В Апатитах я возглавил буровой участок, один из многих в разветвленной структуре все того же треста "Союзшахтоосушение". Свой титул - Всесоюзный он носил оправданно.

Не буду описывать природу и климат Апатит, который географы считают относительно мягким, из-за влияния теплого течения Атлантики. Мне мягким он не показался. Полярная ночь, дни без солнца, мрак, морозы и ветры, дующие с Ледовитого океана. В холодном озере Имандра не поплаваешь.

Но там на Севере, среди снегов и холодов, я себя снова почувствовал в своей тарелке, воспрянул духом. Ходил весь день в сапогах, комбинезоне и каске. Три раза в сутки "проводил смены". Работа, как в угольном разрезе, шла круглосуточно. Так что я забыл улицу Горького, московские кафе и рестораны, забыл про театры.

Апатитский участок выполнял фактически работу строительного управления, в нем числилось человек двести. Мы бурили глубокие скважины, занимались осушением крупных предприятий. В Апатитах - сложнейшие грунты, ничего построить нельзя без предварительного осушения. С одной стороны, нас окружала вечная мерзлота, с другой стороны, приходилось бороться с грунтовыми водами. Так что умения я здесь поднабрался на всю оставшуюся жизнь. В 25 лет прошел высшую инженерную школу, приобрел опыт, который пригодился через несколько лет в Москве.

В Апатитах можно было проявить себя полностью. Создавался участок на голом месте. Когда затеваешь новое дело - всегда интересно. Наши буровые машины всем были необходимы. Мы могли делать глубокие километровые скважины. Бурили отечественными машинами.

В Апатитах шла тогда большая стройка, называвшаяся Всесоюзной. Люди ехали сюда со всего Советского Союза, кто за длинным рублем, кто спасался от несчастной любви, кто хотел испытать себя северными трудностями. Тогда как раз возводилась Апатито-нефелиновая обогатительная фабрика.

Мне нравилось работать на рудниках. Увлекала полярная романтика. Там, в Апатитах, я из горняка, угледобытчика, превратился в промышленного строителя.

Работа на Крайнем Севере давала право сохранить постоянную московскую прописку, возможность в будущем вернуться в Москву, по которой я скучал.

В "Союзшахтоосушении" служили опытнейшие и талантливые люди, занимавшиеся сложным делом - практической гидрогеологией. Трест сотрудничал с учеными, институтами Академии наук СССР. Гидрогеология - наука серьезная, как военное дело. Можно так откачать воду, что произойдет натуральное землетрясение.

Трест на просторах Советского Союза выступал монополистом в своей области, его призывали на стройки, где гидрогеологические условия оказывались самыми сложными. И когда закладывали шахты, и когда строили промышленные объекты - мы были необходимы. Трест владел всеми известными тогда специальными способами работ, шел первый вперед, как сапер по минному полю. Вслед за ним шли строительные войска. У инженеров треста я научился умению обращаться со сложной техникой, особенно с трофейной немецкой. К ней требовался особый подход. Она была весьма капризной в условиях нашей арктической зимы.

В Апатиты я поехал один. Там условия жизни оказались другие, чем в Ватутине. Марта осталась дома с моими родителями: она была беременна. В родильном доме на Маломосковской улице у нас родилась дочь Катя. Пришлось нам тогда пожить порознь. В Москву меня вызывали по делам в трест, так что дома я бывал в командировках.

Когда первый раз увидел Апатиты, то подумал: как хорошо, что Марта осталась в Москве! Зрелище было не для впечатлительных молодых женщин. Перед глазами возникала бывшая лагерная зона, мрачные бараки, город заключенных. Один из островов "Архипелага ГУЛАГ". Хилые деревца, пронизывающий холодный ветер, хмурое северное небо. И приветливые, доброжелательные лица людей! Это меня поражало, умиляло, грело, скрашивало разлуку с женой и родителями.

Среди жителей оказалось множество бывших заключенных, отсидевших сроки в сталинских лагерях. Много проживало работников МВД. Встречались искатели приключений, устремившиеся сюда со всей страны "за туманом и за запахом тайги".

В Апатитах снова хорошо зарабатывал. Там всем платили надбавку за службу на Крайнем Севере. Но постоянно жить в условиях полярной ночи не каждый способен. И мне не хотелось пускать корни в вечной мерзлоте. Бараки, "общаги", не похожие на нашу ватутинскую гостиницу, туалеты в морозном дворе. Летом - грязь, тысячи мух, смог и гарь от дымящих день и ночь труб заводов и шахт! О защите природы никто тогда не думал.

Даже в июле средняя температура на Кольском полуострове не превышает в самом теплом месте, центре этой громадной территории, 14 градусов. Грели мою душу добрые, отзывчивые люди, но чересчур много пьющие. Поначалу я жил в общежитии вдвоем в одной комнате с бригадиром Женей Шепиловым. Потом получил комнату в коммунальной квартире, где моим соседом стал прораб Самусенко. Домой приходил, чтобы переночевать.

Тогда я поступил на курсы автошколы, получил водительские права. Мне дали крытый тентом газик. На нем гонял по заснеженным дорогам. Но не повезло, наехал на замаскированный снегом валун, разбил машину, отделавшись легким испугом и крепким ударом в живот. Это происшествие навсегда отбило охоту к вождению.

Другое автодорожное происшествие случилось много лет спустя в Армении, куда меня командировали после катастрофического землетрясения в Спитаке. Москва, как всегда, пришла на помощь пострадавшим. Но и сам я тогда пострадал. Пьяный водитель врезался в легковую машину, в которой нас ехало трое. Я тогда чудом отделался легким испугом, но другой пассажир погиб.

В Апатитах работали выдающиеся строители, в их числе - Герой Социалистического Труда Егоров, ставший впоследствии начальником главка в Москве. Там я встретил Федорова, управлявшего трестом в Апатитах. Позднее его перевели в Москву на должность заместителя министра химической промышленности СССР, он был другом Юрия Лужкова, будущего мэра Москвы. Вот как все в жизни переплетается, завязывается. Обширен мир, но тесен.

* * *

Границы этого мира широко раздвинулись передо мной, когда я первый раз отправился за границу. Тогда "железный занавес" был приподнят Хрущевым. Можно было купить путевки и посмотреть, как живут люди в других странах. Мы с Мартой получили характеристики, заверенные "треугольником": администрацией, партийной и профсоюзной организациями, побывали на собеседовании в райкоме партии. Усатые ветераны проверили моральную устойчивость и политическую зрелость, прежде чем райком партии дал "добро" на поездку за границу.

Как водилось тогда, для начала рекомендовалось побывать в странах народной демократии. И мы с женой поехали в Болгарию, на знаменитый курорт "Золотые пески". Вот тогда встретились со Стояном, бывшим аспирантом Горного института, бывшим другом моей жены.

В Болгарии мне очень понравилось. Курорт комфортабельный, никаких очередей. Все есть, цветы, овощи, фрукты в изобилии, все недорого, как на базаре в Ватутине. Болгары нас тогда хорошо принимали. И Стоян оказал внимание, мы с ним подружились на долгие годы.

Второй раз поехали отдыхать в другую страну народной демократии, Венгрию, на озеро Балатон. Тогда разрешалось выезжать за границу в качестве туриста каждый год. (Потом между поездками требовался интервал в несколько лет.) На Балатон, хоть это не Черное море, приезжали даже из Соединенных штатов Америки. Мы съездили в Будапешт, походили по магазинам. И здесь, как в Болгарии, нетрудно было заметить, народ живет лучше, чем в Советском Союзе. В магазинах было сравнительно много товаров. В селах не видно было такой бедности, как в наших деревнях. Дома каменные, просторные.

Нам с Мартой, конечно, хотелось побывать в странах, о которых мы хорошо знали по литературе, романам Бальзака. Мы мечтали побывать в Париже. Но этой мечте суждено было исполниться не скоро. Туда я рекомендацию получил спустя много лет, заработав право на поездку во Францию, о которой расскажу ниже.

* * *

В Апатитах я плыл по волнам жизни, преодолевая трудности и невзгоды с лихостью ничего не боящейся молодости. В местной газете обо мне писали, чем я тогда гордился. Как не гордиться, когда в "Кировском рабочем" на первой полосе красуется твоя физиономия. А под снимком описываются "трудовые подвиги" по преодолению коварных плывунов и водоносных грунтов, обузданию их крутого нрава. Эта работа предопределяла успех всей стройки.