- Не знаю, буду ли я все эти три года здесь. Но посмотреть посмотрю. Даже если буду работать в другом месте, приеду, посмотрю. И если вы будете здесь, разыщу вас и скажу: "Ну, как, Ангелина Степановна? Кто был прав?"

Лина не стала больше спорить с Вольдемаром. Не совсем довольные друг другом они разошлись.

31

Смеркалось, когда Алесь Калан ехал на своем мотоцикле в райцентр. Время от времени он ночевал дома, у матери. Конечно, лучше бы участковому всегда быть на месте, тем более ночью, когда, как известно, и случаются обычно всякие ЧП. Но сколько можно спать в сельсовете на раскладушке, да и у матери после давешней истории с ним сердце не на месте.

Почти сразу за околицей дорога углублялась в смешанный лес. Кое-где уже брались позолотой листья берез. Еще, кажется, недавно на обочинах дороги буйствовал люпин. На пригорках синева его соцветий была светлой; в выемках она темнела, как, бывает, темнеют на горизонте синие тучи. Теперь люпин уже не тот, что в начале лета. На месте соцветий - бурые семена, листья блеклые, снизу совсем высохшие. В ветреную погоду они скрипуче шуршат, как шуршат в зимнюю пору заросли камыша.

Где-то впереди послышался выстрел - с деревьев с пронзительным криком сорвалась грачиная стая. Доехав до места, где переполошились птицы, Алесь остановился. Прислушался. Вроде бы все тихо. Лишь над деревьями не умолкает птичий грай.

И тут совсем недалеко раздался новый выстрел. Алесь съехал на обочину и, оставив мотоцикл, побежал в ту сторону, откуда долетел звук. Вскоре перед ним открылась поляна. Почему-то подумалось, что на таких осенью всегда растут рыжики. Посреди поляны какие-то люди. Трое, что они делают? Подбежал ближе. Заметив милиционера, все трое выпрямились. У их ног лежала, вздрагивая последней дрожью, лосиха, а поодаль стоял и тоже дрожал, не решаясь уйти от убитой матери, лосенок.

- Кто такие? - спросил Алесь.

- Охотники, - ответил бородатый мужчина, по всем признакам старший в этой группе.

- Вижу, что охотники, только какие?

- Обыкновенные. У нас лицензия.

- Прошу предъявить документы.

Хлопнула дверца автомобиля. Алесь обернулся на звук и увидел стоявшие в кустах "Жигули". За стеклом мелькнул знакомый - губы хоботком - профиль Корзуна. В этот момент Алесь ощутил тяжелый удар по затылку. Поляна качнулась, деревья как-то странно наклонились, и, как во сне, послышался голос бородача: "Скорее заводи!"

Больше Алесь ничего не помнил. Ничего! Не знал, сколько он пролежал в лесу. Очнулся в больнице. Раскрыл глаза, хотел повернуть голову, но острая боль пронзила затылок. Нет, двигаться нельзя. Осторожно огляделся. Увидел рядом металлическую стойку, какой-то стеклянный баллон с прозрачной жидкостью и тянувшуюся от него к руке пластмассовую трубочку. Попробовал шевельнуть рукой - не дала боль в локтевом сгибе.

Где же он? Рядом с его кроватью сидит кто-то в белом. Вот только никак не узнать, кто это. Наверное, оттого, что в палате слабое освещение.

- Дайте больше света, - попросил Алесь. Сказал негромко, но этого хватило, чтоб в затылок застучало чем-то тяжелым и опять пришло беспамятство.

Лишь через сутки Алесь очнулся. Откуда ему было знать, что все это время возле него неотлучно находилась Наталья. В первую минуту, когда Заневский (все тот же Заневский!) привез Алеся, она в буквальном смысле лишилась дара речи. Хотела и не могла спросить, что произошло. Лишь после того как Алеся поместили в палату, собралась с силами.

Заневский рассказал:

- Возвращаюсь я из райцентра. Вижу, на обочине стоит мотоцикл Александра Петровича. И проехал бы мимо, да мне до зарезу нужно было его видеть по одному делу. Темновато уже. Ждем-ждем, а его все нет. Взяли с Мишей по сектору, пошли искать. Потом Миша меня зовет. Подбегаю, вижу: на полянке лежит Александр Петрович, а рядом, куда ни протяну руку, - кровь. "Ну все, - думаю. - На какого-то бандита напоролся, и тот его прикончил". А ну послушаю сердце. Вроде бьется. И одежда вся сухая. Тут что-то не так. Осмотрелись. А в стороне, не поверите, стоит лосенок и весь дрожит. И тут нам все стало ясно. Браконьеры! Взяли мы Александра Петровича и к вам. Потом Миша съездил забрал лосенка. На ферме он у нас...

И вот Алесь пришел в себя. Смотрит: знакомая палата. А рядом Наталья. Увидела, что раскрыл глаза - и в слезы. Гладит ладонью его руку, шепчет:

- Жив... Жив мой Алесь... Как подумаю, что Виктор Сильвестрович мог проехать мимо, все во мне обрывается. Ты хоть что-нибудь помнишь?

- Нет, - слабо прошептал Алесь.

- А я все время возле тебя. Звала. А ты не откликался. Говорила с тобой. Ты не слышал?

- Нет.

- Хочешь услышать?

- Наташа...

- Ты, Алесь, самый дорогой мне человек. Дороже мамы, дороже Оксанки...

- Наташа... - слабым голосом повторил Алесь. И такие у него были глаза, что Наталья снова облилась слезами. Она знала, о чем он хочет спросить, но не станешь же рассказывать, что тут происходило ночью.

Когда Виктор Сильвестрович привез Алеся, пульс у него еле прощупывался. Ощупала Наталья голову, а у него на затылке вмятина. "Сдавление мозга!" ударило в сердце. Самое страшное! Лишь немедленная операция может спасти человека с такой тяжелой травмой головы. "Звони районному хирургу", - только и смогла сказать Марине. Потом отошла-таки от оцепенения и начала вводить лекарства. А через час в больницу приехал и Пал Палыч. Еще раньше прибежал Валентин Куприянов.

- Тут вся триада, - подтвердил его диагноз Пал Палыч, осматривая Алеся. - И сотрясение, и ушиб, и сдавление головного мозга. На стол! Немедленно!

К операции начали готовиться еще до приезда Пал Палыча. А вернее, и того раньше - когда Валентин выбивал оборудование для операционной. Это и спасло Алеся. Наталья ни на минуту не присела: переливала жидкости, вводила в вену поддерживающие лекарства. Были и критические минуты. В какой-то момент остановилось сердце. Пришлось прибегнуть к кардиостимулятору. "У нас на практике обходилось без кардиостимулятора", - заметил позже Валентин. "Считай, что вам везло", - ответил Пал Палыч.

- Ну а теперь, Наталья Николаевна, - сказал Пал Палыч, снимая с себя после операции халат, бахилы и маску, - вся надежда на богатырскую силу этого симпатичного молодого человека. И, конечно, на вас. Очень вас прошу, хорошенько присмотреть за ним. Как-никак он дважды мой крестник.

И вот, наконец, Алесь первый раз по-настоящему пришел в сознание. Не надо ни о чем его спрашивать, ни о чем рассказывать. Ему нужен покой и только покой. Если она, Наталья, что-нибудь и скажет, то только об одном - о том, как она его любит, как он отчаянно дорог ей. Это раньше она говорила какие-то непонятные слова. Тоскливый взгляд у Алеся. Нет, это не тоска - это отпечаток, след того страшного, что случилось с ним, слабый оттенок нежности, когда он смотрит на Наталью. Осознал ли он значение того, что сказала ему Наталья? "Я люблю тебя, мой дорогой Алесь".

- Спи, дорогой мой Алесь. Тебе нужно как можно больше спать. - Наталья впервые коснулась губами его губ.

Алесь медленно сомкнул веки, и казалось, слабая улыбка прошла по его заросшему лицу.

К концу недели наметился хотя и робкий, но вполне определенный перелом к лучшему. Алеся уже не так донимали головные боли, исчезли рвоты. А именно они-то больше всего беспокоили Наталью. Не сами по себе, а как признак серьезных, возможно, даже необратимых изменений головного мозга.

Теперь главная тяжесть спала. Можно было заняться другими делами, которые Наталья считала неотложными. Среди них была злополучная жалоба фельдшера Лещинского на Ларису Завойкову.

Как-то утром она спросила у своей новой квартирантки:

- Лина, тебе на практике не приходилось заниматься разбором жалоб медика на медика?

- Нет. А что, разве медики могут жаловаться друг на друга?

Милая наивность! Да ведь медики такие же люди, как и все остальные, и среди них подчас кипят такие же страсти, как и среди простых смертных. Лина жила, можно сказать, в тепличных условиях. Ее оберегали от всяких дрязг и невзгод. Немудрено, что она слабо представляла себе, какой в действительности бывает жизнь.