— Как так! — запротестовал Порталь. — Осталось-то всего липкого пепла на хорошую лопату.

— Шейные позвонки сломаны, — невозмутимо продолжал доктор. — На виселице не получилось бы удачней.

— Вот он, третий повтор события, — горестно констатировал Сандер. — Теперь моя отставка неминуема.

Четкими убористыми строками он принялся покрывать линованные листки, передавая их по мере надобности секретарю. Принесли лампы, осветились окна кафе Мируар, а служители закона продолжали строчить страницу за страницей.

— Конец спокойной жизни, — проворчал Сандер, растирая сведенные судорогой пальцы.

— Если мы поймаем сукина сына, который нам преподнес такую дулю, — добавил Порталь, — я, пожалуй, избавлю палача от трудов.

Месье Нотт несколько минут прислушивался: шаги Ипполита Баеса затихли и доносилось только постукивание железного наконечника трости о край тротуара. Потом все смолкло.

Тогда он зажег все свечи в салоне капитана Судана и устроился в кресле.

Книга в красном переплете пребывала на столе, и месье Нотт торжественно вознес над ней ладонь.

— Или я плохо уразумел вашу науку, или я выполнил все условия и вы мне должны… то, что вы мне должны, — провозгласил он мрачно и выразительно.

И посмотрел вокруг, ожидая событий.

Но дверь не открылась и свечи горели ровно: никакой сквозняк, никакое дуновение не исказили изящных закруглений пламени.

— Для человека, который ничего не понял в школьной задаче о курьерах, мне-таки стоило труда уяснить ваше сообщение, о странная книга, и еще больше труда… действовать согласно вашей ужасающей воле.

Капли пота проступили на его висках.

— Покориться судьбе — высшая мудрость, считает Ипполит. Но эти слова лишены смысла. Всю мою судьбу вобрал загадочный день восьмого октября. С тех пор жизнь прекратилась. В известном плане ее ход остановился — так тормоз препятствует повозке двигаться дальше.

Но кто поднимет этот тормоз?

И, посмотрев с упреком на книгу, он жалобно возопил:

— О, мудрая книга, вы обманули меня! И вскочил с кресла.

Ничего не случилось, ничего не заволновалось в комнате, но, тем не менее, месье Нотт побежал к двери, словно бы взвихренный неведомой силой.

— Я ничего не прошу, — убеждал он себя, спускаясь вприпрыжку по лестнице, но некто знает мое сугубое желание, единственную цель моей жизни! Достигну ли я наконец?

Он быстро шел по пустынному Гаму к верхним кварталам на другом берегу реки. Его одинокие шаги глухо отдавались на мосту Прокисшего Молока: пересекая эспланаду Сен-Жак, он не заметил ни одного освещенного кафе.

— Должно быть, совсем поздно, — подумал Теодюль.

И не удивился ничуть лучезарной феерии, внезапно вспыхнувшей в темной глубине улицы Корольков.

Он перевел дыхание и задрожал от лихорадочного предвестия.

— Свершилось… она там… таверна «Альфа»!

Он толкнул дверь и вновь увидел низкие диваны, каменного идола, трепетные багряные блики за витражами. И тогда позвал:

— Ромеона!

Она была рядом. Откуда? Теодюль только и нашелся пробормотать:

— Вы. Теперь я знаю, что желал вас всю жизнь.

Она пристально смотрела на него и шептала:

— Ах! Как сладостно жить именно сейчас.

— Жить?

Жестокий холод пронзил Теодюля от ее прикосновения.

— Я уже столько лет мертва, мой дорогой. Теодюль едва не закричал от страха, и в то же время горькая, терпкая радость засверкала в его глазах.

— Ромеона… да, я вас прекрасно узнаю, но все-таки… это вы или не вы?

Гибкая сильная рука обвила его шею и Теодюль прижался к ледяному телу Ромеоны.

— Мадмуазель Мари!

— Если хотите, да. Когда-нибудь вы узнаете, возможно, что для существа загадочного и зловещего проблема решается просто: либо время разделяет нас, либо нет… Идемте.

В смутных витражах неистово заметались багряные пятна. Теодюль протянул руку, но Ромеона перехватила его запястье.

— Не надо! Представьте, что ее там нет.

— Кого? Кого там нет? Ромеона испуганно оглянулась.

— Узнаете в свое время, дорогой друг. Когда мне надо будет вернуться, и вам тоже.

Она приникла к его губам, дабы избежать дальнейших расспросов, потом лихорадочно проговорила:

— Сколько лет прошло с той поры как я целовала вас. Вы понимаете, нет, вы чувствуете, кто я?

— О да! Ромеона, нет, мадмуазель Мари, я так любил вас. И теперь… я знаю судьбу. Моя судьба — любить вас. Ради этого я повиновался книге, воззвал к помощи… Великого Ноктюрна.

Ужас, напряжение, удивление означились на ее лице.

— И ради этого вы меня вырвали из могилы? Завороженный своим откровением, Теодюль не расслышал ее фразы.

— Прошлое… вообразите человека, который живет только прошлым, который только… вспоминает. Понимаю: сейчас меня вернули в него!

Тремя днями позже комиссар Сандер трудился над новым рапортом, который его секретарь перечитывал, правил и копировал в трех экземплярах. Рапорт имел следующий подзаголовок: «Исчезновение горожанина, именуемого ниже Теодюль Нотт».

Бедный Сандер, вероятно, просто бы спятил с ума, если б увидел, что в эту минуту упомянутый горожанин мирно курит трубку близ водокачки на площади Песочной Горы. Через два часа он прошел рядом с комиссаром мимо освещенных окон кафе «Мируар» и свернул вместе с ним на улицу Корольков, направляясь в таверну «Альфа».

Но таверна сия не существовала ни для Сандера, ни для остальных — она располагалась вне времени простодушного комиссара и его сограждан, равно как и сама жизнь месье Нотта.

Ибо Сандер и остальные не были посвящены в тайны старой книги и Великий Ноктюрн не заботился о них.

И однако жизнь Теодюля Нотта ни в чем не напоминала сон: экзотический интерьер таверны, жгучая любовь Ромеоны, или мадмуазель Мари, придавали его бытию сладостную реальность.

— Не хотите ли повидать «других»? — спросила однажды возлюбленная.

Теодюль долго раздумывал, прежде чем уяснил смысл этих слов. Было воскресенье, стояла прохладная, но приятная послеполуденная погода. Они покинули таверну и спустились по улице Корольков к площади Сен-Жак. Там царило веселье: на импровизированной сцене музыканты сельского оркестра били в литавры и большие барабаны.

Они прошли, невидимые, сквозь оживленную толпу, поскольку двигались вне времени толпы. Когда мост остался позади и внизу раскрылся озаренный солнцем Гам, месье Нотт забеспокоился.

— Мы идем… ко мне?

— Конечно.

Мадмуазель Мари нежно сжала его руку.

— И…? — Теодюль смутился вконец.

Она пожала плечами и увлекла его дальше.

Войдя в лавку, он услышал томное пенье:

«Откуда ты плывешь, серебряное диво»…

И нисколько не удивился, увидев в салоне капитана Судана мадмуазель Софи за клавесином, матушку, вышивающую нелепый узор на желтых домашних туфлях; как ни в чем не бывало, он уселся рядом с отцом, курившим длинную голландскую трубку.

Ничто в домашней, воскресной атмосфере не напоминало о том, что эти существа провели тридцать лет в могиле. Никто не приветствовал Теодюля, никто не поразился его более чем пятидесятилетнему возрасту и появлению с мадмуазель Мари.

Его подруга была одета в скромное шерстяное платье, отделанное стеклярусом. Куда девалась роскошная туника, сверкающая серебряными нитями, в которой Ромеона покинула таверну «Альфа»? Так и надо, все это в порядке вещей, решил Теодюль.

Они поужинали с аппетитом, и Теодюль вновь ощутил вкус винного соуса и лука-шарлота, рецепт коего матушка всегда хранила в секрете.

— Не стоит, Жан Батист, ничего хорошего в книгах не узнаешь.

Так мама Нотт ласково упрекала своего мужа, украдкой поглядывающего на книжные полки.

Они расстались поздним вечером: Теодюль и мадмуазель Мари вернулись в таверну «Альфа». Его поразила неожиданная мысль:

— Странное дело! А почему мы не встретили капитана Судана?

Его спутница вздрогнула.