время тянулась непрезентабельная стена, не гармонировавшая с резиденцией мэра Москвы. Надо ли было увековечивать этот сарай, огрызок прежней усадьбы, главный дом которой надстроен и передвинут? Мэр Москвы решил судьбу строения, по-моему, правильно. На его месте поднялось первоклассное здание Делового центра правительства Москвы. На его фасаде воссоздан на перовом этаже образ прежнего строения, напоминающего прохожим, что здесь находилось в прошлом.

Что касается Кваренги, то подразумевается Старый Гостиный двор в Китай-городе. О том, как его реконструировали - нам известно из предыдущих глав. Двор под стеклянной крышей стал одним из самых популярных мест праздников, престижных выставок. Идея стеклянной крыши полностью себя оправдала. Но вот уже несколько лет не прекращаются упреки ревнителей подлинности по поводу "искажения облика здания". Неужели следовало оставить пространство внутри открытым? Москва не первая пошла таким путем, используя старый двор по новому назначению. Так поступили в Лондоне, перекрыв стеклянной крышей двор Британского музея. Теперь под ней в любую погоду можно гулять, заходить в появившиеся здесь кафе, магазины сувениров. Наверное, и среди англичан нашлись ревнители подлинности, но с ними городская власть очевидно не согласилась. И поступила правильно.

Перекрыли мы стеклянной крышей двор "Усадьбы Хрущевых-Селезневых", памятника архитектуры на Пречистенке, где музей Александра Пушкина. Отсюда регулярно идут теперь телепередачи канала "Культура" ТВ. Под этой крышей я выступал в программе, которую вел министр культуры России на тему памятников. Принимал в ней участие известный доктор искусствоведения, который постоянно одергивает строителей, когда они берутся за спасение памятников. Именно он заявил, что сейчас происходит то, что при Сталине, когда все обрекалось на снос. От убежден, что и двор музея не следовало перекрывать.