- В чем дело, Яков? - спросил человек, встретивший меня.

- Такую рану можно нанести обычным кухонным ножом для рубки мяса, буркнул Яков. - Так оно, скорее всего, и было. Ищи ветра в поле... - и добавил непонятно: - Все то же самое.

Первый подошел ко мне:

- Нам нужно снять ваши отпечатки пальцев, не возражаете?

Я покорно протянула руки к подушечке со штемпельной краской. Следователь молча ждал, пока эксперт закончит процедуру, потом сообщил:

- Меня зовут Михаэль Борнштейн, я буду вести расследование. Расскажите, что здесь произошло.

Путаясь в подробностях, я рассказала о зонтике, о полоске света из-под двери кабинета Когана, о шагах, которые я слышала под своей дверью.

- И что же, - спросил Михаэль Борнштейн, - шаги были мужскими или женскими?

Я немного подумала.

- Мужскими. Не слышно было стука каблуков.

- Так. Как насчет других звуков? Ну там, - он сделал неопределенный жест рукой, - какие-либо характерные покашливания, хрипы, вздохи? Не слышали?

Я молча покачала головой. Мне хотелось домой.

Но похоже, он не собирался меня отпускать. А что спрашивать - еще не решил. Повернувшись к тому эксперту, который снимал отпечатки пальцев, он спросил:

- Рони, есть что-нибудь новенькое?

- На дверной ручке пальчики убитого и госпожи Вишневской, - радостно сообщил тот. "Чего тут радоваться?" - раздраженно подумала я.

- Больше ничего? - без особой надежды поинтересовался следователь.

- Есть еще парочка смазанных отпечатков, но они довольно старые, сказал Рони с сожалением. - Идентифицировать невозможно.

Борнштейн повернулся к второму:

- Что у тебя, Яков?

- Частицы черной лайки под ногтями убитого, - откликнулся тот. - Можно предположить, что убийца был в перчатках.

- Почему "был"? - буркнул следователь. - Почему не "была"?

Вот только быть заподозренной в убийстве мне и не хватало для полного счастья! Я собралась выдать гневную тираду и даже открыла рот.

- Я вас не подозреваю, - словно подслушав мои мысли, быстро сказал следователь. - Это так - дурацкая привычка придираться к экспертам... Даа, эстет, - хмыкнул он. - В тонких перчатках и с кухонным ножом. Эстет.

Прибыла скорая. Двое санитаров вынесли тело несчастного психоаналитика. Я почувствовала себя чуть лучше.

- Скажите, Валерия... Вы позволите вас так называть? - обратился ко мне Борнштейн.

Я кивнула.

- Вы всегда так поздно работаете?

- Бывает, - ответила я. - Если много писанины, не успеваю. А откладывать назавтра не хочется.

- Понятно. Значит, когда вы уходили, все прочие офисы в этом здании были закрыты?

- Кроме кабинета доктора Когана.

- Да, конечно. Но вы не сразу заметили, что он открыт, верно? Только после того, как вернулись за... - следователь глянул в свой блокнотик.

- За зонтиком, - подсказала я.

- Совершенно верно, за зонтиком. Так?

- Так. Дверь открывается в другую сторону. Если идти к выходу, свет не виден. Только когда возвращалась, заметила.

- И что же вас заставило войти?

Я пожала плечами.

- Ничего не заставляло, просто одной возвращаться не хотелось. Думала, выйдем вместе.

Следователь Борнштейн некоторое время молча смотрел на меня ничего не выражающими глазами. Пауза затягивалась. Я начала нервничать.

- Что за человек был покойный? - спросил он наконец. - Чем именно занимался? Кто его навещал? Вы ведь работали в одном помещении, наверное, встречали его ежедневно.

- Ну... - я задумалась. - Я все-таки слишком мало его знала. Встречались... Как встречались - здоровались в коридоре. Разговаривали мы всего-то пару раз. В кафе напротив, когда выходили на обеденный перерыв. Ну, а чем он занимался, вы и сами догадываетесь - людей лечил, психозы, неврозы. Мы же в сумасшедшее время живем - в кого ни ткни - невротик. Я ему тоже как-то раз на нервы пожаловалась, а он меня внимательно выслушал и дал почему-то телефон массажистки, говорил, что она - специалист именно по этому виду заболевания, - ну что за чушь я несу, при чем здесь массажистка?

- А где телефон? - спросил следователь.

Я порылась в сумочке, нашла картонный квадратик, протянула следователю:

- Я так им и не воспользовалась.

Борнштейн аккуратно переписал номер и я спрятала карточку снова в сумку. Потом снова обратился ко мне:

- Он работал один?

- Нет, - ответила я, - у него была секретарша, Габриэль. Но она никогда не задерживается на работе позже шести. Она замужем и у нее девочка четырех лет.

- Нужно ее вызвать, - Борнштейн повернулся к своему молодому помощнику. Завтра, на восемь утра ко мне.

- Вы знаете ее телефон? - это он уже спросил меня.

- Нет, но может быть найти по телефонной книге?

- Как ее фамилия?

- Марциано, Габриэль Марциано, а ее мужа зовут Чико.

Мне вдруг пришло в голову, что было бы лучше, если бы я сама позвонила бы Габриэль. Ее муж обладал просто клинической ревностью и звонок в вечернее время незнакомого мужчины просто свел бы его с ума. Я робко поделилась своими сомнениями со следователем.

- То, что вы сказали, Валерия, очень интересно. Вы не могли бы поподробнее рассказать об этой семье?

Да, язык у меня еще тот. Ну чего это мне вздумалось сообщать про ревнивого Чико? Габриэль, веселая итальянка с пышным бюстом просто не могла не приковывать взгляды всех мужчин, попадавшихся ей на глаза. Небольшого роста, вся кругленькая и живая как ртуть, она была неплохой секретаршей у Когана, вела всю документацию, приклеивала бирки на магнитофонные кассеты и вообще была правой рукой рассеянного психоаналитика с вандейковской бородкой. Ее закрученные в тонкие спиральки рыжие кудри прыгали на лбу, когда она с очередным возмущением рассказывала мне, что "профессор" - так она называла Когана, снова засунул не туда важную бумагу.

Обеспокоенные посетители, приходящие на прием, увидев ее, забывали о депрессии и страхах, мучающих их и часто я была свидетелем однообразных сцен: выйдя с сеанса психоанализа, пациенты мужского пола поджидали Габриэль в коридоре, чтобы назначить ей свидание. У меня была твердая убежденность, что доктор Коган знал об этом и считал эти притязания дополнительным стимулирующим лечением. Не могу сказать. что это ей не нравилось, иногда Габриэль забегала ко мне в кабинет и делилась "по секрету" пылким признанием какого-нибудь ипохондрика, только что вышедшего из кабинета.